этот момент мне пришло в голову, что вся моя самоудовлетворенность не
подкреплена ничем истинно толковым. Дурость и только! Вера в то, что мой
опыт прибавил мне весу? Какого? Что я сам есть объект моего опыта, что за
чертовщина? И затем, когда Ирвинг подошел к входной двери, в которую
стучали, звеня вставным стеклом, и впустил недальновидного пожарного
инспектора, который выбрал именно это время и почему, кроме слов
разлетавшихся в великом каменном городе о том, что босс мертв или почти
умер, будто маленький кусочек пустыни среди цветочного великолепия с
пророками древнего племени, я увидел к чему может привести ошибка в мыслях
даже перед тем как это случилось, что предположение опасно, что уверенность
ложная пахнет гибелью, что этот человек забыл кто он есть - всего лишь
пожарный инспектор, забывший свое место в инспекции, и свою незначительность
в этом деле вообще. Ирвинг в принципе имел деньги и дело бы кончилось парой
долларов и парень бы ушел, но по ступеням спускался мистер Шульц и в голове
его билась информация, переданная мной через мистера Бермана. В другое время
мистер Шульц мог непредвзято восхититься милой наглостью и дать пожарному
инспектору маленькую взятку. Или просто отшить того словами, мол, не нашел
ничего лучшего чем заявиться в такую рань, мол, если есть жалобы, иди и
строчи в своем департаменте. Он мог сказать, я сейчас позвоню и из твоей
задницы, идиот, у тебя в инспекции котлету сделают. Но вышло по-другому: он
взъярился и расколошматил голову парня о танцевальный пол. Совсем
молоденький парнишка. Кудрявые волосы. Я успел застать его еще живым - на
пяток лет старше меня. Кто знает, может у него остались жена и ребенок
где-нибудь в Куинсе? Он тоже, как и я, был амбициозен. Так близко перед
глазами я еще не видел убийство. Даже не могу сказать как быстро это
произошло. Или как медленно. Долго. Самыми неестественными были звуки.
Хриплые выкрики предсмертного боя, похожие на рев оргазма, они возбуждали
жалость и были уходящими на ту сторону жизни, такими унизительными. Мистер
Шульц поднялся с пола и отряхнул коленки. На нем не осталось ни одной капли
крови, хотя вокруг головы инспектора, через спутанные волосы расплывалась
целая лужа красного. Он подтянул брюки, тяжело дыша, провел рукой по голове,
приглаживая взъерошенную прическу и поправил галстук.
- Уберите этот мешок с дерьмом! - приказал он Ирвингу и мне.
Затем ушел к мистеру Берману, в подвал.
Я не мог пошевелиться. Ирвинг велел мне принести пустой бак из кухни.
Вернувшись, я увидел, что Ирвинг сложил парня вдвое, коленки к голове, и
укутал его же пиджаком, завязав рукава. По-моему, ему пришлось сломать
хребет пожарнику - так туго он его сложил. Пиджак скрывал голову, иначе бы я
не выдержал. Когда мы запихивали его тело в обыкновенный оцинкованный бак
для мусора, оно было еще теплым. Затолкав его внутрь, Ирвинг набросал сверху
стружки из ящиков, в которых на складе хранились французские вина и забил
крышку кулаком. Мы вытащили бак на улицу, прямо к подкатившей мусорной
машине. Ирвинг перекинулся словечком с шофером. Да, городские службы убирают
мусор с улиц, а для заведений есть специальные компании - эта машина
принадлежала такой. Два парня встали на тротуаре и начали подавать вверх
третьему компаньону баки с мусором, тот опорожнял их в чрево огромного
контейнера и сбрасывал обратно. Все баки остались стоять там, где им было
положено стоять. Кроме одного. Если бы даже вокруг стояла толпа, а откуда ей
в такие часы взяться, кому охота наблюдать за работой мусорщиков и ощущать
бьющие в нос запахи, то и тогда, в гудении мотора, в гулких ответах баков на
бесцеремонность обращения с ними измазанных молодых людей, никто бы не
заметил, что грузовик отъехал с одним баком, уложенным прямо в контейнер с
мусором, что через час или два весь мусор вываленный на свалку, будет
проутюжен трактором под неумолчный гвалт морских чаек.
И Ирвинга и Аббадаббу Бермана угнетало, что то, что произошло, не было
запланировано заранее. Их лица выражали недовольство. Не страх, что могут
возникнуть непредвиденные трудности и не профессиональное беспокойство.
Угнетала сама идея, что вот есть на свете такие идиоты, у которых могут
возникать неправильные мысли о себе, о том, какие они сильные и ловкие, и
что столкнувшись с такими идиотами их убивать за это не надо! Они ведь не в
бизнесе. Спустя какое-то время, даже мистер Шульц огорчился. Было уже
нормальное, а не неестественно раннее утро и Ирвинг приготовил два коктейля.
Голландец выглядел так, будто случившееся - это крест, возложенный на него,
да и на остальных членов банды, которым придется нести его до конца жизни.
Интересна была его реакция на событие! Он сказал:
- Ничего с собой не могу поделать. Это прямо пронизывает улицы. Ирвинг,
помнишь Норму Флой, эту сучку? С инструктором по верховой езде путалась?
Помнишь как она огрела меня на 35 "штук"? Что я сделал? Я смеялся до слез!
Молодец, что скажешь! Разумеется, если я ее поймаю, то выбью ей все зубки! А
может и не выбью... Вот в этом все и дело. Эти ребята выносят наши отношения
прямо в толпу, на улицу! Кто там следующий после пожарного инспектора?
Почтальон?
- У нас есть время, - сказал мистер Берман.
- Да! Да! Лучше обойтись без такого перехлеста вообще! Я уже больше не
могу. Вот! Достало! Слишком много юристов развелось. Знаешь, Отто, а ведь
парни из налогового управления не идиоты, чтобы позволить мне заплатить
налоги!
- Верно.
- Поэтому никаких больше встреч с Дикси. И проясним все, что у нас
накопилось с Хайнсом. Что будет - то и будет!
- И ресурсы позволяют! - добавил мистер Берман.
- Вот-вот. Пару вещей покажем и по-моему, уже время для их показа. А
там... как бог или черт рассудит! Я этим гадам покажу! Я все еще Голландец!
Мистер Берман велел мне выйти наружу. Вскоре он присоединился и мы,
стоя на обочине у мусорных баков, поговорили.
- Представим, - начал он, - что у тебя есть числа от 1 до 100. Какова
цена каждого числа? Да, число 1 имеет цену 1, а число 99 имеет цену 99
единичек, но каждое число в этом ряду стоит всего лишь одну- единственную
единицу, понял?
Я кивнул.
- Хорошо! - сказал он. - Теперь вычти из сотни 90 и остается всего 10,
так? Какие 10, не важно, 5 из первого десятка, 5 из - второго. Сколько стоят
оставшиеся числа? Неважно в каком десятке эти числа, важна их роль в общей
сотне! Понял?
- Да.
- Поэтому чем меньше чисел, тем больше они стоят, так? И неважно, что
число говорит своей величиной, его ценность, выражаемая чистым золотом,
заключается в его окружении другими числами. Ты понял суть?
- Да.
- Хорошо. На досуге обдумай мои слова еще раз. Как, к примеру, число
выглядит одним, а является на поверку - другим? Но я тебе привел другой
пример, поэтому думай. А пока давай прогуляемся. Ты выглядишь кошмарно. Весь
зеленый. Тебе надо подышать свежим воздухом.
Мы свернули на восток, пересекли Лексингтон-авеню и пошли к 3-ей улице.
Мы шли медленно, мистер Берман чуть позади. Он говорил:
- Я скажу тебе свое любимое число, но прежде попробуй его угадать.
- Я не знаю, - ответил я, - и угадать вряд ли смогу. Может то число, из
которого вы можете выводить любое другое?
- Неплохо, - поощрил он меня. - Но твое определение приложимо к любому
числу. Нет, мое любимое число - 10! Знаешь почему? В нем равное количество
четных и нечетных чисел. В этом числе есть также первая порядковая цифра, и
есть ее отсутствие, по недоразумению названное нулем. В нем есть первое
нечетное число и первое четное, и в нем есть первый квадрат. И еще в нем
есть первые четыре числа, которые сложенные дают 10. Это мое счастливое
число, моя удача. А у тебя есть такое число?
Я покачал головой.
- Советую взять 10, - сказал он и добавил, - Пора домой!
Он вытащил из кармана стопку денег.
- Вот тебе зарплата - 20 долларов. Еще 8 долларов - выходное пособие.
Ты уволен.
Я еще не успел огорчиться, а он продолжил:
- Вот тебе еще 20 долларов ни за что, а просто потому что ты хорошо
читаешь названия итальянских ресторанов на коробках спичек. Это - твои
деньги.
Я взял деньги и, сложив их, положил в карман.
- Спасибо, мистер Берман! - сказал я.
- Теперь, - продолжил он, - я даю тебе еще 50, 5 "десяток", но это уже
- мои деньги. Ты понял, почему я их даю тебе, но они - мои?
- Вы хотите, чтобы я что-нибудь купил для вас?
- Да. Купи мне, но для себя, пару брюк и пиджак, рубашку, галстук и
хорошие ботинки. Эти трущобные, что ты носишь, оскорбляют мой вкус. Помощник
официанта в респектабельном ресторане в баскетбольных холщовых бутсах - это
нонсенс! Тем более, они уже на ладан дышат. Тебе повезло, очень немногие
обращают внимание на обувь. Сожги их, ладно? Еще я хочу, чтобы ты постригся
и не выглядел как чучело после дождя. Еще, купи себе чемодан, а в него
положи белые носки и одну книгу. Я хочу, чтобы ты купил настоящую книгу из
настоящего книжного магазина. Не журнал, не комиксы, а книгу. И положил ее в
чемодан. Купи себе очки, будешь читать книгу в очках, может и так
случится... Ты понял? Очки, такие как у меня.
- Но мне не нужны очки! - сказал я, - У меня отличное зрение.
- Сходи в любой ломбард и тебе найдут очки с простыми стеклами. Без
рассуждений, сходи и купи. Не торопись. У тебя есть несколько дней. Погуляй,
подыши воздухом, повеселись. Время у тебя есть. Когда ты нам понадобишься,
мы пришлем за тобой.
Мы уже стояли у станции надземки на 3-ей улице. Предстоящий день обещал
быть жарким. Я мысленно пересчитал деньги в кармане - 90 долларов.
В этот момент мистер Берман вытащил еще одну "десятку".
- Купи что-нибудь маме! - сказал он и его последние слова звучали в
моей голове всю дорогу обратно в Бронкс.
Седьмая глава
Поезд в Бронкс был пустым - я ехал один в вагоне, бездумно глядя в окна
проносящихся перед моим взором домов. Комнаты за окнами оставались у меня в
памяти, как снимки фотоаппарата - белая кровать вдоль стены, круглый дубовый
стол с бутылкой молока и тарелкой, настольная лампа с веерным абажуром,
зеленый стул. Иногда виднелись люди, облокотившиеся на подоконники и
глядящие на поезд, будто они видели его в первый раз. Каково им в этих
комнатах, которые каждые пять минут заполняет грохот, а вибрация ссыпает
штукатурку со стен? Эти сумасшедшие женщины, натянувшие веревки между окон и
вывесившие белые выстиранные простыни - проходящие поезда поднимали ветер, -
белье хлопало, гулко, барабанно. Раньше мне даже не приходило в голову,
насколько же Нью-Йорк забит людьми и... домами, один поверх другого! Даже
поезд шел над улицей, как пол одной квартиры был потолком другой, а ведь
было еще и метро под землей. Нью-Йорк - это разные уровни, весь город стоит
на каменном монолите, а с ним можно делать все, что угодно: строить
небоскребы, прорывать в нем туннели, крепить металлические конструкции в
пяти метрах от земли и пускать по ним поезда прямо через квартиры людей.
Я сидел - руки в карманах, деньги разделены пополам на каждый карман.
Дорога почему-то получилась неблизкой. Сколько же меня не было дома? Я и не
помнил даже! Ощущая себя солдатом, едущим на побывку из далекой Франции, где
я с год воевал. Все казалось странным. Я вышел на остановку раньше и прошел
пешком один квартал до Батгейт-авеню. Улица была сплошь торговой - одни
магазины, лавки и лавочки. Я шел между тележками и навесами, обходя
торговцев, зазывающих прохожих одним и тем же - апельсины, яблоки,
