Помешкав секунду, шрамолицый офицер шагнул в сторону, поклонившись и
коснувшись сперва рукояти меча, затем левой стороны груди.
- Здесь всегда рады приветствовать Лана Мандрагорана Дай Шан, - церемонно
промолвил он. - И Букаму Маренеллина, героя Салмарны. Да обретете вы
когда-нибудь оба покой.
- Покой - лишь в последнем объятии матери, - столь же церемонно
откликнулся Лан, в свою очередь коснувшись пальцами рукояти меча и груди.
- Да примет она нас когда-нибудь, - закончил формальное приветствие
Сероку. Конечно, никто не стремится в могилу, но могила - единственное
место, где в Пограничных Землях можно обрести покой.
С лицом, выражавшим не больше, чем железная чушка, Букама зашагал вперед,
потянув за собой Солнечного Луча и вьючную лошадь. Не дожидаясь Лана.
Недобрый знак.
Канлуум являл собой город из камня и кирпича, вокруг высоких холмов вились
мощеные улицы. Айильское вторжение не затронуло Пограничных Земель, но
отголоски войн всегда далеко раскатываются от полей сражений, сокращая
торговлю, и теперь, когда окончились и битвы, и зима, в городе было полно
народу чуть ли не из всех стран. Хотя Запустение притаилось едва ли не под
самыми городскими стенами, Канлуум процветал - в окрестных холмах рудокопы
добывали самоцветы. И благодаря еще, как ни странно, лучшим в мире
часовщикам. Даже поодаль от рыночных площадей гомон толпы прорезали
пронзительно-зазывные крики уличных торговцев и лавочников. На каждом
перекрестке выступали ярко разодетые музыканты, жонглеры, акробаты. В
массе людей, фургонов, повозок и тележек с трудом продвигалось несколько -
по пальцам можно счесть - лакированных экипажей; сквозь толпу пробирались
лошади, сверкая отделанными золотом и серебром седлами и уздечками, а
одежды всадников, украшенные с пышностью не меньшей, чем конская сбруя,
были оторочены мехом лисы, куницы или горностая. Столпотворение такое, что
яблоку негде упасть. Лан даже приметил нескольких Айз Седай - женщин с
суровыми, безвозрастными лицами. Прохожие узнавали их и по виду, и по тому
смятению, с каким им давали дорогу. Перед ними расступались кто из
уважения или осторожности, кто из благоговения или страха, но даже король
или королева не сочли бы зазорным отступить в сторону с дороги Айз Седай.
Когда-то даже в Пограничных Землях можно было год-два не встречать сестру
из этого своеобразного ордена, но вот уже несколько месяцев, с тех пор как
умерла их прежняя глава, занимавшая Престол Амерлин, Айз Седай появились
как будто повсюду. Возможно, причиной тому слухи о способном направлять
Силу мужчине, и если слухи не врут, то долго ему на свободе не бывать -
сестры не позволят. Лан старательно отводил взор от Айз Седай. Если какая
из сестер подыскивает себе Стража, то хадори вполне может привлечь ее
внимание.
Как ни странно, но лица многих женщин скрывали кружевные вуали. Тонкие -
через них видны были их глаза, да и о Мурддраале женского пола еще никто и
никогда не слыхал, однако Лан и предположить не мог, что закон пойдет на
уступки веяниям моды. Того и гляди тут еще удумают погасить фонари вдоль
улиц, чтобы ночью стало темно. Больше всего потрясло Лана, что Букама
смотрит на этих женщин и... молчит. И рта не раскрывает! Букама даже не
моргнул, когда мимо него прошел Назар Кьюренин. Тот юный стражник у ворот
наверняка появился на свет после того, как Запустение поглотило Малкир, но
Кьюренин был вдвое старше Лана. И волосы у него были коротко стрижены, он
носил раздвоенную бородку, хотя годы и не стерли совсем следов хадори со
лба. Кьюренин был не один такой, и, увидев его, Букама должен был
взорваться от гнева. Лан встревоженно посматривал на своего старого друга.
Двигались они к центру города, и улицы вели их к самому высокому холму,
носящему название Олений, на вершине которого располагался похожий на
крепость дворец лорда Маркасива, а на террасах ниже виднелись дворцы и
особняки лордов и леди помельче. На пороге любого из них ал'Лана
Мандрагорана ожидает теплый прием, балы и выезды на охоту, и всякий
благородный, кто живет по меньшей мере в пятидесяти милях от города,
сочтет за честь пригласить его в гости. Нет сомнений, не будет недостатка
и в приглашениях из Арафела. Люди с жадным блеском в глазах будут слушать
рассказы о его "приключениях". Молодежь вызовется сопровождать его в
вылазках в Запустение, а старики примутся сравнивать рассказы Лана с
событиями своего боевого прошлого. Женщины готовы разделить ложе с
мужчиной, которого - как утверждают глупые слухи - не может убить
Запустение. Порой Кандор и Арафел так же невыносимы, как южные края, к
тому же кое-кто из этих женщин наверняка замужем. И наверняка встретятся
мужчины вроде Кьюренина, которые стараются загнать подальше в глубину
памяти воспоминания о погибшей Малкир, и женщины, которые больше не
украшают свой лоб ки'сайн - как принято было скреплять клятву, что их
сыновья до последнего вздоха будут противостоять Тени. Лан мог не замечать
их фальшивых улыбок, когда они именовали его ал'Лан Дай Шан, увенчанным
диадемой битвы и некоронованным королем страны, что пала из-за
предательства, когда Лан еще лежал в колыбели. Букама же, в своем нынешнем
настроении, мог запросто и убить. Или же случится нечто похуже, памятуя
клятву, данную им у ворот. Он мог сдержать свое слово ценой жизни.
- Вэран Маркасив со всеми этими церемониями задержит нас не меньше чем на
неделю, - заметил Лан, сворачивая на улицу поуже. Вела она в сторону от
Оленьего Холма. - Мы здесь столько уже наслышались о разбойниках и тому
подобном, что он будет просто счастлив, если я не стану надоедать ему со
своими поклонами.
Что ж, в этом была доля правды. Лану однажды, несколько лет назад,
довелось встречаться с Верховной Опорой Дома Маркасив, но он помнил его
как человека всецело поглощенного своими обязанностями.
Букама последовал за Ланом, не проронив ни единого слова сожаления о
ночлеге во дворце или пиршественных яствах. Очень тревожный признак.
В нижней части города у северной стены дворцов не было и в помине, лишь
лавки и таверны, гостиницы, конюшни и фургонные дворы. Возле длинных
складов царила суматоха, но на колясках тут не ездили, да и на большинстве
улиц едва удалось бы развернуть телегу. Однако народу здесь оказалось не
меньше, чем на широких центральных улицах, и так же оглушал шум. Местные
уличные артисты ветошь своих нарядов старались возместить лужеными
глотками, от них не отставали и покупатели с продавцами - эти орали во всю
мочь, будто хотели, чтобы их услыхали на следующем перекрестке. В этакой
толкотне наверняка шастает уйма карманников и других охотников на чужие
кошельки - кто из них уже завершил свои дела в верхнем городе, а кто
только снарядился на дневной промысел. Удивительнее было бы обратное -
ведь в городе, куда съехалось столько купцов и торговцев, раздолье для
всякой воровской шатии. Когда в толчее невидимые пальцы во второй раз
легонько скользнули по куртке, Лан засунул свой кошель под рубашку. Любой
банкир ссудит его суммой куда большей, под залог шайнарского имения - его
владельцем Лан стал после совершеннолетия, - но лишиться сейчас наличности
означало бы, что придется воспользоваться гостеприимством Оленьего Холма.
В первых трех гостиницах - крытые шифером серокаменные кубы с яркими
вывесками над дверями - хозяева не могли предложить путникам даже
чуланчика. До самых чердаков в них набились купеческие охранники и мелкие
торговцы. Букама начал бурчать, что можно устроиться на ночлег и на
сеновале, но ни словом не обмолвился о пуховых матрасах и свежих
простынях, какие ждали бы их на Оленьем Холме. Полный решимости найти
какой-никакой ночлег, пусть даже на поиски у него уйдет весь оставшийся
день, Лан вошел в четвертую гостиницу, "Синяя роза", оставив лошадей под
присмотром конюха.
В переполненной гостинице, где в гомоне и смехе почти тонула песня,
которую, аккомпанируя себе на цитре, пела стройная девушка, в центре
общего зала царственно возвышалась хозяйка - седая красивая женщина.
Вокруг потолочных балок вился табачный дым, из кухни вкусно пахло жареным
барашком. Увидев Лана и Букаму, хозяйка гостиницы одернула свой передник в
синюю полоску и решительно зашагала к ним. Ее темные глаза сверкали.
Лан не успел и рта раскрыть, как она схватила его товарища за уши,
потянула его голову вниз и крепко поцеловала Букаму. Кандорских женщин
застенчивыми не назовешь, но поцелуй тем не менее вышел на славу, к тому
же на глазах у стольких людей. По столикам пробежала волна смешков и
улыбок.
- Я тоже рад тебя видеть, Раселле, - со слабой улыбкой пробормотал Букама,
когда та наконец отпустила его. - Не знал, что у тебя тут есть гостиница.
Как ты думаешь... - Он опустил взгляд, чтобы, как требует вежливость, не
смотреть ей прямо в глаза. Это оказалось ошибкой. Раселле от души врезала
ему в челюсть - Букама аж пошатнулся, мотнув головой.
- Шесть лет - и ни весточки, - рявкнула Раселле. - Шесть лет!
Вновь схватив Букаму за уши, она еще раз поцеловала его и на этот раз не
отпускала подольше. И держала крепко, пресекая все попытки Букамы
высвободиться, так что ему пришлось сдаться и позволить Раселле поступать,
как ей вздумается. Ладно, раз она его целует, значит, нож в сердце не
вонзит. По крайней мере пока.
- По-моему, для Букамы у госпожи Аровни комната найдется, - раздался за
спиной Лана знакомый мужской голос. - И для тебя, пожалуй, тоже.
Повернувшись, Лан пожал руку мужчине, единственному в общем зале ростом
под стать ему и Букаме. Это был Рин Венамар, старейший его друг, не считая
Букамы. Хозяйка все еще разбиралась с Букамой, и Рин повел Лана к
маленькому столику в углу. Рин, пятью годами старше Лана, тоже происходил
из народа Малкири, но волосы его были заплетены в две длинные косицы,
украшенные колокольчиками. Такие же серебряные колокольчики тихонько
звенели на отворотах его сапог и на рукавах желтой куртки. Нельзя сказать,
что Букама недолюбливал Рина, но сейчас еще больше испортить настроение
Букаме мог лишь вид Назара Кьюренина.
Лан с Рином уселись на скамьи, и служанка в полосатом переднике тотчас же
принесла горячего вина с пряностями. По-видимому, Рин успел заказать
питье, едва заметив Лана. Темноглазая девушка с пухлыми губками, поставив
кружку перед Ланом, откровенно оглядела его с головы до пят. Потом шепнула
ему на ухо: "Меня зовут Лайра", и пригласила провести вместе ночь, если он
остановится в гостинице. Лану хотелось только одного - как следует
выспаться, поэтому он, потупив взор, начал бормотать, что она оказывает
ему слишком большую честь. Лайра не дала ему договорить. С хриплым смешком
она склонилась к Лану и укусила за ухо, а потом громко заявила, что до
завтрашнего восхода ему такую честь окажет, что он на ногах держаться не
будет. За столиками рядом раздались взрывы хохота.
Рин не дал Лану даже слова вымолвить - он швырнул девушке толстую монету и
увесистым шлепком пониже спины отправил красотку восвояси. Засовывая
монету в вырез платья, Лайра расплылась в улыбке, отчего на щечках у нее
появились ямочки, но, уходя, она то и дело кидала на Лана томные взгляды.
Тому оставалось лишь вздохнуть. Вздумай он сейчас сказать "нет", на
подобное оскорбление с нее вполне станется ответить ударом ножа.
- А с женщинами тебе везет по-прежнему. - В смехе Рина послышались
раздраженные нотки. Возможно, у него самого имелись на Лайру виды. - Свету
ведомо, не считают же они тебя красавцем - с каждым годом ты все
уродливей. Наверно, мне стоит прикинуться скромником, пусть меня женщины
за нос поводят!
Лан открыл было рот, но вместо ответа отхлебнул вина. Объяснений не
требовалось, ведь отец Рина увез сына в Арафел в тот год, когда Лану
исполнилось десять. Рин носил единственный меч у бедра, а не два за
спиной, но до кончиков ногтей был арафелцем. Он и в самом деле заговаривал
с женщинами первым. Лана же воспитали в Шайнаре Букама и его товарищи, и
его окружало очень мало тех, кто придерживался малкирских обычаев.
