50
Ж. Делез / Ф. Гваттари
ющий поддающиеся наблюдению состояния вещей, но горизонт абсолютный, который
независим от какого-либо наблюдателя и в котором событие, то есть концепт,
становится независимым от видимого состояния вещей, где оно может совершаться2.
Концептами выстлан, занят и заселен каждый кусочек плана, тогда как сам план
образует ту неделимую среду, сплошная протяженность которой распределяется без
разрыва между концептами; они занимают ее, не исчисляя (шифр концепта -- это не
число), распределяют ее между собой, не разделяя. План -- это словно пустыня,
которую концепты населяют без размежевания. Единственными областями плана
являются сами концепты, а единственным вместилищем концептов является сам план.
План не имеет иных областей, кроме заселяющих его и кочующих в нем племен. План
обеспечивает все более плотную взаимную стыковку концептов, а концепты
обеспечивают заселенность плана, кривизна которого все время обновляется и
варьируется.
План имманенции -- это не мыслимый или потенциально мыслимый концепт, но образ
мысли, тот образ, посредством которого она сама себе представляет, что значит
мыслить, обращаться с мыслью, ориентироваться в мысли... Это не метод, потому
что любой метод касается возможных концептов и сам уже
_____________
2 Жан-Пьер Люмине различает горизонты относительные -- как, например, земной
горизонт, имеющий в своем центре наблюдателя и перемещающийся вместе с ним, и
абсолютный горизонт, "горизонт событий", независимый от всякого наблюдателя и
разделяющий все события на две категории -- события видимые и невидимые,
сообщаемые и несообщаемые (Jcan-Pierre Luminet, "Le trou noir et 1'infini", in
Les dimensions de l'infini, Institut culturel italien de Paris). Отсылаем также
к тексту дзен-буддистско-го монаха, где упоминается горизонт как "резерв"
событий: Dogen, Shobogenzo, Ed. de la Difference, traduction et commentaires de
Rene de Ceccaty et Nakamura.
51
план имманенции
предполагает такой образ. Это также и не состояние знаний об устройстве и
функционировании мозга, поскольку мысль здесь не соотносится с медленно
действующим мозгом как научно характеризуемым состоянием вещей, где она просто
осуществляется независимо от способа обращения с нею и от ее ориентации. Это
также и не принятое в тот или иной момент мнение о мысли, ее формах, целях и
средствах. Образ мысли требует строго разграничивать фактическое и юридическое:
то, что относится к самой мысли, должно быть отделено от происшествий, связанных
с мозгом, или же от исторических мнений. "Quid juris?" Например, потеря памяти
или сумасшествие -- может ли это относиться к мысли как таковой, или же это лишь
происшествия в жизни мозга, которые должны рассматриваться просто как факты? А
созерцание, рефлексия, коммуникация -- не суть ли это просто мнения о мысли,
составляемые в ту или иную эпоху, в той или иной цивилизации? Образ мысли
включает в себя только то, что мысль может востребовать себе по праву. А мысль
востребует себе "только" движение, способное доходить до бесконечности. Мысль
востребует по праву, отбирает для себя только бесконечное движение или же
движение бесконечности. Именно из него и складывается образ мысли.
Движение бесконечности не отсылает к каким-либо пространственно-временным
координатам, в которых определялись бы последовательные положения подвижного
элемента и фиксированные точки и оси отсчета, по отношению к которым эти
положения меняются. "Ориентация в мысли" не предполагает ни объективной системы
отсчета, ни подвижного элемента, который переживал бы себя как субъект и в
качестве такового желал или нуждался бы в бесконечности. Все здесь захвачено
движением, так что не остается места ни для субъекта, ни для объекта, которые
могут
52
Ж. Делез / Ф. Гваттари
быть только концептами. В движении находится сам горизонт: относительный
горизонт отдаляется по мере продвижения субъекта, в абсолютном же горизонте мы
уже и всегда в плане имманснции. Характерным для бесконечного движения является
его возвратно-поступательный характер: это движение направляется к некоторой
цели, но одновременно и возвращается назад к себе, ибо стрелка компаса сама
совпадает с полюсом. Если движение мысли к истине -- это "обращение к...", то
почему бы и самой истине не обратиться к мысли? И почему бы ей не отвратиться от
мысли, когда сама мысль отвращается от нее? Однако здесь имеет место не слияние,
а взаимообратимость, некий непосредственный, постоянный, мгновенно-молниеносный
взаимообмен. Бесконечное движение двойственно, и между двумя его сторонами --
всего лишь сгиб. В таком смысле и говорят, что мыслить и быть -- одно и то же.
Точнее, движение -- это не только образ мысли, но и материя бытия. Мысль Фалеса,
взвиваясь ввысь, возвращается в виде воды. Когда мысль Гераклита превращается в
polemos, на нее обрушивается огонь. И здесь и там скорость одинакова: "Атом
движется так же быстро, как мысль"3. У плана имманенции две стороны -- Мысль и
Природа, Physis и Nous. Поэтому столь многие бесконечные движения заключены одно
в другое, сгибаются одно внутри другого, так что возвратный ход одного мгновенно
приводит в движение другое и этим грандиозным челноком непрестанно ткется план
имманенции. "Обратиться к..." предполагает не только "отвратиться", но и
"противостать", "развернуться вспять", "вернуться", "заблудиться", "исчезнуть"4.
Бесконечные движения порождаются даже негативностями: впасть в заблуждение в
этом смысле так же продук-
__________________
3 Эпикур, "Письмо к Геродоту", 61--62.
4 Об этой динамике см.: Michel Courthial, Le visage, в печати.
53
план имманенции
тивно, как и избегнуть подделки, отдаться своим страстям -- как и преодолеть их.
Различные движения бесконечности настолько перепуганы между собой, что они вовсе
не разрывают Всецелость плана имманенции, а образуют ее переменную кривизну,
выпуклые и вогнутые зоны, всю ее фрактальную природу. Именно благодаря этой
своей фрактальности планомен всякий раз оказывается бесконечностью, отличной от
любой поверхности или объема, определимых как концепты. Каждое движение
пробегает весь план, сразу же возвращаясь к себе, каждое движение сгибается, но
вместе с тем сгибает другие и само получает от них сгиб, порождая обратные
связи, соединения, разрастания, которые и образуют фрактализацию этой бесконечно
сгибаемой бесконечности (переменную кривизну плана). Но если верно, что план
имманенции всегда единственный и представляет собой чистую вариацию, то тем
более требует объяснения существование варьирующихся, отличных друг от друга
планов имманенции, которые сменяются или состязаются в истории, именно в силу
отбора и предпочтения тех или других бесконечных движений. План имманенции
очевидным образом различен у греков, в XVII веке и в современности (притом что
эти понятия расплывчаты и общи) -- не тот образ мысли и не та материя бытия.
Следовательно, план служит объектом бесконечной спецификации, а потому кажется
Всецелостью лишь в каждом отдельном случае, для которого специфичен выбор того
или иного движения. Эта сложность, связанная с окончательной характеристикой
плана имманенции, может быть разрешена лишь постепенно.
Очень важно не путать план имманенции с занимающими его концептами. Тем не менее
некоторые элементы могут встречаться дважды -- в плане и в концепте, однако
черты их будут при этом разными, даже
54
Ж. Делез / Ф. Гваттари
если они и обозначаются одними и теми же глаголами и словами. Мы видели это на
примере слов "существовать", "мысль", "единое": они входят в составляющие
концептов и сами являются концептами, но совсем по-иному, чем они принадлежат
плану имманенции как образу или материи. И обратно, в плане истина может быть
определена лишь через формулы "обратиться к..." или "то, к чему обращается
мысль"; при этом, однако, мы не располагаем никаким концептом истины. Если и
само заблуждение по праву является элементом плана, то тогда суть его просто в
том, что мы принимаем ложное за истинное (падаем), концепт же оно обретет лишь в
том случае, если будут определены его составляющие (например, согласно Декарту
это две составляющих -- ограниченное понимание и безграничная воля). Таким
образом, если пренебречь разницей в природе, движения или элементы плана могут
показаться просто номинальными определениями по отношению к концептам. На самом
же деле элементы плана суть диаграмматические черты, тогда как концепты --
интенсивные черты. Первые представляют собой движения бесконечности, вторые же
-- интенсивные ординаты этих движений, как бы оригинальные сечения или
дифференциальные положения;
это конечные движения, бесконечность которых только в скорости и которые всякий
раз образуют поверхность или объем, некий неправильный контур, ставящий предел
разрастанию. Первые суть абсолютные направления, по природе своей фрактальные,
вторые же -- абсолютные измерения, поверхности или объемы, которые всегда
фрагментapны и определяются интенсивно. Первые являются интуициями, вторые --
интенсионалами. Мысль о том, что любая философия вытекает из некоторой интуиции,
которую она постоянно развертывает в своих концептах с разной степенью
интенсивности, -- эта грандиозная перспектива в
55
план имманенции
духе Лейбница или Бергсона оказывается обоснованной, если рассматривать интуицию
как оболочку бесконечных движений мысли, непрестанно пробегающих некоторый план
имманенции. Разумеется, отсюда нельзя делать вывод, что концепты прямо выводятся
из плана: для них требуется специальное конструирование, отличное от
конструирования плана, и потому концепты должно создавать наряду с составлением
плана. Интенсивные черты никогда не являются следствием диаграмматических черт,
а интенсивные ординаты невыводимы из движений или направлений. Существующее
между этими двумя разрядами соответствие -- это даже нечто большее, чем простые
переклички; в нем замешаны такие дополнительные по отношению к творчеству
концептов инстанции, как концептуальные персонажи.
Если философия начинается с создания концептов, то план имманенции должен
рассматриваться как нечто префилософское. Он предполагается -- не так, как один
концепт может отсылать к другим, а так, как все концепты в целом отсылают к
некоему неконцептуальному пониманию. Причем это интуитивное понимание меняется в
зависимости от того, как начертан план. У Декарта то было
субъективно-имплицитное понимание, предполагаемое первичным концептом "Я мыслю";
у Платона то был виртуальный образ уже-помысленного, которым дублируется каждый
актуальный концепт. Хайдеггер обращается к "преонтологическому пониманию Бытия",
к "преконцептуальному" пониманию, в котором, очевидно, подразумевается
постижение той или иной материи бытия в соотношении с тем или иным расположением
мысли. Так или иначе, философия всегда полагает нечто префилософское или даже
нефилософское -- потенцию Все-целости, подобной волнуемой пустыне, которую
заселяют концепты. "Префилософское" не означает чего-
56
Ж. Делез / Ф. Гваттари
либо предсуществующего, а лишь нечто не существующее вне философии, хоть и
предполагаемое ею. Это ее внутренние предпосылки. Нефилософское, возможно,
располагается в самом сердце философии, еще глубже, чем сама философия, и
означает, что философия не может быть понята одним лишь
философско-концептуальным способом, что в сущности своей она обращается и к
нефилософам5. Как мы увидим, эта постоянная соотнесенность философии с
нефилософией имеет различные аспекты; в данном первом аспекте философия,
определяемая как творчество концептов, имеет следствием некоторую пресуппозицию,
которая отлична и в то же время неотделима от нее. Философия -- это одновременно
творчество концепта и установление плана. Концепт есть начало философии, план же
-- се учреждение6. Разумеется, план состоит не в какой-либо программе, чертеже,
