выколю..." Тут и жена отключилась. И тоже с концами...
- Ужас, - сказала Белла.
- Еще не такое бывает, - сказал Жбанков, - давайте выпьем!
- Баня готова, - сказала Эви.
- Это что же, раздеваться? - встревоженно спросил Жбанков, поправляя
галстук.
- Естественно, - сказала Белла.
- Ногу, - говорю, - можешь отстегнуть.
- Какую ногу?
- Деревянную.
- Что? - закричал Жбанков. Потом он нагнулся и высоко задрал обе
штанины. Его могучие голубоватые икры были стянуты пестрыми немодными
резинками.
- Я в футбол до сих пор играю, - не унимался Жбанков. - У нас там
пустырь... Малолетки тренируются... Выйдешь, бывало, с охмелюги...
- Баня готова, - сказала Эви.
Мы оказались в предбаннике. На стенах висели экзотические плакаты.
Девушки исчезли за ширмой.
- Ну, Серж, понеслась душа в рай! - бормотал Жбанков.
Он разделся быстро, по-солдатски. Остался в просторных сатиновых
трусах. На груди его синела пороховая татуировка. Бутылка с рюмкой, женский
профиль и червовый туз. А посредине - надпись славянской вязью: "Вот что
меня сгубило!"
- Пошли, - говорю.
В тесной, стилизованной под избу коробке было нестерпимо жарко.
Термометр показывал девяносто градусов. Раскаленные доски пришлось окатить
холодной водой.
На девушках были яркие современные купальники, по две узеньких
волнующих тряпицы.
- Правила знаете? - улыбнулась Белла. - Металлические вещи нужно снять.
Может быть ожог...
- Какие вещи? - спросил Жбанков.
- Шпильки, заколки, булавки...
- А зубы? - спросил Жбанков.
- Зубы можно оставить, - улыбнулась Белла и добавила: - Расскажите еще
что-нибудь.
- Это - в момент. Я расскажу, как один свадьбу в дерьме утопил... -
Девушки испуганно притихли. - Дружок мой на ассенизационном грузовике
работал. Выгребал это самое дело. И была у него подруга, шибко грамотная.
"Запах, - говорит, - от тебя нехороший". А он-то что может поделать? "Зато,
- говорит, - платят нормально". "Шел бы в такси", - она ему говорит. "А
какие там заработки? С воробьиный пуп?"... Год проходит. Нашла она себе
друга. Без запаха. А моему дружку говорит: "Все. Разлюбила. Кранты..." Он,
конечно, переживает. А у тех - свадьба. Наняли общественную столовую, пьют,
гуляют... Дело к ночи... Тут мой дружок разворачивается на своем говновозе,
пардон... Форточку открыл, шланг туда засунул и врубил насос... А у него в
цистерне тонны четыре этого самого добра... Гостям в аккурат по колено. Шум,
крики, вот тебе и "Горько!"... Милиция приехала... Общественную столовую
актировать пришлось. А дружок мой получил законный семерик... Такие дела...
Девушки сидели притихшие и несколько обескураженные. Я невыносимо
страдал от жары. Жбанков пребывал на вершине блаженства.
Мне все это стало надоедать. Алкоголь постепенно испарился. Я заметил,
что Эви поглядывает на меня.
Не то с испугом, не то с уважением. Жбанков что-то горячо шептал Белле
Константиновне.
- Давно в газете? - спрашиваю.
- Давно, - сказала Эви, - четыре месяца.
- Нравится?
- Да, очень нравится.
- А раньше?
- Что?
- Где ты до этого работала?
- Я не работала. Училась в школе.
У нее был детский рот и пушистая челка. Высказывалась она поспешно,
добросовестно, слегка задыхаясь. Говорила с шершавым эстонским акцентом.
Иногда чуть коверкала русские слова.
- Чего тебя в газету потянуло?
- А что?
- Много врать приходится.
- Нет. Я делаю корректуру. Сама еще не пишу. Писала статью, говорят -
нехорошо...
- О чем?
- О сексе.
- О чем?!
- О сексе. Это важная тема. Надо специальные журналы и книги. Люди все
равно делают секс, только много неправильное...
- А ты знаешь, как правильно?
- Да. Я ходила замуж.
- Где же твой муж?
- Утонул. Выпил коньяк и утонул. Он изучался в Тарту по химии.
- Прости, - говорю.
- Я читала много твои статьи. Очень много смешное. И очень часто
многоточки... Сплошные многоточки... Я бы хотела работать в Таллинне. Здесь
очень маленькая газета...
- Это еще впереди.
- Я знаю, что ты сказал про газету. Многие пишут не то самое, что есть.
Я так не люблю.
- А что ты любишь?
- Я люблю стихи, люблю битлз... Сказать, что еще?
- Скажи.
- Я немного люблю тебя.
Мне показалось, что я ослышался. Чересчур это было неожиданно. Вот уж
не думал, что меня так легко смутить...
- Ты очень красивый!
- В каком смысле?
- Ты - копия Омар Шариф.
- Кто такой Омар Шариф?
- О, Шариф! Это - прима!..
Жбанков неожиданно встал. Потянул на себя дверь. Неуклюже и
стремительно ринулся по цементной лестнице к воде. На секунду замер,
Взмахнул руками. Произвел звериный, неприличный вопль и рухнул...
Поднялся фонтан муаровых брызг. Со дна потревоженной реки всплыли
какие-то банки, коряги и мусор.
Секунды три его не было видно. Затем вынырнула черная непутевая голова
с безумными, как у месячного щенка, глазами. Жбанков, шатаясь, выбрался на
берег. Его худые чресла были скульптурно облеплены длинными армейскими
трусами.
Дважды обежав вокруг коттеджа с песней "Любо, братцы, любо!", Жбанков
уселся на полку и закурил.
- Ну как? - спросила Белла.
- Нормально, - ответил фотограф, гулко хлопнув себя резинкой по животу.
- А вы? - спросила Белла, обращаясь ко мне.
- Предпочитаю душ.
В соседнем помещении имелась душевая кабина. Я умылся и стал одеваться.
"Семнадцатилетняя провинциальная дурочка, - твердил я, - выпила три
рюмки коньяка и ошалела..." Я пошел в гостиную, налил себе джина с тоником.
Снаружи доносились крики и плеск воды. Скоро появилась Эви, раскрасневшаяся,
в мокром купальнике.
- Ты злой на меня?
- Нисколько.
- Я вижу... Дай я тебя поцелую...
Тут я снова растерялся. И это при моем жизненном опыте...
- Нехорошую игру ты затеяла, - говорю.
- Я тебя не обманываю.
- Но мы завтра уезжаем.
- Ты будешь снова приходить...
Я шагнул к ней. Попробуйте оставаться благоразумным, если рядом
семнадцатилетняя девчонка, которая только что вылезла из моря. Вернее, из
реки..
- Ну, что ты? Что ты? - спрашиваю.
- Так всегда целуется Джуди Гарланд, - сказала Эви. - И еще она делает
так...
Поразительно устроен человек! Или я один такой?! Знаешь, что вранье,
примитивное райкомовское вранье, и липа, да еще с голливудским налетом - все
знаешь И счастлив, как мальчишка...
У Эви были острые лопатки, а позвоночник из холодных морских
камешков... Она тихо вскрикивала и дрожала.. Хрупкая пестрая бабочка в
неплотно сжатом кулаке... Тут раздалось оглушительное: - Пардон!
В дверях маячил Жбанков. Я отпустил Эви. Он поставил на стол бутылку
водки. Очевидно, пустил в ход свой резерв.
- Уже первый час, - сказал я, - нас ждут в райкоме.
- Какой ты сознательный, - усмехнулся Жбанков.
Эви пошла одеваться. Белла Константиновна тоже переоделась. Теперь на
ней был строгий, отчетно-перевыборный костюмчик.
И тут я подумал: ох, если бы не этот райком, не эта взбесившаяся
корова!.. Жить бы тут и никаких ответственных заданий... Яхта, речка,
молодые барышни... Пусть лгут, кокетничают, изображают уцененных
голливудских звезд... Какое это счастье - женское притворство!.. Да, может,
я ради таких вещей на свет произошел!.. Мне тридцать четыре года, и ни
одного, ни единого беззаботного дня... Хотя бы день пожить без мыслей, без
забот и без тоски... Нет, собирайся в райком... Это где часы, портреты,
коридоры, бесконечная игра в серьезность...
- Люди! У меня открылось второе дыхание! - заявил Жбанков.
Я разлил водку. Себе - полный фужер. Эви коснулась моего рукава:
- Теперь не выпей... Потом...
- А, ладно!
- Тебя ждет Лийвак.
- Все будет хорошо.
- Что значит - будет? - рассердился Жбанков. - Все уже хорошо! У меня
открылось второе дыхание! Поехали!
Белла включила приемник. Низкий баритон выпевал что-то мучительно
актуальное:
"Истины нет в этом мире бушующем, Есть только миг. За него и держись...
Есть только свет между прошлым и будущим, именно он называется - жизнь!"
Мы пили снова и снова. Эви сидела на полу возле моего кресла. Жбанков
разглагольствовал, то и дело отлучаясь в уборную. Каждый раз он изысканно
вопрошал: "Могу ли я ознакомиться с планировкой?" Неизменно добавляя: "В
смысле - отлить..."
И вдруг я понял, что упустил момент, когда нужно было остановиться.
Появились обманчивая легкость и кураж. Возникло ощущение силы и
безнаказанности.
- В гробу я видел этот райком! Мишка, наливай!
Тут инициативу взяла Белла Константиновна:
- Мальчики, отделаемся, а потом... Я вызову машину.
И ушла звонить по телефону. Я сунул голову под кран. Эви вытащила
пудреницу и говорит:
- Не можно смотреть.
Через двадцать минут наше такси подъехало к зданию райкома. Жбанков всю
дорогу пел:
- Не хочу с тобою говорить, Не пори ты, Маня, ахинею... Лучше я уйду к
ребятам пить, эх, у ребят есть мысли поважнее...
Вероятно, таинственная Маня олицетворяла райком и партийные сферы...
Эви гладила мою руку и шептала с акцентом волнующие непристойности.
Белла Константиновна выглядела строго.
Она повела нас широкими райкомовскими коридорами. С ней то и дело
здоровались.
На первом этаже возвышался бронзовый Ленин. На втором - тоже бронзовый
Ленин, поменьше. На третьем - Карл Маркс с похоронным венком бороды.
- Интересно, кто на четвертом дежурит? - спросил, ухмыляясь, Жбанков.
Там снова оказался Ленин, но уже из гипса...
- Подождите минутку, - сказала Белла Константиновна.
Мы сели. Жбанков погрузился в глубокое кресло. Ноги его в изношенных
скороходовских ботинках достигали центра приемной залы. Эви несколько
умерила свой пыл. Уж чересчур ее призывы шли вразрез с материалами наглядной
агитации. Белла приоткрыла дверь:
- Заходите.
Лийвак говорил по телефону. Свободная рука его призывно и ободряюще
жестикулировала. Наконец он повесил трубку.
- Отдохнули?
- Лично я - да, - веско сказал Жбанков. - У меня открылось второе
дыхание...
- Вот и отлично. Поедете на ферму.
- Это еще зачем?! - воскликнул Жбанков. - Ах, да...
- Вот данные относительно Линды Пейпс... Трудовые показатели... Краткая
биография... Свидетельства о поощрениях... Где ваши командировочные? Штампы
поставите внизу... Теперь, если вечер свободный, можно куда-то пойти...
Драмтеатр, правда, на эстонском языке, Сад отдыха... В "Интуристе" бар до
часу ночи... Белла Константиновна, организуйте товарищам маленькую
экскурсию...
- Можно откровенно? - Жбанков поднял руку.
- Прошу вас, - кивнул Лийвак.
- Здесь же все свои.
- Ну, разумеется.
- Так уж я начистоту, по-флотски?
- Слушаю.
Жбанков шагнул вперед, конспиративно понизил голос:
- Вот бы на кир перевести!
- То есть? - не понял Лийвак.
- Вот бы, говорю, на кир перевести!
Лийвак растерянно поглядел на меня. Я потянул Жбанкова за рукав. Тот
шагнул в сторону и продолжал:
- В смысле - энное количество водяры заместо драмтеатра! Я, конечно,
дико извиняюсь...
Изумленный Лийвак повернулся к Белле. Белла Константиновна резко
отчеканила:
- Товарищ Жбанков и товарищ Довлатов обеспечены всем необходимым.
- Очень много вина, - простодушно добавила Эви.
- Что значит - много?! - возразил Жбанков. - Много - понятие
