Путь наш лежал через Весляну. Мимо полуразвалившихся каменных ворот
тарного цеха. Мимо изб, погребенных в снегу. Мимо столовой, из распахну-
тых дверей которой валил белый пар. Мимо гаража с автомашинами, развер-
нутыми одинаково, как лошади в ночном. Мимо клуба с громкоговорителем
над чердачным окошком. И потом вдоль забора с фанерными будками через
каждые шестьдесят метров.
Дальше, за холмом, тянулись серые корпуса головного лагпункта. Там
возвышалось двухэтажное кирпичное здание штаба, набитого офицерами, сту-
ком пишущих машинок и бесчисленными армейскими реликвиями. Там, за ме-
таллической дверью, ждала нас хорошо оборудованная гауптвахта с цемент-
ным полом. Да еще - с голыми нарами без плинтусов.
Уже различимы были ворота с пятиконечной звездой...
- Мы тебя на поруки возьмем, - сказал Фидель, - увидишь.
- Ладно. На гауптвахте отсижу. А в трибунале, я подозреваю, очередь
лет на двадцать...
Мы шли через ров по обледеневшим бревнам. Я сказал:
- Посмотри документы. Неужели там указано время?
- Нет, - сказал Фидель, - а что?
- Куда, - говорю, - нам спешить? Пойдем к торфушкам,
Подразумевались женщины с торфоразработок. Сезонницы, которые жили в
бараке за поселком.
- Да ну их, - говорит Фидель.
- А что, возьмем бутылку, деньги есть. Тут я заметил, что Фиделю это
не по вкусу. Что он поглядывает на меня с тоской.
- Идем, - говорю, - с людьми побудем.
- Ас пушкой что делать?
- Автомат под кровать. Фидель молчит. Я говорю:
- Идем. Покурим, выпьем. Бардаки я и сам не люблю. Спокойно посидим в
тепле, без крика. А Фидель говорит:
- Слушай. Вон он - штаб, рядом. Пять минут через болото. Пять минут,
и в тепле.
- На гауптвахте, что ли?!
- Ну.
- Где пол цементный?
- Что значит - пол?! Имеется топчан. И печка. И температура по уставу
должна быть выше шестнадцати градусов...
- Слушай, - говорю, - не по делу ты выступаешь, Гауптвахта - впереди.
И топчан, и шестнадцать градусов, и военный дознаватель Комлев... А сей-
час пойдем к торфушкам.
- Приключений искать? - твердит Фидель с досадой.
- Ах, вот ты как заговорил! Вот что делается с человеком, которому
пушку навесили! Давай приказывай, гражданин начальник!..
Тут Фидель как закричит:
- Чего ты возникаешь? Ну чего ты возникаешь? Да пойдем куда угодно!
Куда хочешь, туда и пойдем...
Мы направились в кильдим. Поднялись на крыльцо, отряхнули снег и вош-
ли. Пахло рыбой и керосином. В углу темнели бочки. На полках лежали си-
гареты, мыло, консервы. Золотился куб халвы с оплывшими гранями. Возле
раскаленного отражателя дремала кошка. Ниже возился петух. Неутомимо и
бешено клевал он мраморной расцветки пряник.
Тонечка протянула нам две бутылки вина. Фидель опустил их в карманы
галифе. Потом мы взяли немного халвы и две банки свиных консервов.
Фидель сказал:
- Купи селедки. Тонечка говорит:
- Селедка малость того... С запахом. Фидель спрашивает:
- С плохим, что ли, запахом?
- Да с неважным, - говорит Тонечка...
Мы вышли из кильдима. Поднялись в гору. И вот оказались перед бараком
с тусклой лампочкой над дверью.
Подошли к окну, стучим. Тотчас же высунулось плоское лицо. Женщина с
распущенными волосами трижды кивнула, указывая на дверь.
В прихожей стояло ведро, накрытое куском фанеры. В углу на стене тем-
нели брезентовые плащи. Под ними лежали черпаки, веревки и крючья...
В бараке - тепло. Чугунная печка наполнена розовым жаром. Из угла в
угол косо протянута труба.
Нары завалены пальто и телогрейками. Прогнившие балки оклеены цветны-
ми фотографиями из журналов. На тумбочках громоздится немытая посуда.
Мы скинули полушубки. Присели к дощатому столу. Рядом кто-то спал,
накрывшись одеялом. У окна сидела женщина в гимнастерке и читала книгу.
Она даже не поздоровалась.
- Шестнадцатая республика, - загадочно высказалась о ней первая деви-
ца.
Затем позвала кого-то из глубины барака:
- Надька! Женихи соскучивши... И добавила:
- Будьте как дома, если уж пришли...
Ее малиновые шаровары были заправлены в грубые кирзовые прохаря. На
запястье синела пороховая татуировка: "Весь мир - бардак!"
Возникла подруга с бледным и злым лицом. Она была в малиновой лыжной
куртке, тесной суконной юбке и домашних шлепанцах.
Мы вынули бутылки и консервы. Девицы принесли эмалированные кружки и
хлеб. При этом они беспрерывно смеялись.
На окне чернел транзисторный магнитофон, выделяясь среди прочего хла-
ма.
Девица в красных шароварах назвалась Зиной. Подруга в юбке сказала
басом:
- Амосова Надежда.
- Как работаете, - поинтересовался Фидель, - надеюсь, с огоньком?
- Пускай медведь работает, - ответила Надежда. Зина высказалась еще
более решительно:
- Тяжелее хрена в руки не беру... Фидель уважительно приподнял брови.
Наступила пауза. Потом Зина спросила:
- Мальчики из ВОХРы?
- Нет, - сказал Фидель, - мы артисты. Вернее, лауреаты. А вот мой
саксофон.
И он помахал автоматом над головой.
- Мальчики, - спросила Зина, - вы немного чокнутые?
- Ага, - говорю, - мы психи. Кукареку! Фидель разлил вино, звякая
стеклом о борта эмалированных кружек.
- Будем здоровы! - сказал он.
- Будем здоровы! - говорю.
- Будете, будете, - сказала Зина, - мы проверяемся. Так что не бой-
тесь...
Кто-то ходил у нас за спиной по бараку. Кто-то просил, чтобы выключи-
ли магнитофон. Кто-то гремел черпаками в сенях. Кто-то пил воду...
Затем явились леспромхозовские парни. Увидели наши полушубки. Долго
бродили под окнами, что-то замышляя...
Но мне было все равно. Потому что я неожиданно вспомнил минувшую зи-
му. Здесь тогда проходили очередные сборы надзорсостава. Мы были разме-
щены в сорокаместной палатке. Койки стояли в два яруса. Внизу было жарко
от печки, а наверху гуляли сквозняки.
Каждое утро мы беспорядочной толпой шли в столовую головного лагпунк-
та. Потом тренировались в спортивном зале или листали методички.
Поужинав около семи часов, мы разбредались, кто на танцы, кто в зна-
комые дома. Большинство шло в местный клуб...
Грохочет оркестр. Разгоряченные девушки ищут в толпе офицеров. Рядо-
вые в душных мундирах топчутся у стены. Они распространяют запах лосьона
и конюшни. Их прохаря сияют, как фальшивые драгоценности.
Но вот смолкает радиола. Солдаты едут в кузове батальонного грузови-
ка. Теперь они с необычайной развязностью говорят про женщин. Я слышу
голос в темноте:
- А помнишь рыжую на шпильках? Я бы на ту рыжую лег...
- Ты бы лег и на кучу дерьма, - раздается в ответ.
Завтра - обычный день...
Однажды вечером я шел пешком из клуба. Музыка доносилась все слабее,
фонари не горели. Дорога была твердой от первых морозов.
Помедлив, я неожиданно свернул к дощатому зданию библиотеки. Крутыми
деревянными ступенями поднялся на второй этаж. Затем отворил дверь и
стал на пороге.
В зале было пусто и тихо. Вдоль стен мерцали шкафы. Я подошел к дере-
вянному барьеру. Навстречу мне поднялась тридцатилетняя женщина, в оч-
ках, с узким лицом и бледными губами.
Женщина взглянула на меня, сняв очки и тотчас коснувшись переносицы.
Я поздоровался.
- Что вас интересует? Стихи или проза?
Я попросил рассказы Бунина, которые любил еще школьником. Расписался
на квадратном голубоватом бланке. Сел у окна. Включил изогнутую лампу,
начал читать.
Женщина несколько раз вставала, уходила из комнаты. Иногда смотрела
на меня. Я понял, что внушаю ей страх. Тайга, лагерный поселок, надзира-
тель... Женщина в очках...
Как ее сюда занесло?
Затем она передвигала стулья. Я встал, чтобы помочь. Разглядел ее
старомодное платье из очень тонкой, жесткой, всегда холодной материи и
широкие зырянские чуни...
Тут я случайно коснулся ее руки. Мне показалось, что остановилось
сердце. Я с ужасом подумал, что отвык... Просто забыл о вещах, ради ко-
торых стоит жить... А если это так, сколько же всего успело промчаться
мимо? Как много я потерял? Чего лишился в эти дни, полные ненависти и
страха?!..
Ты дежуришь в изоляторе. В соседней камере гремит наручниками Ана-
ги-заде. Шумит пилорама. А дни, холодные, нелепые, бредут за стеклами,
опережая почту...
Я вернулся к столу, захлопнул книгу. Положил ее на деревянный барьер.
- Вам не понравилось? - спросила женщина.
- Ничего, - говорю, - спасибо. Мне пора... Я, не оглядываясь, спус-
тился по лестнице. До военного городка оставалось полтора километра...
Сейчас я припомнил все это и говорю Фиделю:
- Пошли отсюда.
- Ну вот! - сказал Фидель.
- Допивай вино, и пошли. Девицы спросили:
- Вас что, невесты ожидают? И только засмеялись вслед...
Мы шли в тишине под звездами. Направились вдоль забора к лощине. Она
заканчивалась темным и громоздким силуэтом штаба.
Вдруг на тропинку упали тени. Это были леспромхозовские парни. Но Фи-
дель сразу поднял автомат и крикнул:
- В лесу стреляю без предупреждения!..
Парни исчезли в темноте между деревьями.
Я шел впереди, ориентируясь на спортивную раму для канатов. Она тем-
нела перед зданием штаба, как виселица.
Фидель шел следом.
Тропинка была узкой, не шире лыжни. Я то и дело спотыкался.
Когда мы огибали последние дома, я заметил свет в библиотеке. Желто-
ватый ровный свет в окне. Я подумал о женщине в зырянских чунях. Почти
увидел ее за бастионами книжных шкафов. В узком и тесном пространстве с
рефлектором...
И вот я КАК БЫ захожу туда, оставляя на деревянной лестнице мокрые
следы. Пересекаю коридор, распахиваю дверь. Женщина встает, ее серьги
покачиваются. Тишина настолько полная, что явственно слышится их мело-
дичный звон. Женщина снимает очки, тотчас коснувшись переносицы. Я слы-
шу: "Что вас интересует? "
- Пошли, - сказал Фидель, - а то ноги мерзнут. Я говорю ему:
- Мне надо в библиотеку зайти.
- Ого! Ну ты даешь!
- Я хочу там с одной поговорить.
- Кончай, - говорит Фидель, - и так целые сутки добираемся.
Я остановился. Крутом ни души. В стороне желтеют огни поселка. Рядом
темной стеной возвышается лес.
Я говорю:
- Фидель, будь человеком, пусти. Я познакомился с одной, мне надо...
- Это значит - мерзнуть, ждать, пока ты кувыркаешься? !
- Вместе зайдем. Фидель говорит:
- Не могу.
- Ты мне друг, - кричу, - или гражданин начальник?! Ну что ж, веди!
Приказывай!
- Пошли, - сказал Фидель.
- Ясно, - говорю, - слушаюсь! Однако не двигаюсь с места. Фидель ос-
тановился у меня за спиной.
- Мне, - говорю, - надо в библиотеку.
- Иди вперед!
- Mне надо...
- Ну!
Я посмотрел туда, где сияло квадратное окошко, дрожащий розовый маяк.
Затем шагнул в сторону, оставляя позади нелепую фигуру конвоира.
Тогда Фидель крикнул:
- Стой!
Я обернулся и говорю:
- Хочешь меня убить? Он произнес еле слышно:
- Назад!
Тут я обругал его последними словами. Теми, что слышал на лесоповале
у костра. И около КПП на разводе. И за карточным столом перед дракой. И
в тюрьме после шмона...
- Назад, - повторил Фидель...
Я шел не оборачиваясь. Я стал огромным. Я заслонил собой горизонт. Я
слышал, как в опустевшей морозной тишине щелкнул затвор. Как, скрипнув,
уступила боевая пружина. И вот уже наполнился патронник. Я чувствовал
под гимнастеркой все девять кругов стандартной армейской мишени...
И тут я ощутил невыносимый приступ злости. Как будто сам я, именно
сам, целился в этого человека. И этот человек был единственным виновни-
ком моих несчастий. И на этом человеке без ремня лежала ответственность
за все превратности моей судьбы. Вот только лица его я не успел разгля-
деть...
Я остановился, посмотрел на Фиделя. Вздрогнул, увидев его лицо. (В
зубах он держал меховую рукавицу.) Затем что-то крикнул и пошел ему
навстречу.
Фидель бросил автомат и заплакал. Стаскивая зачем-то полушубок. Обры-
