испытываю. А ты?
- Естественно.
- Вот бы на Толстикова антисемитизмом пойти! И вообще... На всех
партийных...
- Да, - говорю, - это бы неплохо... Только не кричи.
- Но при том обрати внимание... Видишь, четверо сидят, не
оборачивайся... Вроде бы натурально сидят, а что-то меня бесит. Наш бы сидел
в блевотине - о'кей! Те два мудозвона у окна разоряются - нормально! А эти
тихо сидят, но я почему-то злюсь. Может, потому, что живут хорошо. Так ведь
и я бы жил не хуже. Если бы не водяра проклятая. Между прочим, куда хозяева
задевались?..
Один майор говорил другому:
- Необходима шкала ценностей, Витя. Истинная шкала ценностей. Плюс
точка отсчета. А без шкалы ценностей и точки отсчета, сам посуди...
Другой по-прежнему возражал:
- Есть факт, Коля! А факт - есть факт, как его ни оворачивай. Факт -
это реальность, Коля! То есть нечто фактическое...
Девочка со звоном уронила чайную ложку. Родители тихо произнесли что-то
укоризненное. Мальчик взглянул на часы...
Возникла буфетчица с локонами цвета половой мастики. За ней - официант
с подносом. Обслужил еврейскую семью.
- Конечно, - обиделся Жбанков, - евреи всегда первые... Затем он
подошел к стойке.
- Бутылочку водки, естественно... И чего-нибудь легонького, типа на
брудершафт...
Мы чокнулись, выпили. Изредка поезд тормозил, Жбанков придерживал
бутылку. Потом - вторую.
Наконец он возбудился, порозовел и стал довольно обременителен.
- Дед, - кричал он, - я же работаю с телевиком! Понимаешь, с телевиком!
Я художник от природы! А снимаю всякое фуфло. Рожи в объектив не помещаются.
Снимал тут одного. Орденов - килограммов на восемь. Блестят, отсвечивают,
как против солнца... Замудохался. Ты себе не представляешь! А выписали шесть
рублей за снимок! Шесть рублей! Сунулись бы к Айвазовскому, мол, рисуй нам
бурлаков за шестерик... Я ведь художник...
Был уже первый час. Я с трудом отвел Жбанкова в купе. С величайшим
трудом уложил. Протянул ему таблетку аспирина.
- Это яд? - спросил Жбанков и заплакал. Я лег и повернулся к стене.
Проводник разбудил нас за десять минут до остановки.
- Спите, а мы Ыхью проехали, - недовольно выговорил он.
Жбанков неподвижно и долго смотрел в пространство. Затем сказал:
- Когда проводники собираются вместе, один другому, наверное, говорит:
"Все могу простить человеку. Но ежели кто спит, а мы Ыхью проезжаем - век
тому не забуду..."
- Поднимайся, - говорю, - нас же будут встречать. Давай хоть рожи
умоем.
- Сейчас бы чего-нибудь горячего, - размечтался Жбанков.
Я взял полотенце, достал зубную щетку и мыло. Вытащил бритву.
- Ты куда?
- Барана резать, - отвечаю, - ты же горячего хотел...
Когда я вернулся, Жбанков надевал ботинки. Завел было философский
разговор: "Сколько же мы накануне выпили?.." Но я его прервал.
Мы уже подъезжали. За окном рисовался вокзальный пейзаж. Довоенное
здание, плоские окна, наполненные светом часы... Мы вышли на перрон, сырой и
темный.
- Что-то я фанфар не слышу, - говорит Жбанков.
Но к нам уже спешил, призывно жестикулируя, высокий, делового облика
мужчина.
- Товарищи из редакции? - улыбаясь, поинтересовался он. Мы назвали свои
фамилии. - Милости прошу.
Около уборной (интересно, почему архитектура вокзальных сортиров так
напоминает шедевры Растрелли?) дежурила машина. Рядом топтался коренастый
человек в плаще.
- Секретарь райкома Лийвак, - представился он. Тот, что нас встретил,
оказался шофером. Оба говорили почти без акцента. Наверное, происходили из
волосовских эстонцев...
- Первым делом - завтракать! - объявил Лийвак.
Жбанков заметно оживился.
- Так ведь закрыто, - притворно сказал он.
- Что-нибудь придумаем, - заверил секретарь райкома.
Небольшие эстонские города уютны и приветливы. Ранним утром Пайде
казался совершенно вымершим, нарисованным. В сумраке дрожали голубые,
неоновые буквы.
- Как доехали? - спросил Лийвак.
- Отлично, - говорю.
- Устали?
- Нисколько.
- Ничего, отдохнете, позавтракаете...
Мы проехали центр с туберкулезной клиникой и желтым зданием райкома.
Затем снова оказались в горизонтальном лабиринте тесных пригородных улиц.
Два-три крутых поворота, и вот мы уже на шоссе. Слева - лес. Справа -
плоский берег и мерцающая гладь воды.
- Куда это мы едем, - шепнул Жбанков, - может, у них там вытрезвиловка?
- Подъезжаем, - как бы угадал его мысли Лийвак, - здесь у нас что-то
вроде дома отдыха. С ограниченным кругом посетителей. Для гостей...
- Вот я и говорю, - обрадовался Жбанков.
Машина затормозила возле одноэтажной постройки на берегу. Белые дощатые
стены, вызывающая оскомину рифленая крыша, гараж... Из трубы, оживляя
картину, лениво поднимается дым. От двери к маленькой пристани ведут
цементные ступени. У причала, слегка накренившись, белеет лезвие яхты.
- Ну вот, - сказал Лийвак, - знакомьтесь.
На пороге стояла молодая женщина лет тридцати в брезентовой куртке и
джинсах. У нее было живое, приветливое, чуть обезьянье лицо, темные глаза и
крупные ровные зубы.
- Белла Ткаченко, - представилась она, - второй секретарь райкома
комсомола. Я назвал свою фамилию.
- Фотохудожник Жбанков Михаил, - тихо воскликнул Жбанков и щелкнул
стоптанными каблуками.
- Белла Константиновна - ваша хозяйка, - ласково проговорил Лийвак, -
тут и отдохнете... Две спальни, кабинет, финская баня, гостиная... Есть
спортивный инвентарь, небольшая библиотека... Все предусмотрено, сами
увидите...
Затем он что-то сказал по-эстонски. Белла кивнула и позвала:
- Эви, туле синне!
Тотчас появилась раскрасневшаяся, совсем молодая девчонка в майке и
шортах. Руки ее были в золе.
- Эви Саксон, - представил ее Лийвак, - корреспондент районной
молодежной газеты. Эви убрала руки за спину.
- Не буду вам мешать, - улыбнулся секретарь. - Программа в целом
такова. Отдохнете, позавтракаете. К трем жду в райкоме. Отмечу ваши
командировки. Познакомитесь с героиней. Дадим вам необходимые сведения. К
утру материал должен быть готов. А сейчас, прошу меня извинить, дела...
Секретарь райкома бодро сбежал по крыльцу. Через секунду заработал
мотор. Возникла неловкая пауза.
- Проходите, что же вы? - спохватилась Белла. Мы зашли в гостиную.
Напротив окна мерцал камин, украшенный зеленой фаянсовой плиткой. По углам
стояли глубокие низкие кресла.
Нас провели в спальню. Две широкие постели были накрыты клетчатыми
верблюжьими одеялами. На тумбочке горел массивный багровый шандал, озаряя
потолок колеблющимся розовым светом.
- Ваши апартаменты, - сказала Белла. - Через двадцать минут приходите
завтракать.
Жбанков осторожно присел на кровать. Почему-то снял ботинки. Заговорил
с испугом:
- Серж, куда это мы попали?
- А что? Просто идем в гору.
- В каком смысле?
- Получили ответственное задание.
- Ты обратил внимание, какие девки? Потрясающие девки! Я таких даже в
ГУМе нс видел. Тебе какая больше нравится?
- Обе ничего...
- А может, это провокация?
- То есть?
- Ты ее, понимаешь, хоп...
- Ну.
- А тебя за это дело в ментовку!
- Зачем же сразу - хоп. Отдыхай, беседуй...
- Что значит - беседуй?
- Беседа - это когда разговаривают.
- А-а, - сказал Жбанков.
Он вдруг стал на четвереньки и заглянул под кровать. Затем долго и
недоверчиво разглядывал штепсельную розетку.
- Ты чего? - спрашиваю.
- Микрофон ищу. Тут, натурально, должен быть микрофон. Подслушивающее
устройство. Мне знакомый алкаш рассказывал...
- Потом найдешь. Завтракать пора.
Мы наскоро умылись. Жбанков переодел сорочку.
- Как ты думаешь, - спросил он, - выставить полбанки?
- Не спеши, говорю, - тут, видно, есть. К тому же сегодня надо быть в
райкоме.
- Я же не говорю - упиться вдрабадан. Так, на брудершафт...
- Не спеши, - говорю.
- И еще вот что, - попросил Жбанков, - ты слишком умных разговоров не
заводи. Другой раз бухнете с Шаблинским, а потом целый вечер: "Ипостась,
ипостась..." Ты уж что-нибудь полегче... Типа - Сергей Есенин, армянское
радио...
- Ладно, - говорю, - пошли.
Стол был накрыт в гостиной. Стандартный ассортимент распределителя ЦК:
дорогая колбаса, икра, тунец, зефир в шоколаде.
Девушки переоделись в светлые кофточки и модельные туфли.
- Присаживайтесь, - сказала Белла. Эви взяла поднос. - Хотите выпить?
- А как же?! - сказал мой друг. - Иначе не по-христиански.
Эви принесла несколько бутылок.
- Коньяк, джин с тоником, вино, - предложила Белла.
Жбанков вдруг напрягся и говорит: - Пардон, я этот коньяк знаю...
Называется КВН... Или НКВД...
- КВВК, - поправила Белла.
- Один черт... Цена шестнадцать двадцать... Уж лучше три бутылки водяры
на эту сумму.
- Не волнуйтесь, - успокоила Белла. А Эви спросила: - Вы - алкоголик?
- Да, - четко ответил Жбанков, - но в меру...
Я разлил коньяк.
- За встречу, - говорю.
- За приятную встречу, - добавила Белла.
- Поехали, - сказал Жбанков. Воцарилась тишина, заглушаемая стуком
ножей и вилок.
- Расскажите что-нибудь интересное, - попросила Эви. Жбанков закурил и
начал:
- Жизнь, девчата, в сущности - калейдоскоп. Сегодня - одно, завтра -
другое. Сегодня - поддаешь, а завтра, глядишь, и копыта отбросил... Помнишь,
Серж, какая у нас лажа вышла с трупами?
Белла подалась вперед:
- Расскажите.
- Помер завхоз телестудии - Ильвес. А может, директор, не помню. Ну,
помер и помер... И правильно, в общем-то, сделал... Хороним его как
положено... Мужики с телестудии приехали. Трансляция идет... Речи,
естественно... Начали прощаться. Подхожу к этому самому делу и вижу - не
Ильвес... Что я, Ильвеса не знаю?.. Я его сто раз фотографировал. А в гробу
лежит посторонний мужик...
- Живой? - спросила Белла.
- Почему живой? Натурально, мертвый, как положено. Только не Ильвес.
Оказывается, трупы в морге перепутали...
- Чем же все это кончилось? - спросила Белла.
- Тем и кончилось. Похоронили чужого мужика. Не прерывать же
трансляцию. А ночью поменяли гробы... И вообще, какая разница?! Суть одна,
только разные... как бы это выразиться?
- Ипостаси, - подсказал я. Жбанков погрозил мне кулаком.
- Кошмар, - сказала Белла.
- Еще не то бывает, - воодушевился Жбанков, - я расскажу, как один
повесился... Только выпьем сначала.
Я разлил остатки коньяка. Эви прикрыла рюмку ладонью.
- Уже пьяная.
- Никаких! - сказал Жбанков.
Девушки тоже закурили. Жбанков дождался тишины и продолжал:
- А как один повесился - это чистая хохма. Мужик по-черному гудел.
Жена, естественно, пилит с утра до ночи. И вот он решил повеситься. Не
совсем, а фиктивно. Короче - завернуть поганку. Жена пошла на работу. А он
подтяжками за люстру уцепился и висит. Слышит - шаги. Жена с работы
возвращается. Мужик глаза закатил. Для понта, естественно. А это была не
жена. Соседка лет восьмидесяти, по делу. Заходит - висит мужик...
- Ужас, - сказала Белла.
- Старуха железная оказалась. Не то что в обморок... Подошла к мужику,
стала карманы шмонать. А ему-то щекотно. Он и засмеялся. Тут старуха - раз и
выключилась. И с концами. А он висит. Отцепиться не может. Приходит жена.
Видит - такое дело. Бабка с концами и муж повесивши. Жена берет трубку,
звонит: "Вася, у меня дома - тыща и одна ночь... Зато я теперь свободна.
Приезжай..." А муж и говорит: "Я ему приеду... Я ему, пидору, глаз
