любезностью, на какую был способен, но тем не менее очень явно обнаружил
свою неохоту. Он даже безуспешно пытался заговорите, несколько раз о том,
как удобно было бы провести эту ночь, растянувшись здесь, на песке, но,
убедившись, что мистер Пиквик заупрямился и останется глух к таким намекам,
в конце концов удалился.
Нельзя скрыть того факта, что на душе у мистера Пиквика было очень
грустно и тревожно - не от недостатка в людях, ибо тюрьма была переполнена,
а бутылка вина немедленно, без формальных церемоний знакомства, снискала бы
самое дружеское расположение немногих избранных. Но он был одинок в этой
грубой, вульгарной толпе и чувствовал уныние и тоску, естественно вытекающие
из размышлений о том, что он посажен в клетку и лишен надежды на
освобождение. Однако решение освободиться ценой потворства мошенникам
Додсону и Фоггу ни на секунду у него не возникало.
В таком расположении духа он вернулся в галерею, где была столовая, и
стал медленно прогуливаться. Помещение было нестерпимо грязное, а запах
табачного дыма буквально удушливый. Беспрестанно захлопывались с шумом и
стуком двери, когда люди входили и выходили, и гул голосов и шагов неумолчно
звучал в коридорах. Молодая женщина с ребенком на руках, которая, казалось,
едва могла передвигать ноги от истощения и нищеты, бродила по коридору,
беседуя со своим мужем, которому больше негде было ее принять. Когда они
проходили мимо мистера Пиквика, он слышал, как женщина плакала, а один раз
она отдалась такому приступу отчаяния, что должна была прислониться к стене,
чтобы не упасть, и мужчина взял на руки ребенка, стараясь ее успокоить.
Мистер Пиквик был так расстроен, что не мог этого вынести и пошел
наверх спать.
Хотя комната смотрителя была весьма некомфортабельна (по обстановке и
удобствам она занимала место на несколько сот ступеней ниже обыкновенной
больничной палаты в провинциальной тюрьме), но в данный момент она
отличалась тем преимуществом, что в ней не было никого, кроме самого мистера
Пиквика. Поэтому он присел на маленькую железную кровать и задумался над
тем, сколько денег смотритель извлекает за год из этой грязной комнаты.
Убедившись посредством математических вычислений, что это помещение приносит
примерно такой же годовой доход, как улочка в предместьях Лондона, он начал
размышлять о том, какой соблазн мог привести грязноватую муху, которая
ползала по его панталонам, в эту душную тюрьму, когда она могла выбрать
любое приятное помещение. Эти размышления привели его к выводу, что
насекомое помешалось. Разрешив этот вопрос, он заметил, что его клонит ко
сну, после чего он вытащил ночной колпак из кармана, куда предусмотрительно
сунул его утром, не спеша разделся, лег в постель и заснул.
- Браво! Пяткой кверху... режь и скользи... отбивайте, Зефир! Будь я
проклят, если балет не ваша стихия! Валяйте дальше! Ура!
Эти неистовые восклицания, сопровождаемые оглушительным смехом,
пробудили мистера Пиквика от того крепкого сна, который продолжается около
получаса, но спящему кажется растянувшимся на три недели или месяц.
Едва умолк голос, как все в комнате задрожало с такой силой, что
задребезжали оконные стекла, а кровати затряслись. Мистер Пиквик привскочил,
сел и в течение нескольких минут смотрел в немом изумлении на
разыгрывавшуюся перед ним сцену.
Посреди комнаты человек в зеленой куртке с широкими фалдами, в
полосатых коротких штанах и серых бумажных чулках выделывал популярнейшие па
матросского танца с вульгарной и шутовской пародией на грацию и легкость,
что в соединении с его костюмом производило крайне нелепое впечатление.
Другой, по-видимому очень пьяный, которого, должно быть, уложили в постель
его товарищи, сидел, прикрытый одеялом, распевая с большим чувством и
выразительностью куплеты какой-то комической песни; третий, присев на одну
из кроватей, аплодировал обоим с видом глубокого знатока и поощрял их тем
пылким проявлением чувств, которое и разбудило мистера Пиквика.
Этот человек был превосходным образчиком той породы людей, которую
можно увидеть во всем ее блеске только в таких местах. Пожалуй, иной раз
встретишь их не во всем блеске по соседству с конюшнями и трактирами, но
полного расцвета они достигают только в этих теплицах, которые как будто
заботливо созданы законодательной властью с единственной целью их
выращивать.
Это был рослый человек с оливковым цветом лица, длинными темными
волосами и очень густыми бакенбардами, сходившимися под подбородком;
галстука на нем не было, так как он весь день играл в мяч, и открытый ворот
рубахи позволял видеть бакенбарды во всем их великолепии. На голове у него
торчала простая восемнадцатипенсовая французская шапочка с болтающейся яркой
кисточкой, которая прекрасно гармонировала с простой бумазейной курткой. Его
ноги, длинные и тощие, были украшены штанами цвета перца с солью, скроенными
так, чтобы подчеркнуть полную симметрию упомянутых конечностей. Однако,
будучи довольно небрежно подтянуты и вдобавок кое-как застегнуты, они
спускались не слишком изящными складками на пару башмаков, в достаточной
мере стоптанных, чтобы обнаружить пару очень грязных белых носков. Было во
всем облике этого человека нечто непристойно франтовское и какаято
хвастливая наглость, стоившая золотого слитка.
Этот субъект первый заметил, что мистер Пиквик на них смотрит. Он
подмигнул Зефиру и с насмешливой серьезностью попросил его не будить
джентльмена.
- Как! Да благословит бог честное сердце и душу джентльмена! -
воскликнул Зефир, оглядываясь и притворяясь крайне изумленным. - А ведь
джентльмен не спит. Эй, Шекспир!.. Как поживаете, сэр? Как поживают Мэри и
Сара, сэр? Как поживает милая старая леди у себя дома, сэр? Не будете ли вы
столь любезны уложить мои поклоны в первый же маленький пакет, какой вы
пошлете туда, сэр, и сказать, что я бы их раньше прислал, да только боялся,
как бы они не разбились в повозке, сэр?
- Не надоедайте джентльмену банальными любезностями, когда вы видите,
что ему не терпится выпить, - игриво сказал джентльмен с бакенбардами. -
Почему вы не спросите джентльмена, что он будет пить?
- Ах, боже мой, я совсем забыл, - отозвался тот. Что вы будете пить,
сэр? Желаете ли вы портвейну, сэр, или хересу, сэр? Я порекомендовал бы эль,
сэр, или, может быть, вы хотите отведать портеру, сэр? Осчастливьте меня
разрешением повесить ваш ночвой колпак, сэр.
С этими словами говоривший сорвал сей предмет туалета с головы мистера
Пиквика и мгновенно напялил его на голову пьяного, который, твердо
убедившись в том, что услаждает многочисленную аудиторию, продолжал
меланхолически распевать комические куплеты.
Насильно сорвать ночной колпак со лба человека и водрузить его на
голову неизвестному джентльмену неопрятной внешности - такой остроумный
поступок, как бы он ни был оригинален сам по себе, относится бесспорно к
разряду тех, которые именуются издевательством. Оценив его именно так,
мистер Пиквик, отнюдь не предупреждая о своем намерении, энергически
спрыгнул с постели и нанес Зефиру такой ловкий удар в грудь, что в
значительной мере лишил его той легкости дыхания, которая связывается иногда
с именем Зефира; после сего, снова завладев своим ночным колпаком, он смело
принял оборонительную позицию.
- А теперь выходите, оба... оба! - воскликнул мистер Пиквик, задыхаясь
как от волнения, так и от потери некоторого запаса энергии.
После такого смелого приглашения достойный джентльмен придал своим
кулакам вращательное движение, дабы устрашить противников научными приемами.
Храбрость ли мистера Пиквика, весьма неожиданная, или сложный маневр,
проделанный им, когда он вскочил с постели и набросился на человека,
отплясывающего матросский танец, произвели впечатление на его противников
неведомо, но впечатление было произведено, ибо, вместо того чтобы немедленно
покуситься на человекоубийство, - а мистер Пиквик твердо верил, что они это
сделают, - они приостановились, поглядели друг на друга и, наконец, от души
расхохотались.
- Ну, вы молодчина, и теперь вы мне еще больше нравитесь! - объявил
Зефир. - Прыгайте скорее в постель, пока не схватили ревматизма. Надеюсь, не
сердитесь? - добавил он, протягивая руку величиною с желтую гроздь пальцев,
которая раскачивается иной раз над дверью перчаточника.
- Нисколько! - отвечал мистер Пиквик с большой поспешностью, ибо
теперь, когда возбуждение улеглось, он почувствовал, что у него зябнут ноги.
- Удостойте чести и меня, - сказал с вульгарным акцентом джентльмен,
украшенный бакенбардами, подавая правую руку.
- С большим удовольствием, сэр, - сказал мистер Пиквик и после
продолжительного и торжественного рукопожатия снова забрался в постель.
- Меня зовут Сменгль, сэр, - сказал человек с бакенбардами.
- О! - сказал мистер Пиквик. - Меня - Майвинс, - сказал человек в
чулках.
- Очень рад слышать, сэр, - сказал мистер Пиквик.
- Кхе, - кашлянул мистер Сменгль.
- Вы что-то сказали, сэр? - осведомился мистер Пиквик.
- Нет, я ничего не говорил, сэр, - отвечал мистер Сменгль.
- Мне послышалось, будто вы что-то сказали, сэр, - пояснил мистер
Пиквик.
Все это было очень изысканно и вежливо, и в довершение удовольствия
мистер Сменгль многократно заверил мистера Пиквика в том, что питает
величайшее уважение к чувствам джентльмена, каковое заявление несомненно
делало ему честь, ибо отнюдь нельзя было предположить, чтобы он знал, каковы
эти чувства.
- Проходили через суд, сэр? - полюбопытствовал мистер Сменгль.
- Как? - переспросил мистер Пиквик.
- Через суд... на Портюгел-стрит... * Суд для освобождения от... Ну, да
вы знаете.
- О нет, - отвечал мистер Пиквик. - Нет!
- Надеетесь скоро выйти? - предположил Майвинс.
- Боюсь, что нет, - ответил мистер Пиквик. - Я отказался уплатить
возмещение убытков и в результате очутился здесь.
- А меня погубила бумага, - сказал мистер Сменгль.
- Вероятно, торговали писчебумажными товарами, сэр? - наивно
осведомился мистер Пиквик.
- Торговал писчебумажными товарами? Нет, черт бы меня подрал! Так низко
я никогда не опускался. Никакой торговли. Под "бумагой" я подразумеваю
расписки.
- О, вы употребляете это слове в таком смысле? Понимаю, - сказал мистер
Пиквик.
- Черт возьми! Джентльмен должен быть готов к превратностям судьбы,
продолжал Сменгль. - В чем же дело? Вот я сижу во Флитской тюрьме. Так.
Прекрасно. Ну, так что же? От этого мне не хуже, правда?
- Еще бы! - отвечал мистер Майвинс.
И он был совершенно прав, ибо мистеру Сменглю отнюдь не стало хуже, ему
стало даже лучше, ибо для того, чтобы попасть в тюрьму, он без затрат
приобрел некоторые драгоценности, давным-давно заложенные ростовщику.
- Да, но послушайте, - сказал мистер Сменгль, - во рту пересохло.
Давайте прополощем горло каплей горячего хереса. Новичок ставит, Майвинс
доставляет, я помогу распить. Это во всяком случае справедливое и достойное
джентльмена разделение труда, будь я проклят!
Не желая затевать новую ссору, мистер Пиквик охотно согласился на это
предложение и вручил деньги мистеру Майвинсу, который немедленно отправился
в столовую исполнять поручение.
- Послушайте, - шепнул Сменгль, как только его друг вышел из комнаты,
сколько вы ему дали?
- Полсоверена, - сказал мистер Пиквик.
- Он чертовски приятный джентльмен, - сообщил мистер Сменгль,
