- Я не про вас, - объяснил Гурин, - я насчет Лебедевой.
- А-а, - сказал Хуриев. Затем он повернулся ко мне:
- В следующий раз будьте активнее. Подготовьте ваши замечания... Вы
человек культурный, образованный... А сейчас - можете расходиться. Уви-
димся в среду... Что с вами, Лебедева?
Тамара мелко вздрагивала, комкая платочек,
- Что такое? - спросил Хуриев.
- Переживаю...
- Отлично. Это называется - перевоплощение...
Мы попрощались и разошлись. Я проводил Гурина до шестого барака. Нам
было по дороге.
К этому времени стемнело. Тропинку освещали желтые лампочки над забо-
ром. В простреливаемом коридоре, звякая цепями, бегали овчарки.
Неожиданно Гурин произнес:
- Сколько же они народу передавили?
- Кто? - не понял я.
- Да эти барбосы... Ленин с Дзержинским. Рыцари без страха и укро-
па...
Я промолчал. Откуда я знал, можно ли ему доверять. И вообще, чего это
Гурин так откровенен со мной?..
Зек не успокаивался:
- Вот я, например, сел за кражу. Мотыль, допустим, палку кинул не ту-
да. У Геши что-либо на уровне фарцовки... Ни одного, как видите, мокрого
дела... А эти - Россию в крови потопили, и ничего...
- Ну, - говорю, - вы уж слишком...
- А чего там слишком? Они-то и есть самая кровавая беспредельщина...
- Послушайте, закончим этот разговор.
- Годится, - сказал он.
После этого было три или четыре репетиции. Хуриев горячился, вытирал
лоб туалетной бумагой и кричал:
- Не верю! Ленин переигрывает! Тимофей психованный. Полина вертит за-
дом. А Дзержинский вообще похож на бандита.
- На кого же я должен быть похож? - хмуро спрашивал Цуриков, - Чти
есть, то и есть.
- Вы что-нибудь слышали о перевоплощении? - допытывался Хуриев.
- Слышал, - неуверенно отвечал зек.
- Что же вы слышали? Ну просто интересно, что?
- Перевоплощение, - объяснял за Дзержинского Гурин, - это когда ссу-
ченные воры идут на кумовьев работать. Или, допустим, заигранный фрайер,
а гоношится, как урка...
- Разговорчики, - сердился Хуриев, - Лебедева, не выпячивайте форму.
Больше думайте о содержании.
- Бюсты трясутся, - жаловалась Лебедева, - и ноги отекают. Я, когда
нервничаю, всегда попра " ляюсь. А кушаю мало, творог да яички...
- Про бациллу - ни слова, - о Гурин.
- Давайте, - суетился Геша, - буем. Чувствую, в этот раз же
Я старался проявлять какую-то активность. Не зря же меня вычеркнули
из конвойного графика. Лучше уж репетировать, чем мерзнуть в тайге.
Я что-то говорил, употребляя выражения - мизансцена, сверхзадача,
публичное одиночество...
Цуриков почти не участвовал в разговорах. А если и высказывался, то
совершенно неожиданно. Помню, говорили о Ленине, и Цуриков вдруг сказал:
- Бывает, вид у человека похабный, а елда - здоровая. Типа отдельной
колбасы. Гурин усмехнулся:
- Думаешь, мы еще помним, как она выглядит? В смысле - колбаса...
- Разговорчики, - сердился замполит...
Слухи о нашем драмкружке распространились по лагерю. Отношение к
пьесе и вождям революции было двояким. Ленина, в общем-то, почитали,
Дзержинского - не очень. В столовой один нарядчик бросил Цурикову:
- Нашел ты себе работенку, Мотыль! Чекистом заделался.
В ответ Цуриков молча ударил его черпаком по голове...
Нарядчик упал. Стало тихо. Потом угрюмые возчики с лесоповала заявили
Цурикову:
- Помой черпак. Не в баланду же его теперь окунать...
Гешу то и дело спрашивали:
- Ну, а ты, шнырь, кого представляешь? Крупскую?
На что Геша реагировал уклончиво:
- Да так... Рабочего паренька... в законе... И только Гурин с важ-
ностью разгуливал по лагерю. Он научился выговаривать по-ленински:
- Вегной догогой идете, товагищи гецидивисты!..
- Похож, - говорили зеки, - чистое кино... Хуриев с каждым днем все
больше нервничал. Геша ходил вразвалку, разговаривал отрывисто, то и де-
ло поправляя несуществующий маузер. Лебедева почти беспрерывно всхлипы-
вала даже на основной работе. Она поправилась так, что уже не застегива-
ла молнии на импортных коричневых сапожках. Даже Цуриков и тот слегка
преобразился. Им овладело хриплое чахоточное покашливание. Зато он пе-
рестал чесаться.
Наступил день генеральной репетиции. Ленину приклеили бородку и усы.
Для этой цели был временно освобожден из карцера фальшивомонетчик Жу-
равский. У него была твердая рука и профессиональный художественный
вкус.
Гурин сначала хотел отпустить натуральную бороду. Но опер сказал, что
это запрещено режимом.
За месяц до спектакля артистам разрешили не стричься. Гурин остался
при своей достоверной исторической лысине. Геша оказался рыжим. У Цури-
кова образовался вполне уместный пегий ежик.
Одели Ленина в тесный гражданский костюмчик, что соответствовало жиз-
ненной правде. Для Геши раздобыли у лейтенанта Родичева кожаный пиджак.
Лебедева чуть укоротила выходное бархатное платье. Цурикову выделили ди-
агоналевую гимнастерку.
В день генеральной репетиции Хуриев страшно нервничал. Хотя всем было
заметно, что результатами он доволен. Он говорил:
- Ленин - крепкая четверка. Тимофей - четыре с плюсом. Дзержинский -
тройка с минусом. Полина - три с большой натяжкой...
- Линия есть, - уверял присутствовавший на репетициях фальшивомонет-
чик Журавский, - линия есть...
- А вы что скажете? - поворачивался ко мне замполит.
Я что-то говорил о сверхзадаче и подтексте.
Хуриев довольно кивал...
Так подошло Седьмое ноября. С утра на заборе повисли четыре красных
флага. Пятый был укреплен на здании штрафного изолятора. Из металличес-
ких репродукторов доносились звуки "Варшавянки".
Работали в этот день только шныри из хозобслу-живания. Лесоповал был
закрыт. Производственные бригады остались в зоне.
Заключенные бесцельно шатались вдоль следовой полосы. К часу дня сре-
ди них обнаружились пьяные.
Нечто подобное творилось и в казарме. Еще с утра многие пошли за ви-
ном. Остальные бродили по территории в расстегнутых гимнастерках.
Ружейный парк охраняло шестеро надежных сверхсрочников. Возле продо-
вольственной кладовой дежурил старшина.
На доске объявлений вывесили приказ: "Об усилении воинской бди-
тельности по случаю юбилея".
К трем часам заключенных собрали на площадке возле шестого барака.
Начальник лагеря майор Амосов произнес короткую речь. Он сказал:
- Революционные праздники касаются всех советских граждан... Даже лю-
дей, которые временно оступились... Кого-то убили, ограбили, изнасилова-
ли, в общем, наделали шороху... Партия дает этим людям возможность исп-
равиться... Ведет их через упорный физический труд к социализму... Коро-
че, да здравствует юбилей нашего Советского государства!.. А с пьяных и
накуренных, как говорится, будем взыскивать... Не говоря о скотоложест-
ве... А то половину соседских коз огуляли, мать вашу за ногу!..
- Ничего себе! - раздался голос из шеренги. - Что же это получается?
Я дочку второго секретаря Запорожского обкома тягал, а козу что, не имею
права?..
- Помолчите, Гурин, - сказал начальник лагеря. - Опять вы фигурируе-
те! Мы ему доверили товарища Ленина играть, а он все про козу мечтает...
Что вы за народ?..
- Народ как народ, - ответили из шеренги, - сучье да беспредельщи-
на...
- Отпетые вы люди, как я погляжу, - сказал майор.
Из-за плеча его вынырнул замполит Хуриев:
- Минуточку, не расходитесь. В шесть тридцать - общее собрание. После
торжественной части - концерт. Явка обязательна. Отказчики пойдут в изо-
лятор. Есть вопросы?
- Вопросов навалом, - подали голос из шеренги, - сказать? Куда дева-
лось все хозяйственное мыло? Где обещанные теплые портянки? Почему кино
не возят третий месяц? Дадут или нет рукавицы сучкорубам?.. Еще?.. Когда
построят будку на лесоповале?..
- Тихо! Тихо! - закричал Хуриев. - Жалобы в установленном порядке,
через бригадиров! А теперь расходитесь.
Все немного поворчали и разошлись...
К шести заключенные начали группами собираться около библиотеки.
Здесь, в бывшей тарной мастерской, происходили общие собрания. В дощатом
сарае без окон могло разместиться человек пятьсот.
Заключенные побрились и начистили ботинки. Парикмахером в зоне рабо-
тал убийца Мамедов. Всякий раз, оборачивая кому-нибудь шею полотенцем,
Мамедов говорил:
- Чирик, и душа с тебя вон!..
Это была его любимая профессиональная шутка.
Лагерная администрация натянула свои парадные мундиры. В сапогах зам-
полита Хуриева отражались тусклые лампочки, мигавшие над простреливаемым
коридором. Вольнонаемные женщины из хозобслуги распространяли запах
тройного одеколона. Гражданские служащие надели импортные пиджаки.
Сарай был закрыт. У входа толпились сверхсрочники. Внутри шли приго-
товления к торжественной части,
Бугор Агешин укреплял над дверью транспарант. На алом фоне было выве-
дено желтой гуашью:
"Партия - наш рулевой!"
Хуриев отдавал последние распоряжения. Его окружали - Цуриков, Геша,
Тамара. Затем появился Гурии. Я тоже подошел ближе.
Хуриев сказал:
- Если все кончится благополучно, даю неделю отгула. Кроме того, пла-
нируется выездной спектакль на Ропче.
- Где это? - заинтересовалась Лебедева.
- В Швейцарии, - ответил Гурин... В шесть тридцать распахнулись двери
сарая. Заключенные шумно расположились на деревянных скамьях. Трое над-
зирателей внесли стулья для членов президиума.
Цепочкой между рядами проследовало к сцене высшее начальство.
Наступила тишина. Кто-то неуверенно захлопал. Его поддержали.
Перед микрофоном вырос Хуриев. Замполит улыбнулся, показав надежные
серебряные коронки. Потом заглянул в бумажку и начал:
- Вот уже шестьдесят лет...
Как всегда, микрофон не работал.
Хуриев возвысил голос:
- Вот уже шестьдесят лет... Слышно? Вместо ответа из зала донеслось:
- Шестьдесят лет свободы не видать...
Капитан Токарь приподнялся, чтобы лучше запомнить нарушителя.
Хуриев заговорил еще громче. Он перечислил главные достижения советс-
кой власти. Вспомнил о победе над Германией. Осветил текущий политичес-
кий момент. Бегло остановился на проблеме развернутого строительства
коммунизма.
Потом выступил майор из Сыктывкара. Речь шла о побегах и лагерной
дисциплине. Майор говорил тихо, его не слушали...
Затем на сцену вышел лейтенант Родичев. Свое выступление он начал
так:
- В народе родился документ...
За этим последовало что-то вроде социалистических обязательств. Я за-
помнил фразу: "."Сократить число лагерных убийств на двадцать шесть про-
центов..."
Прошло около часа. Заключенные тихо беседовали, курили. Задние ряды
уже играли в карты. Вдоль стен бесшумно передвигались надзиратели.
Затем Хуриев объявил:
- Концерт!
Сначала незнакомый зек прочитал две басни Крылова. Изображая стреко-
зу, он разворачивал бумажный веер. Переключаясь на муравья, размахивал
воображаемой лопатой.
Потом завбаней Тарасюк жонглировал электрическими лампочками. Их ста-
новилось все больше. В конце Тарасюк подбросил их одновременно. Затем
оттянул на животе резинку, и лампочки попадали в сатиновые шаровары.
Затем лейтенант Родичев прочитал стихотворение Маяковского. Он расс-
тавил ноги и пытался говорить басом.
Его сменил рецидивист Шушаня, который без аккомпанемента исполнил
"Цыганочку". Когда ему хлопали, он воскликнул:
- Жаль, сапоги лакшовые, не тот эффект!.. Потом объявили нарядчика
Логинова "в сопровождении гитары".
Он вышел, поклонился, тронул струны и запел:
Цыганка с картами, глаза упрямые, Монисто древнее и нитка бус. Хотел
судьбу пытать бубновой дамою, Да снова выпал мне пиковый туз.
Зачем же ты, судьба моя несчастная, Опять ведешь меня дорогой слез?
Колючка ржавая, решетка частая, Вагон столыпинский и шум колес...
Логинову долго хлопали и просили спеть на "бис". Однако замполит был
против. Он вышел и сказал:
