белого телефона. Даже шнур был белый. Огромная кровать была белой, обивка,
пушистые подушки, около дюжины, с кружевной тесьмой, все было белым. Все
остальное в комнате было серым: ковер, мебель. Свет струился из-за карнизов,
на потолок и стены, лампы были спрятаны от глаз. В этой комнате жило двое
человек, потому что было два столика по обе стороны кровати, две двери в
туалет, и два одинаковых платяных шкафа. Если до сих пор я мог узнать про
богатство из газет, и думал, что могу представить каково это, быть богатым,
то действительность перечеркивала все прежние представления; то, что было
нужно богатым для жизни, потрясало: длинные ложки для обуви,
инкрустированные костью и резьбой, свитера всех цветов радуги, десятки пар
обуви всех моделей и стилей, набор расчесок и щеток, коробочки и шкатулки с
украшениями, кольцами, браслетами, золотые настольные часы с маятником.
Дверь ванной открылась, вышел Харви с одеждой мисс Дрю: платьем,
трусиками, чулками и туфлями. Он брезгливо бросил все в корзину для мусора.
Бросил и потер руки. Затем прошел в дальний конец спальни, где было что-то
вроде кладовой и вынес оттуда саквояж. Тут же бросил его на кровать. Затем
сел рядом и принял прежнюю позу, перекрестив ноги, и стал ждать.
Я тоже ждал. Появилась Дрю - одно полотенце облегало ее фигуру, второе
было навернуто на голове как тюрбан.
Спор был относительно ее поведения. Харви настаивал, что она стала
сумасбродкой и что ни к чему хорошему это не приведет. Она возразила, мол,
приглашение на ужин они приняли вместе. Уж не говоря о регате на выходные.
Ей что, терять всех друзей? Харви звучал убедительно, но я перестал его
слышать и тому были причины: мисс Дрю стала одеваться. Она встала у
гардероба и отпустила большое полотенце, которое упало на пол. Я смотрел ее
тело: худенькая, стройная девочка с попкой мягкой и немного плоской, с
четким позвоночником, по-девичьи хрупким и нежным, все как у моей маленькой
грязной Ребекки. Все части ее тела были как у Ребекки и все вместе
составляли знакомое тело женщины. Уж не знаю чего я ожидал, но она была
обыкновенной смертной с кожей, порозовевшей от душа. Она надела пояс и
медленно накатала на ноги чулки, следя чтобы шов был строго сбоку, затем
пристегнула их к поясу, надела трусики и нижнюю юбку. Проделывала она
процедуру одевания проворно, ловко и по-женски мягко. Так себя одевают
настоящие женщины - их одежда это их оружие в этом мире, их белье - защита
от войн, засух, восстаний, пожаров, наводнений и холодов. Я смотрел, как
нижняя половина ее тела все больше и больше скрывалась за вещами: юбка,
туфельки на высоком каблучке. Она сбросила тюрбан-полотенце с головы и
начала паковать саквояж, переходя от шкафа к кровати решительными шажками и
не переставая говорить, что ей, собственно, наплевать на мнение друзей, и
какое они отношение имеют к ней, она собирается в гости к кому хочет, черт
всех возьми, он прекрасно знает и чего зря об этом толковать, сплошное
занудство с его стороны начинает раздражать ее. Затем она захлопнула саквояж
и, как бы подводя итог, защелкнула его на два бронзовых замка. Я-то думал,
что слышал все, что было сказано на катере, но теперь понял, что это не так.
У нее и мистера Шульца была еще какая-то своя договоренность, которую она
решила выполнять.
- Я говорю о порядке, хоть каком-то, - сказал Харви, в его голосе
сквозила неубежденность, - Ты хочешь все разрушить? - промямлил он, - Я имею
в виду скандал - это еще не все? Ты очень умная, но озорная и непослушная
хулиганка. Но всему есть пределы, дорогая. Тебе открутят голову и что потом?
Будешь ждать от меня спасения?
- Ха-ха и еще пол-столько!
Она присела, обнаженная по пояс, у трюмо, посмотрела на себя в зеркало,
причесалась резкими движениями, покрасила губы. Затем надела бюстгальтер,
блузку и куртку, застегнулась, звякнула парой браслетов, защелкнула их на
запястьях, одела ожерелье. Новая мисс Дрю обернулась и посмотрела на меня в
первый раз - в глазах упрямая решимость. Ну когда, скажите, и где, я мог бы
увидеть женщину, которая оделась передо мной, готовая убежать черт те куда с
убийцей ее возлюбленного?
И вот мы едем. Три часа утра, разрываем 22-ую дорогу носом автомобиля,
вон из города, через холмы, среди которых я никогда не бывал. Я сижу рядом с
Микки, а мистер Шульц и его леди сзади, с бокалами шампанского в руках. Он
рассказывает ей про свою жизнь. Сзади, на расстоянии, едет еще одна машина -
в ней - Ирвинг, Лулу и мистер Берман.
Ночь моего самого емкого обучения подходит к концу, впереди меня еще
ждут лекции и практические занятия, я еду среди холмов, мистер Шульц
показывает мне мир. Приложение к "Нэшнл Джиогрэфик", с той лишь разницей,
что груди были белыми и я видел контуры океана и видел белые контуры мисс
белой Дрю, а теперь вижу черные контуры холмов. В первый раз в жизни я понял
место города в мире. Можно было и так это понять, но мне как-то и в голову
не приходило задумываться об этом. Никогда из города я не выезжал, не знал,
что такое расстояние - а ведь "далеко" значило и морскую прогулку на
амфибии, и причал, и то, где мы очищались от ила и слизи, то, где мы
загорали и вкушали блюда, то, где мы пролагали тропки, где танцевали, где
оставались завитки наших экскрементов, все это там, далеко и потом, а здесь
и сейчас - черные холмы, ветер. Я слышал мягкий свист ветра, врывающегося в
полуоткрытое окно, будто какой-то незнакомец за окном насвистывает что-то,
глаза мои закрываются, я слышу гудение восьмицилиндрового мотора, басовитое
и ровное, хрусткий голос мистера Шульца, рассказывающий, как в бытность свою
совсем молодым, грабил он кого ни попадя, слышу шелест шин на мокром шоссе.
Глаза закрываются окончательно, голова падает на грудь, я еще слышу
отрывки смеха сзади, но уже не понимаю, о чем там речь, уже три часа, уже
подступает утро, прошла самая кошмарная ночь моей жизни, а я еще не
вздремнул ни минуты.
Четвертая глава
Из газетной передовицы я узнал, что за мистером Шульцем охотятся -
федеральное правительство объявило, что он будет подвергнут наказанию за
неуплату налогов. Однажды полиция взломала его офис на 149-ой улице и нашла
там книги с кое-какими данными по пивному бизнесу. И после всего этого я его
видел лично и чувствовал его руку на своем лице. Увидеть во плоти того, о
ком пишут газеты, уже само по себе рядовым событием не назовешь, но увидеть
того, о ком газеты пишут, что он - преступник, это уже из области черной
магии. Если газеты сообщают, что за ним охотятся, они не врут, но само слово
"охотятся" предполагает, что тот, за кем охотятся, бегает по ночам, а днем
скрывается в укромных уголках, т.е. старается быть невидимым, но если он не
бегает, не прячется и за ним "охотятся", если он всегда на виду и просто
заставляет людей его видеть - то это очень сильная магия! Разумеется, без
мощного хруста купюр не обошлось, доллар есть доллар, помаши им и можно
стать невидимым! И все же риск есть, не всегда работают, увы, даже доллары!
Я решил, что в Манхэттэне такие трюки не проходят даром, ведь именно там
сидят налоговые инспектора, открывшие сезон охоты. Но в Бронксе, по
соседству с пивным складом, это может пройти, почему бы и нет? Но лучше
всего этот трюк срабатывает, решил я, в самом сердце гангстерского логовища,
в их офисе, в том самом, который разворошила полиция и выискала
компрометирующие документы, нужные для заведения дела.
Вот таков был примерный путь размышлений мальчика Билли, когда он повис
на подножке троллейбуса, следовавшего на юг, на 149-ую улицу. Передвигаться
таким способом очень нелегко - для пальцев есть слабая зацепка в виде
наружной полосы в низу окна, которое было задним, когда троллейбус ехал в
одну сторону, и становилось передним, когда троллейбус ехал в обратном. Оно
было огромным и поэтому приходилось скрючиваться под ним, чтобы тебя не было
видно; если водитель замечал тебя в зеркале заднего обзора, он мог резко
прибавить ходу, затем тормознуть и его, сукиного сына, не волновало, есть ли
сзади машины, нет ли. Но если бы только это - для ног было оставлен едва
выступающий изгиб бампера, поэтому весь процесс поездки на задках
троллейбуса больше напоминал приклеивание себя всем телом к корпусу.
Правильным поведением при такой поездке был резкий соскок при остановке и
ожидание, пока троллейбус снова не тронется, не только потому, что висящий
представлял собой объект преследования со стороны любого полицейского и его
дубинки, но и для экономии сил на поездку до следующей остановки. Кому охота
слететь на ходу, особенно на Уэбстер-авеню, где одни гаражи, да склады,
длинные, на весь квартал, и где троллейбус мчится в свое удовольствие, не
особенно заботясь об идеально прямом движении, отчего шины скрипят и визжат,
а дуга высекает искры из пересечений проводов. Это факт - не один мальчуган
погиб, катаясь подобным образом. Тем не менее, такой способ передвижения был
моим любимым. Даже в то описываемое время, когда у меня на руках оставалось
два доллара, и я спокойно мог позволить себе заплатить пять центов за
проезд.
Доехав до 149-ой улицы, я спрыгнул и пробежался немного, еще толком не
поняв, зачем я, собственно, сюда приехал. Точного адреса их конторы я не
знал и поэтому два утомительно-долгих часа таскался вверх-вниз по холмам,
забираясь на запад до самого Конкорза, и вдвое дальше - на восток. Стояла
удушающая жара. Мне повезло, когда я обратил внимание на две машины, стоящие
бок о бок на стоянке закусочной неподалеку от Южного бульвара. Если бы я их
видел по одной, то они бы не привлекли моего внимания, но вместе... в них
было что-то знакомое. Слева от закусочной стояло четырехэтажное офисное
здание непонятного цвета с большими, грязными окнами. Войдя внутрь, я почуял
острый запах мочи и древесной слизи. Никаких табличек с наименованием контор
или фирм ни снаружи, ни внутри я не заметил. И возликовал - нашел! Выскочив
наружу, я перебежал через улицу и присел на обочину, между двумя
припаркованными грузовиками. Стал ждать.
Оказалось, посмотреть было на что! Время - около полудня, солнце
выжигалось в сиянии проводов, дым из выхлопных труб растекался белоснежными
облачками, жар плавил асфальт и он прогибался, обмякший, под моей пяткой.
Хороший детектив мог указать потом, вот где он сидел, вот здесь была подошва
его теннисок, а по глубине отпечатка можно судить, что было это в полдень.
Раз в несколько минут кто-нибудь, обычно в безрукавке, нырял в здание. Один
спрыгнул с автобуса, другой приехал на машине, дожидавшейся его с включенным
двигателем, третий примчался на такси. Все они очень спешили, у всех были
серьезные физиономии, они были разные - белые, черные, цветные - они шли
быстро, некоторые бежали, а один даже хромал. Они были разными, но общим
было у всех одно - бумажный коричневый сверток. Они входили с ним, а
выходили без него.
Вы можете подумать, эка невидаль, чего-чего, а бумажных пакетов в
округе предостаточно. Но на 149-ой улице их не было нигде: ни на обочинах,
ни в мусорных ящиках. Чтобы раздобыть оный, мне пришлось зайти в магазинчик
и потратить деньги, купив сладостей. Я сделал все приготовления: завернул
пакет сверху, в точности как у них, помял его немного, набрал в грудь
воздуха и, хотя до офиса было с квартал, изобразил спешку и полетел. Пока
добежал, разумеется, вспотел как мышка. Распахнув двери в темную, пропахшую
мочой, прихожую, я сразу пошел вверх по деревянной лестнице с необычайно
