Я тайну в груди храню как в доме с запорами,
К которым потерян ключ, а дверь за печатью".
Услышав столь искусно нанизанные стихи, девушки сказали носильщику:
"Ты знаешь, что мы потратили на трапезу много денег; есть ли у тебя
что-нибудь, чтобы возместить нам? Мы не позволим тебе сидеть у нас и
стать нашим сотрапезником и глядеть на наши светлые и прекрасные лица,
пока ты не заплатишь сколько-нибудь денег. Разве не слышал ты пословицу:
"Любовь без гроша не стоит и зернышка"?" А привратница добавила: "Есть у
тебя что-нибудь, о мой любимый, тогда ты сам - что-нибудь, а нет у тебя
ничего, - и иди без ничего". - "О сестрицы, - сказала тогда покупавшая,
- отстаньте от него. Клянусь Аллахом, он сегодня ничем не погрешил перед
нами, и будь тут другой, он не был бы с нами так терпелив. Что с него ни
придется, я заплачу за него". И носильщик обрадовался и поцеловал землю
и поблагодарил, и тогда та, что была на ложе, сказала: "Клянусь Аллахом,
мы оставим тебя сидеть у нас только с одним условием: чтобы ты не спра-
шивал о том, что тебя не касается; а станешь болтать лишнее, так будешь
бит". - "Я согласен, о госпожа, - отвечал носильщик. - На голове и на
глазах! Вот я уже без языка".
И покупавшая встала и, затянув пояс, расставила кружки и процедила
вино. Она расположила зелень около кувшина и принесла все, что было нуж-
но, а потом поставила вино и села вместе с сестрами, а носильщик сел
между ними и думал, что он во сне. Потом она взяла флягу с вином и, на-
полнив первый кубок, выпила его, а за ним второй и третий, а потом на-
полнила и подала носильщику и произнесла:
"Пей во здравье, радостью наслаждаясь!
Вот напиток, что болезни излечит".
А носильщик взял чашу в руку и поклонился и поблагодарил и произнес:
"Не должно нам кубок пить иначе, как с верными,
Чей род благородно чист и к предкам возводится.
С ветрами сравню вино: над садом летя, несут
Они благовоние, над трупами - вонь одну. -
И еще произнес:
Вино ты бери из рук газели изнеженной,
Что парностью свойств тебе и она подойдет.
Потом носильщик поцеловал женщинам руки и выпил, и опьянел, и зака-
чался, и сказал:
"Кровь любую запретно пить по закону,
Кроме крови лозы одной винограда.
Напои же, о лань, меня - и отдам я
К богатство, и жизнь мою, и наследство".
После этого женщина наполнила чашу и подала ее средней сестре, а та
взяла чашу у нее из рук и поблагодарила и выпила, а затем наполнила чашу
и подала ее той, что лежала на ложе, а после того она налила другую чашу
и протянула ее носильщику, который поцеловал перед ней землю и поблаго-
дарил и выпил и произнес слова поэта:
"Дай же, дай, молю Аллахом,
Мне вино ты в чашах полных!
Дай мне чашу его выпить,
Это, право, вода жизни!"
Потом он подошел к госпоже жилища и сказал: "О госпожа моя, я твой
раб, и невольник, и слуга! - и произнес:
Здесь раб у дверей стоит, один из рабов твоих;
Щедроты и милости твои всегда помнит он.
Войти ли, красавица, ему, чтоб он видеть мог
Твою красоту? Клянусь любовью, останусь я!"
И она сказала: "Будь спокоен, пей на здоровье, да пойдешь ты по пути
благоденствия!" И носильщик взял чашу и, поцеловав руку девушки, произ-
нес:
И подал ей древнее, ланитам подобное,
И чистое; блеск его как утро сияет.
К губам поднося его, смеясь, она молвила:
"Ланиты людей в питье ты людям подносишь".
И молвил в ответ я: "Пей - то слезы мои, и кровь
Их красными сделала; сварили их вздохи".
А она, в ответ ему, сказала такой стих:
"Коль плакал по мне, мой друг, ты кровью, так дай сюда,
Дай выпить ее скорей! Тебе повинуюсь!"
И женщина взяла чашу и выпила ее и сошла с ложа к своей сестре, и они
не переставали (и носильщик меж ними) пить, плясать и смеяться и петь и
произносить стихи и строфы, и носильщик стал с ними возиться, цело-
ваться, и кусаться, и гладил, и щипал, и хватал, и повесничал, а они -
одна его покормит, другая ударит, та даст пощечину, а эта поднесет ему
цветы. И он проводил с ними время приятнейшим образом и сидел словно в
раю среди большеглазых гурий.
И так продолжалось, пока вино не заиграло в их головах и умах; и ког-
да напиток взял власть над ними, привратница встала и сняла одежды и,
оставшись обнаженной, распустила волосы покровом и бросилась в водоем.
Она стала играть в воде и плескалась и плевалась и, набрав воды в рот,
обрызгала носильщика, а потом она вымыла свои члены и то, что между бед-
рами и, выйдя из воды, бросилась носильщику на колени и сказала: "О гос-
подин мой, о мой любимый, как называется вот это?" - и показала на свой
фардж. "Твоя матка", - отвечал носильщик, но она воскликнула: "Ой, и те-
бе не стыдно?" - и, взяв его за шею, надавала ему подзатыльников. И но-
сильщик сказал: "Твой фардж", - но она еще раз ударила его по затылку и
воскликнула: "Ай, ай, как гадко! Тебе не стыдно?" - "Твой кусе!" - воск-
ликнул носильщик, но женщина сказала: "Ой, и тебе не совестно за твою
честь?" - и ударила его рукой. "Твоя оса!" - закричал носильщик, и стар-
шая принялась бить его, приговаривая: "Не говори так!" И всякий раз" как
носильщик говорил какое-нибудь название, они прибавляли ему ударов, так
что затылок его растаял от затрещин, и его сделали посмешищем. "Как же
это, по-вашему, называется?" - взмолился он наконец, и привратница ска-
зала: "Базилика храбреца!" И тогда носильщик воскликнул: "Слава Аллаху
за спасение! Хорошо, о базилика храбреца!"
Потом они пустили чашу в круг, и вторая женщина встала и, сняв с себя
одежды, бросилась носильщику на колени и спросила, указывая на свой
хирр: "О свет глаз моих, как это называется?" - "Твой фардж", - сказал
он, но она воскликнула: "Как тебе не гадко? - и дала ему затрещину, от
которой зазвенело все в помещении. - Ой, ой, как ты не стыдишься?" -
"Базилика храбреца!" - закричал носильщик, но она воскликнула: "Нет!" -
и удары и затрещины посыпались ему на затылок, а он говорил: "Твоя мат-
ка, твой кусе, твой фардж, твоя срамота!" - но они отвечали. "Нет, нет!"
- "Базилика храбреца!" - опять закричал носильщик, и все три так засмея-
лись, что опрокинулись навзничь. И они снова стали бить его по шее и
сказали: "Нет, это не так называется!" - "Как же это называется, о сест-
рицы?" - воскликнул он, и девушка сказала: "Очищенный кунжут!" Затем она
надела свою одежду, и они сели беседовать, и носильщик охал от боли в
шее и плечах.
И чаша ходила между ними некоторое время, и потом старшая среди них,
красавица, поднялась и сняла с себя одежды, и тогда носильщик схватился
реками за шею, потер ее и воскликнул: "Моя шея и плечи потерпят еще на
пути Аллаха!" К женщина обнажилась и бросилась в водоем, и нырнула, и
поиграла, и вымылась, а носильщик смотрел на нее обнаженную, похожую на
отрезок месяца, с лицом подобным луне, когда она появляется, и утру,
когда оно засияет. Он взглянул на ее стан и грудь и на тяжкие и подраги-
вающие бедра, и она была нагая, как создал ее господь, и носильщик воск-
ликнул: "Ах! ах! - и произнес, обращаясь к ней:
Когда бы тебя сравнил я с веткой зеленою,
Взвалил бы на сердце я и горе и тяжесть.
Ведь ветку находим мы прекрасней одетою,
Тебя же находим мы прекрасней нагою".
И, услышав эти стихи, женщина вышла из водоема и, подойдя к носильщи-
ку, села ему на колени и сказала, указывая на свой фардж: "О господин
мой, как это называется?" - "Базилика храбреца", - ответил носильщик, но
она сказала: "Ай! ай!" И он вскричал: "Очищенный кунжут!", но она воск-
ликнула: "Ох!" - "Твоя матка", - сказал тогда носильщик, но женщина
вскричала: "Ой, ой, не стыдно тебе?" - и ударила его по затылку. И вся-
кий раз, как он говорил ей: "Это называется так-то", - она била его и
отвечала: "Нет! нет!" - пока, наконец, он не спросил: "О сестрица, как
же это называется?" - "Хан Абу-Мансура", - отвечала она, и носильщик
воскликнул: "Слава Аллаху за спасение, ха, ха, о хан Абу-Мансура! "
И женщина встала и надела свои одежды, и они вновь принялись за преж-
нее, и чаши некоторое время ходили между ними, а потом носильщик поднял-
ся и, сняв с себя одежду, сошел в водоем, и они увидели его плывущим в
воде. Он вымыл у себя под бородой и под мышками и там, где вымыли женщи-
ны, а потом вышел и бросился на колени их госпожи, закинув руки на коле-
ни привратницы, а ноги на колени покупавшей припасы. И он показал на
свой зебб и спросил: "О госпожи мои, как это называется?" - и все так
засмеялись его словам, что упали навзничь, и одна из них сказала: "Твой
зебб", - но он ответил:
"Нет!" - и укусил каждую из них по разу. "Твой айр", - сказали они,
но он ответил: "Нет!" - и по разу обнял их..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Десятая ночь
Когда же настала десятая ночь, сестра ее Дуньязада сказала ей: "До-
кончи нам твой рассказ".
И Шахразада ответила: "С любовью и охотой. Дошло до меня, о счастли-
вый царь, что они, не переставая, говорили носильщику: "Твой айр, твой
зебб, твой кол", а носильщик целовал, кусал, и обнимал, пока его сердце
не насытилось ими, а они смеялись и, птенец, спросили его: "Как же это
называется, о брат наш?" - "Вы не знаете имени этого?" - воскликнул он,
и они сказали: "Нет", и тогда он ответил: "Это всесокрушающий мул, что
пасется на базилике храбреца и кормится очищенным кунжутом и ночует в
хане Абу-Мансура!"
Девушки так засмеялись, что опрокинулись навзничь, а затем они снова
принялись беседовать, и это продолжалось, пока не подошла ночь. И тогда
они сказали носильщику: "Во имя Аллаха, о господин, встань, надень баш-
маки и отправляйся! Покажи нам ширину твоих плеч". По носильщик восклик-
нул: "Клянусь Аллахом, мне легче, чтобы вышел мой дух, чем самому уйти
от вас! Давайте доведем ночь до дня, а завтра каждый из нас пойдет своей
дорогой". И тогда та, что делала покупки, сказала: "Заклинаю вас жизнью,
оставьте его спать у нас, - мы над ним посмеемся! Кто доживет до того,
чтобы еще раз встретиться с таким, как он? Он ведь весельчак и остряк!"
И они сказали: "Ты проведешь у нас ночь с условием, что подчинишься
власти и не станешь спрашивать ни о чем, что бы ты ни увидел, и о причи-
не этого". - "Хорошо", - ответил носильщик, и они сказали: "Встань,
прочти, что написано на дверях".
Носильщик поднялся и увидел на двери надпись золотыми чернилами: Кто
станет говорить о том, что его не касается, услышит то, что ему не пон-
равится. И тогда он воскликнул: "Будьте свидетелями, что я не стану го-
ворить о том, что меня не касается!" После этого покупавшая встала и
приготовила ему еду, и они поели и потом зажгли свечи и светильники и
подсыпали в них амбру и алоэ. Они сидели и пили, вспоминая любимых, а
потом пересели на другое мест о и поставили свежие плоды и напитки и
продолжали есть и пить, беседовать, закусывать, смеяться и повесничать.
Но вдруг постучали в дверь, и одна из женщин пошла к двери, а затем вер-
нулась и сказала: "Паше веселье стало полным сегодня вечером". - "А что
такое?" - спросили ее, и она ответила: "У двери три чужеземца, - кален-
деры [28], с выбритыми подбородками, головами и бровями, и все трое кривы
на правый глаз, а это удивительное совпадение. Они похожи на возвратив-
шихся из путешествия. Они прибыли в Багдад и впервые вступили в каш го-
род. А получали в дверь они потому, что не нашли места, где провести
ночь, и подумали: "Может быть, хозяин этого дома даст нам ключ от стойла
или хижины, где мы сегодня переночуем". Их застиг вечер, а они чужест-
ранцы и не Знают никого, у кого бы приютиться. О сестрицы, у них у всех
смешной вид..." И она до тех пор подлаживалась к сестрам, пока те не
сказали: "Пусть их входят, но поставь им условие, чтоб они не говорили о
том, что их не касается, а не то услышат то, что им не понравится!"
