Идея матери существует, если есть такая мать, которая является только матерью
(которая не была бы сама еще и дочерью), или Идея волоса-- если есть такой
волос, который был бы только волосом (и не был бы также кремнием). Понятно, что
вещи, напротив, всегда являются еще и чем-то иным, чем то, что они есть: то есть
в лучшем случае они имеют качество во вторичном владении, они могут лишь
претендовать на него, и лишь постольку, поскольку причастии Идее. А раз так, у
концепта Идеи оказываются следующие составляющие: обладаемое качество (или же
качество, которым требуется обладать); Идея, обладающая первичным владением, без
всякой причастности; то, что претендует на качество и может обрести его лишь во
вторичное (третичное, четвертичное...) владение; Идея, к которой причастны
другие и которая судит о достоинствах претендентов. Это, можно сказать, Отец,
отец-двойник, дочь и претенденты на ее руку. Таковы интенсивные ординаты Идеи;
притязания претендента могут основываться лишь на соседстве, на более или менее
тесной близости, которую он "имел" по отношению к Идее, паря над нею в некотором
прошлом-- обязательно прошлом-- времени. В этой своей форме прошлости время
принадлежит к концепту, образует как бы его зону. Само собой разумеется, что
картезианское cogito не могло развиться в этом греческом плане, на почве
платонизма. До тех пока сохранялось предсуществование Идеи (хотя бы в
христианской форме прообразов в разуме Божьем), cogito могло лишь
подготавливаться, но не сложиться окончательно. Для того чтобы Декарт создал
этот концепт, "первичность" должна была совершенно переосмыслиться, приняв
субъективный смысл, и должна была уничтожиться всякая разница во
44 Ж. Делез / Ф. Гваттари
времени между идеей и формирующей ее душой-субъектом (поэтому так важно
критическое замечание Декарта по поводу анамнесиса-- когда он пишет, что
врожденные идеи существуют не "до", а "одновременно" с душой). Следовало
добиться единовременности концепта и сделать так, чтобы даже истины создавались
Богом. Сама природа притязаний должна была измениться-- претендент уже не
получает руку дочери от ее отца, но завоевывает ее сам, своими собственными
рыцарскими подвигами... своим собственным методом. С этой точки зрения мы должны
были бы и выяснять, мог ли Мальбранш (а если да, то какой ценой) вновь привести
в действие составляющие платоновского концепта, оставаясь в безупречно
декартовском плане. Здесь, однако, мы хотели лишь показать, что в концепте
всегда есть составляющие, способные воспрепятствовать возникновению другого
концепта или, наоборот, способные сами возникнуть лишь ценой исчезновения других
концептов. Тем не менее концепт никогда не ценится по тому, чему он
препятствует; он ценится только по своему собственному ни с чем не сравнимому
положению и сотворению.
Предположим, что к концепту добавили лишнюю составляющую; вполне вероятно, что
от этого он взорвется или же совершенно преобразится; возможно, следствием этого
явится новый план, и во всяком случае новые проблемы. Так случилось с кантовским
cogito. Да, Кант конструирует "трансцендентальный" план, где сомнение делается
ненужным, а природа пресуппозиций вновь меняется. Однако именно в силу такого
плана он может заявить, что хотя "я мыслю" является определением и в этом смысле
уже предполагает некое неопределенное существование ("я существую"), но зато еще
неизвестно, каким образом это неопределенное оказывается определяемым, а равно и
в какой форме оно предстает определенным. Итак, Кант "критикует" Декарта за то,
что тот сказал "я-- мыслящая субстанция", поскольку подобное притязание Я
45
что такое концепт?
ничем не обосновано. Кант требует введения в cogito новой составляющей-- той
самой, что отверг Декарт, а именно времени, ибо только во времени мое
неопределенное существование оказывается определяемым. Однако я определен во
времени только как пассивно-феноменальное "я", постоянно подвергающееся внешним
воздействиям, изменениям, вариациям. Теперь, стало быть, в cogito оказывается
четыре составляющих: я мыслю, и в этом смысле я активен; я обладаю
существованием; это существование определяемо лишь во времени, как существование
пассивного "я"; следовательно, я определен как пассивное "я", необходимо
представляющее себе свою мыслительную активность как воздействующего на него
Другого. Это не другой субъект, а скорее тот же субъект, ставший другим... Не
есть ли это путь к превращению "я" в другого? Не предвестие ли это формулы "Я--
это другой"? Такой новый синтаксис, с новыми ординатами, новыми зонами
неразличимости, которые обеспечены схемой, а также воздействием "я" на самого
себя,-- все это делает неразделимыми "Я" (Je) и "я" (Moi).
Если Кант "критикует" Декарта, то это всего лишь значит, что он построил такой
план и поставил такую проблему, которых не может заполнить или осуществить
картезианское cogito. Декарт создал cogito как концепт, исключив время как форму
прошлости, сделав его простой формой последовательности, связанной с
продолжающимся творчеством концепта. Кант вновь вводит время в cogito, но это
уже совсем иное время, чем время платоновского предшествования. Создается новый
концепт. Кант делает время одной из составляющих нового cogito, но для этого он
должен представить и новый концепт времени: время становится формой
внутренности, в которой три составляющих-- последовательность, а также
одновременность и постоянность. А отсюда следует и новый концепт пространства,
который уже не может определяться простой одновременностью, но становится
46
Ж. Делез / Ф. Гваттари
формой внешности. Тем самым происходит решительный переворот. Пространство,
время, "Я мыслю" -- это три оригинальных концепта, связанные между собой
мостами-перекрестками. Целый шквал новых концептов. История философии требует
оценивать не только историческую новизну концептов, созданных тем или иным
философом, но и силу их становления в процессе их взаимопереходов.
Мы всюду обнаруживаем один и тот же педагогический статус концепта -- это
множественность, абсолютная автореференциальная поверхность или объем,
составленные из некоторого числа интенсивных вариаций, неразделимо связанных
между собой в порядке соседства и пробегаемых некоторой точкой, находящейся в
состоянии парящего полета. Концепт -- это контур, конфигурация, констелляция
некоторого будущего события. В этом смысле концепты по праву принадлежат
философии, так как именно она их вновь и вновь творит. Концепт -- это,
разумеется, познание, но только самопознание, и познается в нем чистое событие,
не совпадающее с тем состоянием вещей, в котором оно воплощается. Всякий раз
выделять событие из вещей и живых существ -- такова задача философии, когда она
создает концепты и целостности. Строить из вещей и живых существ новое событие,
придавать им все новые и новые события - пространство, время, материю, мышление,
возможность как события...
Напрасно пытаться наделять концептами науку: даже когда она занимается теми же
самыми "объектами", то не с точки зрения концепта, не создавая концептов. Могут
возразить, что это спор о словах, но в словах почти всегда содержатся
определенные интенции и уловки. Это был бы чистый спор о словах, если бы решили
закрепить понятие концепта только за наукой, найдя при этом иное слово для
обозначения того, чем занимается философия. Чаще же всего поступают
47
что такое концепт?
иначе. Сначала науке приписывают способность создавать концепты, определяют
концепт через творческие приемы науки, меряют его наукой, а потом задаются
вопросом, нет ли возможности и для философии формировать некие концепты второго
порядка, возмещающие свою неполноценность расплывчатой отсылкой к жизненному
опыту. Так, Жиль-Гастон Гранже сначала определяет концепт как научную пропозицию
или функцию, а потом признает, что возможны все-таки и философские концепты, в
которых референциальная связь с объектом заменяется корреляцией с "целостностью
опыта"4. На самом же деле одно из двух: либо философия вообще ведать не ведает о
концепте, либо она ведает им по праву и из первых рук, ничего не оставляя на
долю науки, -- которая в этом, впрочем, и не нуждается, занимаясь только
состояниями вещей и их условиями. Науке достаточно пропозиций и функций, а
философия, со своей стороны, не имеет нужды обращаться к какому-либо опыту,
способному придать лишь призрачно-внешнюю жизнь вторичным, внутренне бескровным
концептам. Философский концепт не нуждается в компенсирующей референции к опыту,
но сам, в силу своей творческой консистенции, создает событие, парящее над
всяким опытом, как и всяким состоянием вещей. Каждый концепт по-своему кроит и
перекраивает это событие. Величие той или иной философии измеряется тем, к каким
событиям призывают нас ее концепты, или же тем, какие события мы способны
вычленить из концептов благодаря ей. Поэтому следует изучать во всех деталях ту
уникальную, исключительную связь, которую имеют концепты с философией как
творческой дисциплиной. Концепт принадлежит философии и только ей одной.
_____________
4 Gilles-Gaston Granger, Pour la connaissance philosophique, Ed. Odile Jacob,
ch. VI.
2 план имманенции
Философские концепты -- это фрагментарные единства, не пригнанные друг к другу,
так как их края не сходятся. Они скорее возникают из бросаемых костей, чем
складываются в мозаику. Тем не менее они перекликаются, и творящая их философия
всегда представляет собой могучее Единство -- нефрагментированное, хотя и
открытое; это беспредельная Все-целость, Omnitudo, вбирающая их все в одном и
том же плане. Это как бы стол, поднос, чаша. Это и есть план консистенции или,
точнее, план имманенции концептов, планомен. Концепты и план строго
соответствуют друг другу, но их тем более точно следует различать. План
имманенции - это не концепт, даже не концепт всех концептов. Если смешивать их
между собой, то ничто не сможет помешать всем концептам слиться в один или же
стать универсалиями, когда они теряют свою единичность, а план имманенции --
свою открытость. Философия - это конструирование, а конструирование включает два
взаимодо-
49
полнительных и разноприродных аспекта -- создание концептов и начертание плана.
Концепты -- это как множество волн, которые вздымаются и падают, тогда как план
имманенции -- это та единственная волна, которая их свертывает и развертывает.
План облекает собой бесконечные движения, пробегающие его вперед и назад, а
концепты -- это бесконечные скорости конечных движений, которые всякий раз
пробегают лишь свои собственные составляющие. От Эпикура до Спинозы
(великолепная книга V...), от Спинозы до Мишо проблемой мысли является
бесконечная скорость, но для такой скорости нужна среда, которая сама в себе
бесконечно подвижна, -- план, пустота, горизонт. Требуется эластичность
концепта, но вместе с ней и текучесть среды1. Требуется и то и другое вместе,
чтобы образовались "медленные существа", то есть мы.
Концепты напоминают архипелаг островов или же костяк -- скорее позвоночный
столб, чем черепную коробку, -- тогда как план подобен дыханию, овевающему эти
изолированные островки. Концепты -- это абсолютные поверхности или объемы,
неправильные по форме и фрагментарные по структуре, тогда как план представляет
собой абсолютную беспредельность и бесформенность, которая не есть ни
поверхность ни объем, но всегда фрактальна. Концепты -- это конкретные
конструкции, подобные узлам машины, а план -- та абстрактная машина, деталями
которой являются эти конструкции. Концепты суть события, а план -- горизонт
событий, резервуар или же резерв чисто концептуальных событий; это не
относительный горизонт, функционирующий как предел, меняющийся в зависимости от
положения наблюдателя и охватыва-
______________
1 Об эластичности концепта см.: Hubert Damisch, Preface a Prospectus de
Dubuffet, Gallimard, I, p. 18.19.
