свои поразительно голубые глаза. Если ему вздумалось смеяться!..
Ворча под нос, Морейн неуклюже прошлепала к нему, взялась обеими руками за
его протянутую руку... и со всей силы дернула на себя. Крайне трудно не
замечать текущую по спине ледяную воду, и коль она промокла, не худо бы,
чтобы и ему тоже досталось, и для этого не обязательно воспользоваться...
Он выпрямился и одним движением вытянул из воды повисшую на его руке
Морейн. Она в немом изумлении смотрела на него, пока ее ноги не коснулись
земли и он не сделал пару шагов назад.
- Я разведу костер и повешу одеяла, чтобы вы могли обсушиться, - промолвил
он, по-прежнему стараясь не встречаться с ней взглядом.
Слова с делом у него не разошлись, и к возвращению двух его спутников
Морейн стояла возле небольшого костерка, со всех сторон завешанного
извлеченными из седельных вьюков одеялами. Ей, разумеется, все это было ни
к чему. Надлежащим плетением Воды она до последней капли высушила и
волосы, и одежду. Хорошо, что он этого не видел. А тепло от костра ей тоже
не помешает. Так или иначе, Морейн намеревалась оставаться за одеялами -
пусть он думает, что огонь ей нужен, чтобы обсохнуть. И, разумеется,
саидар она не отпускала.
Из-за деревьев появились двое других мужчин, их интересовало одно -
свернула ли "она" в лес следом за ними. Откуда они узнали? В такие времена
люди остерегаются разбойников - возможно, и эти заметили одинокую женщину
и решили, что она следит за ними? Это подозрительно.
- Кайриэнка, да, Лан? Думаю, кайриэнок в чем мама родила ты повидал! А я -
нет.
Эта фраза зацепила ухо Морейн, и до слуха ее, обостренного Силой, донесся
и другой звук. Шорох стали по коже. Так меч выходит из ножен. Приготовив
несколько плетений, которыми можно остановить всех троих, Морейн выглянула
в щелку между одеялами.
К ее изумлению, мужчина, искупавший ее - надо полагать, упомянутый Лан, -
стоял спиной к висящим на ветвях одеялах. Именно в его руках был меч.
Арафелец, что стоял напротив него, выглядел удивленным.
- Ты не забыл, как выглядит Тысяча Озер, Рин, - холодно произнес Лан. -
Неужели нужно оберегать женщину от твоего нескромного взора?
На мгновение ей показалось, что Рина не остановит обнаженный меч в руке
Лана, но мужчина постарше, седой и явно многое в жизни испытавший, уладил
дело. Он отвел обоих в сторонку, говоря что-то о какой-то игре под
названием "семерки". Судя по всему, весьма необычная игра. Лан с Рином
повернулись лицом друг к другу и сели на землю скрестив ноги, оружие обоих
было в ножнах; потом, без всякого предупреждения, мелькнули обнаженные
клинки, застыв на волосок от горла противника. Старший мужчина указал на
Рина, те двое опять спрятали мечи в ножны, и все повторилось вновь. Пока
Морейн смотрела, так и продолжалось. Возможно, Рин был не настолько
самоуверен, каким казался.
Выжидая за одеялами, она припомнила, что ей известно о стране с названием
Малкир. За исключением истории, известно было немного. Рину напомнили о
Тысяче Озер, значит, он тоже из народа Малкири. И еще что-то о том, что
недостойно докучать женщинам. Ну, раз она уже с ними, ничто не мешает ей
оставаться с ними и выведать все, что нужно.
Когда Морейн вышла из-за одеял, она уже решила, как себя держать.
- Я объявляю о своем праве одинокой женщины, - церемонно обратилась она ко
всем троим. - Я направляюсь в Чачин и прошу защиты ваших мечей. - С этими
словами Морейн вложила каждому в ладонь по серебряной монете. Она не была
до конца уверена в этом нелепом "праве женщины", но серебро отвлечет их
внимание. - И еще по две я заплачу в Чачине.
Отреагировали мужчины не совсем так, как ожидала Морейн. Рин принялся
вертеть в руке и разглядывать монету. Лан, бросив короткий взгляд на свою,
хмыкнул и засунул ее в карман. И тут до Морейн дошло, что она дала им три
из немногих оставшихся у нее тарвалонских марок, но ведь серебро,
отчеканенное в Тар Валоне, ходит по всему миру, как и монеты любой другой
страны.
Седой мужчина, которого звали Букама, поклонился Морейн, левую ладонь
положив на колено.
- Честь служить вам, миледи, - сказал он. - До Чачина - мой меч в вашей
власти.
Глаза у него тоже были голубые, и он тоже старался не встречаться взглядом
с Морейн. Она понадеялась, что он не Приспешник Темного.
Вызнать же что-нибудь оказалось нелегко. Просто невозможно. Сначала
мужчины разбивали лагерь, потом возились с лошадьми, разжигали большой
костер. Видимо, им не хотелось без хорошего костра встречать ночь новой
весны. За скромным ужином Букама с Ланом едва перемолвились словом-другим.
Морейн же набросилась на дорожный хлеб и вяленое мясо, стараясь скрыть
свой волчий голод, - ведь за весь день у нее во рту и крошки не было. Рин
был даже мил, а когда улыбался, на щеках у него появлялись ямочки, но
болтал он без умолку, и Морейн не подвернулось возможности упомянуть ни о
"Небесных вратах", ни об Айз Седай. Когда же она наконец ухитрилась хотя
бы спросить, зачем он едет в Чачин, Рин погрустнел.
- Где-то же суждено человеку умереть, - тихо произнес он и, забрав свои
одеяла, ушел устраиваться на ночлег.
Первым караулить взялся Лан. Он уселся, скрестив ноги, рядом с Рином, и
когда Букама, потушив костер, расстелил свои одеяла возле Лана, Морейн
сплела вокруг каждого из троих малого стража из Духа, Потоки Духа она
могла удерживать и во сне, и если кто-то из ее спутников ночью двинется с
места, малый страж разбудит ее незаметно для них. Это означало, она будет
просыпаться всякий раз, как они будут сменяться на часах, но тут уж ничего
не попишешь. Одеяла Морейн лежали в стороне, и когда она укладывалась,
Букама что-то проворчал. Его слов Морейн не слышала, но ответ Лана долетел
до ее ушей.
- Я скорей Айз Седай доверюсь, Букама. Спи и не тревожься.
Пламя гнева, которое Морейн старательно гасила в себе, вспыхнуло вновь. Он
швырнул ее в ледяной пруд и не извинился! И он еще... Она направила Силу,
сплетя вместе Воздух и Воду, прибавив и чуток Земли. Толстый столб воды
поднялся над прудом, вытягиваясь вверх и сверкая в лунном сиянии, выгнулся
аркой. И обрушился на глупца, посмевшего распустить свой язык!
Букама и Рин, кляня все на свете, вскочили на ноги, но Морейн не
успокоилась, пока не досчитала до десяти, и лишь тогда остановила поток.
Высвобожденная вода расплескалась по лагерю. Морейн ожидала увидеть
мокрого, полузамерзшего мужчину, которому требуется преподать урок.
Действительно, он промок до нитки, рядом на земле бились рыбки. Но он
стоял на ногах. И в руке его сверкал обнаженный меч.
- Исчадья Тени? - не веря своим словам, воскликнул Рин, а Лан громко
ответил:
- Возможно! Защищай женщину, Рин! Букама, возьми запад, восток - мой!
- Нет, это не Исчадия Тени! - остановила Морейн мужчин. Они изумленно
уставились на нее. Жаль, что в лунном свете ей плохо видно выражение их
лиц, но неверные тени облаков в подспорье - прибавят ей таинственности.
Морейн постаралась придать своему голосу как можно больше холодного
спокойствия Айз Седай. - Мастер Лан, крайне неразумно выказывать к Айз
Седай нечто иное, чем уважение.
- Айз Седай? - прошептал Рин. Несмотря на сумрак, на его лице ясно
читалось благоговение. Или же то был страх?
Больше никто не промолвил ни слова, лишь Букама с ворчанием перенес свою
постель подальше от размокшей земли. Рин с четверть часа молча
перетаскивал свои одеяла, мелко кланяясь всякий раз, стоило Морейн
повернуть голову в его сторону. Лан, тот и не пытался обсохнуть. Он начал
было подыскивать себе другое место, но потом сел там же, где и сидел
прежде, прямо в грязную лужу. Морейн сочла бы это знаком покорности, если
бы не взгляд Лана, брошенный на нее, - на сей раз он почти встретился с
ней глазами. Если это называется покорностью, то людей смиреннее королей
на земле не сыщешь.
Морейн не забыла вновь сплести вокруг мужчин малых стражей. Что, вообще
говоря, после раскрытия своего звания было просто необходимо. Но уснула
она не сразу - нужно было о многом подумать. Первое - ни один из троих не
поинтересовался, почему она ехала за ними. И он успел встать! Когда же
Морейн сморил сон, размышляла она, как ни странно, о Рине. Какая жалость,
что Рин ее боится. Он обаятелен, и она ничего против него не имеет. Лишь
бы другим не болтал о своем желании увидеть ее без одежды.
Лан понимал, что эта поездка в Чачин будет из тех, которые ни за что не
забудешь, и подозрения оправдались. Дважды налетала гроза, холодные струи
хлестали вперемешку с ледяной крупой, и это еще было не самое худшее.
Букама сердился, потому что Лан отказался дать положенную клятву этой
коротышке, объявившей себя Айз Седай, но Букама понимал, в чем причина, и
не настаивал. Просто ворчал всякий раз, когда Лан оказывался поблизости:
мол, Айз Седай она или нет, приличный человек должен вести себя подобающим
образом. Можно подумать, он не разделял соображений Лана. Рин сидел как на
иголках, смотрел на нее круглыми глазами, то суетился, то принимался
шутить и сыпать комплиментами вроде "кожа как белоснежный шелк" и
"глубокие омуты ее глаз" - словно льстивый придворный, увивающийся за
дамой. В общем, вел себя так, будто не мог решить, то ли он очарован, то
ли испуган, вот и метался между двумя крайностями, что не укрылось от ее
глаз. Ничего хорошего в этом не было, но Рин прав: кайриэнок Лан повидал и
в одежде, и без, и каждая пыталась втянуть его в какую-нибудь интригу,
вовлечь в заговор, а то и не в один. Как-то он провел десять особенно
незабываемых дней на юге Кайриэна, и его тогда раз шесть едва не убили и
дважды чуть не женили. Кайриэнка и впридачу Айз Седай! Хуже не придумаешь!
Назвалась она Элис, и в том, что имя это настоящее, Лан сомневался не
меньше, чем в кольце Великого Змея, которое она продемонстрировала, тем
паче что потом вновь запрятала кольцо в свой поясной кошель со словами,
что никто не должен знать, что она Айз Седай. И характер у этой особы еще
тот... Обычно Лану было все равно, вспыльчив человек или, наоборот,
холоден с ним, будь то мужчина или женщина. Но у этой Элис сердце точно
кусок льда. В первую ночь он сел в лужу в знак того, что осознает свою
вину. Раз уж им продолжать путь вместе, лучше все раздоры закончить сейчас
же и с честью. Пусть видит, что он готов примириться. Только вот она об
этом и думать не желала.
Ехали они быстро, в деревнях надолго не задерживались и ночевали больше
под звездами - заплатить за ночлег в гостинице никто из путников не мог,
тем более за четверых, да еще с лошадьми. Лан спал, когда получалось, да и
то урывками. Всю вторую ночь она сама не сомкнула глаз до рассвета и ему
не дала. Стоило Лану клюнуть носом, как на него обрушивались резкие удары
розог. На третью ночь в его одежду и в сапоги каким-то неведомым образом
густо набился песок. Что сумел, Лан вытряс, но потом весь день песчинки
скрипели на зубах и царапали кожу. А на четвертую ночь... Он никак не мог
понять, как она сумела напустить ему под белье муравьев и как ей удалось
заставить их всех кусать его разом. Нет сомнений, все это ее рук дело.
Когда он открыл глаза, она стояла над ним и, кажется, удивилась, что он не
закричал. Понятно, она ожидала от него чего-то, какой-то реакции, но он не
понимал, чего именно. Наверняка не обещания защиты. Хватило бы и клятвы
Букамы, да и кроме того, она дала им денег. Она, видно, не понимала, что
предложение заплатить все равно что оскорбление.
Когда они впервые заметили ее позади своего маленького отряда - она
обогнала купеческий караван, сопровождаемый охраной, - Букама высказал
предположение, с какой стати одинокая женщина едет за тремя мужчинами.
Если шестеро вооруженных мужчин днем не сумели убить одного, то, наверное,
на это способна одна женщина под покровом ночного мрака. Разумеется, об
Эдейн Букама и словом не обмолвился. По правде говоря, его предположение
не оправдалось, потому что тогда Лан был бы мертвым, а не мокрым или
искусанным муравьями; но Элис не удосужилась объяснить погоню, сколько
