на.- Герр Август,- прошептала она,- я теперь всегда буду спать в
этой кровати?
- Всегда, - ответил он.
Она крепко обняла Августа и прижалась лицом к его сильной ру-
ке, обливая ее слезами радости. Он взял со столика манильскую си-
гару и закурил. Ему хотелось рассказать Анне-Луизе обо всем, что
он когда-либо делал или видел, но времени до отъезда оставалось
очень мало.
- Ты всегда будешь добрым и ласковым со мной, Август?
Он поцеловал кончик ее носа:
- Доброта в мужчине - это такое качество, которым восхищают-
ся лишь немногие женщины, особенно среди очень молодых и очень
красивых.
- Я всегда буду восхищаться тобой, Август. Расскажи мне о
твоем ордене, об ордене "За заслуги".
"Почему ее так интересует этот покрытый синей эмалью крест? -
подумал Август Бах. - Что он может значить для нее?"
Самолеты были совсем иными, когда он заслужил этот орден. Это
были маленькие хрупкие бипланы, сделанные из брусьев, проволоки и
пропитанной краской ткани. Не то что современные сложные машины
из металла! Их тогда покрывали бесформенными розовато-лиловыми,
красноватыми и серыми пятнами. Он помнил даже запахи бензина и
аэролака - резкие запахи, от которых першило в горле.
- Я помню день, когда сбил первого англичанина. Была чудес-
ная солнечная погода, на небе ни облачка...
- А тебе было страшно? - спросила Анна-Луиза.
- Я боялся тогда, что кто-нибудь может подумать, будто мне
страшно,- ответил Август. Это был обычный ответ на такой вопрос.
- Ты видел пилота этого английского самолета?
- Это был двухместный самолет, - с трудом вспоминал Август
Бах. - Я видел, как над открытой кабиной развевался конец белого
шелкового шарфа пилота. Я зашел на самолет со стороны солнца.
- А ты гордился тем, что сбил самолет?
- Я убил тогда двух человек, Анна-Луиза. Это ужасная вещь.
Позднее я сходил к месту падения самолета, чтобы взять в качес-
тве трофея опознавательный знак, но вся ткань, на которой были
нарисованы эти знаки, пропиталась кровью убитых летчиков. Они оба
погибли. Часовой сообщил мне, что белый шарф английского пилота
взял один из санитаров. "Он продаст его за пять марок",- сказал
часовой. Я очень расстроился тогда...
Неожиданно комнату осветило ярким красным светом.
- Одна тысяча, две тысячи... - отсчитывала АннаЛуиза. Когда
прогремел гром, она заявила, что гроза разразилась в четырех ки-
лометрах от них. Шума дождя пока еще не было слышно.
- А ты знаешь, как определить, далеко ли гроза? - спросила
она.
- Да, но это не особенно точно, - ответил Август.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Огромный слой холодного воздуха, приближавшийся к Альтгарте-
ну, двигался через Европу на восток со скоростью двадцать миль в
час. Однако ветер дул в северном направлении. Вследствие дождя
уровень воды в небольших озерах около Утрехта повысился. В райо-
не аэродрома Кронсдейк дождь молотил по постройкам сельского ти-
па, по пруду, по мощенным булыжником и асфальтированным дорогам с
таким остервенением, что во все стороны отскакивали мельчайшие
брызги, создавая впечатление, будто все вокруг покрылось высокой
белой травой.
В доме номер тридцать один дождь разбудил оберлейтенанта ба-
рона Виктора фон Лёвенгерца. Было десять часов по центральноевро-
пейскому летнему времени, барометр упал необычайно низко. Погода
представляла для Лёвенгерца большой интерес, ибо он был летчиком,
а Кронсдейк - аэродромом ночных истребителей люфтваффе.
Военные объекты были построены так, чтобы они походили на
голландские крестьянские домики. Около взлетно-посадочных полос
"паслись" стада коров, сделанных из досок, фанеры и гипса. Эти
коровы были предметом нескончаемых шуток и насмешек, но вместе с
тем они достаточно хорошо имитировали настоящих животных, чтобы
ввести в заблуждение аэрофотоаппараты.
Планы строительства этого аэродрома были разработаны за три
года до оккупации Голландии. В настоящее время Кронсдейк играл
чрезвычайно важную роль в противовоздушной обороне Германии. Он
находился на прямом пути с аэродромов бомбардировочной авиации в
восточной части Англии к Руру, как шлагбаум на темной, по ожив-
ленной дороге.
Обер-лейтенант барон Виктор фон Лёвенгерц бодро вскочил с
постели и сделал зарядку: двадцать выжиманий в упоре и восемьсот
шагов на месте.
Вот уже более трехсот лет семья Лёвенгерцев поставляла Прус-
сии солдат. Считалось вполне естественным, что и Виктор пойдет в
армию, и хотя, будучи кадетом, он в действительности не испыты-
вал никакой радости, теперь же, оглядываясь назад, был доволен и
гордился этим. За серебряную раму в уголок портрета его матери
был засунут любительский снимок, сделанный в Австрии, как она
тогда называлась, во время аншлюса: пять улыбающихся кавалерий-
ских офицеров, на их фуражках - бранденбургский драгунский орел,
которым они явно очень гордились.
Закончив зарядку, Лёвенгерц застелил постель, принял душ и
тщательно оделся. Он внимательно осмотрел свои блестящие сапоги и
прикрепил Железный крест и Большой железный крест к карману све-
жевыглаженной тужурки. Посмотревшись в зеркало, быстро проверил
свой внешний вид и лихо сдвинул набок белую форменную фуражку.
Выйдя из домика, Лёвенгерц направился в офицерскую столовую.
На подходе к ней увидел одного из своих летчиков, шедшего по ос-
вещенному солнцем лесу прямо ему навстречу. Если бы тот видел,
что идет по направлению к Лёвенгерцу, то наверняка свернул бы в
сторону и избежал разговора со своим командиром эскадрильи.
Это был Христиан Гиммель, двадцатидвухлетний унтер-офицер,
крепко сложенный молодой человек с неаккуратно подстриженными во-
лосами. У него было круглое лицо, полные губы, серьезное выраже-
ние глаз. Ангельским Личиком прозвали его в лагере, где он отбы-
вал трудовую повинность. Гиммель был очень стеснительным парнем,
хотя оснований тушеваться перед обер-лейтенантом Лёвенгерцом у
него было меньше, чем у кого бы то ни было во всем Кронсдейке. В
июле 1940 года, в период первой фазы битвы за Англию, Гиммель, по
словам многих, проявил редкое великодушие, поскольку охотно раз-
решал другим приписывать на их счет сбитые им самолеты.
В первых двух самолетах, сбитых Лёвенгерцом - "харрикейне" и
"дифайэнте",- было много пуль Гиммеля, о чем Лёвенгерц сам пер-
вый и заявил. Однако Лёвенгерц был ведущим, а, как сказал Гим-
мель, хорошип ведущий должен разделять лавры любой победы. Гим-
мель был также опытным механиком, и его настойчивое стремление
поддерживать самолеты эскадрильи в постоянной исправности служи-
ло своеобразным оправданием и застенчивости этого парня, и его
молчаливости, и необщительности.
- Доброе утро, герр обер-лейтенант, - сказал он. От сильно-
го порыва ветра Гиммель в комбинезоне механика поежился.
- Ну как, свечи все еще пропускают масло. Христиан? - спро-
сил командир эскадрильи.
- Механики поставили новые уплотнительные кольца, но все это
пока напрасный труд, герр обер-лейтенант. Это дало лишь незначи-
тельное улучшение.
- После того как вы вернетесь сегодня, я прикажу им пого-
нять двигатель на больших оборотах. Если число оборотов будет
по-прежнему снижаться, я прикажу поставить новый двигатель. Как
по-вашему, Христиан?
- Спасибо, герр обер-лейтенант. Лёвенгерц проследил, как
Гиммель скрылся из виду за деревьями.
Стало заметно холодать, хотя и светило солнце. Порывы ветра
налетали с северо-запада. Подойдя к офицерской столовой, Лёвен-
герц взглянул на барометр: давление повысилось. Все указывало на
то, что в ближайшие несколько дней будет отличная летная погода.
Большая столовая была залита солнечным светом. На стене в
дальнем конце висели патриотические лозунги в призывы. Здесь же
плакаты напоминали экипажам, как опасно вести неосторожные разго-
воры по служебным вопросам в общественных местах. Еще на одном
плакате была нарисована летящая чайка, надпись под нею гласила:
"Летчики! Это тоже ваш враг". Ниже висело фото поврежденного в
столкновении с птицей самолета.
Два офицера из истребительной эскадрильи Лёвенгерца пили ко-
фе.
- Разрешите присоединиться к вашей болтовне за чашкой кофе,
- сказал Лёвенгерц, присаживаясь к их столу.
- Нужно изменить всю систему оценок и поощрений, - говорил
лейтенант Кокке, молодой летчик из Берлина.
Лёвенгерц, заметив его грязную серую рубашку и нечищеные са-
поги, решил сделать ему замечание в более подходящее время.
- На Восточном фронте, - говорил Кокке, - любой дурак может
сбить десяток самолетов в день.
- В то время как мы тут соревнуемся, кому первому выпить за-
хочется, - пожаловался Беер, мрачный низкорослый лейтенант из Ре-
генсбурга.
Официант доставил на стол кофейник со свежим кофе.
- Кофе, герр обер-лейтенант?
- Спасибо, Кокке, - ответил Лёвенгерц. Он обратил внимание
на то, как бородатый лейтенант наливает кофе в кружки. У не-
го были музыкальные руки. Кокке хотел стать профессиональным пиа-
нистом, во война прервала его учебу. Теперь карьера, о которой он
когда-то мечтал, стала для него недоступной. Кокке налил Лёвен-
герцу кофе и вызывающе улыбнулся. Некоторые утверждали, будто мо-
лодой берлинец был платным агентом-провокатором гестапо. Лёвен-
герц подозревал, что этот слух распространил сам Кокке, чтобы оп-
равдать свою постоянную критику гитлеровского режима и его мето-
дов.
- За наши Рыцарские кресты! - произнес Лёвенгерц.
- За ваш я не пью, - сказал, Кокке, улыбаясь. - Если этот
крест сейчас уже не в пути, значит, командование решило больше не
награждать ими.
Лёвенгерц ответил на комплимент благодарным кивком, допил ко-
фе и поднялся. Уже кивнув им на прощание, он обратил внимание,
что лейтенант Беер одет в черную кожаную куртку на молнии, брид-
жи и сапоги.
- Уж не намерены ли вы лететь в этих сапогах, герр лейтенант?
- Нет, командир.
- То-то! На этот счет есть указание. Медицинская служба до-
ложила командованию, что при ранениях ног, если раненый носил
плотно облегающие сапоги, помощь оказывать очень трудно.
- Я читал вашу памятную записку, командир, - сдержанно отве-
тил Беер.
- Отлично. Тогда все ясно. До свидания, господа!
Оба кивнули ему головой.
- Шельмец, изображающий из себя покровителя, - проворчал
Беер.
- Можно мне процитировать тебя где-нибудь? - осведомился
Кокке.
В фойе столовой Лёвенгерц встретил несколько офицеров, при-
шедших на второй завтрак. Он поприветствовал каждого из них едва
заметным кивком головы и взял свою форменную фуражку у дневально-
го по гардеробу. В фойе стояли мягкие кожаные кресла и низкие
столики с разложенными на них газетами и журналами. На краю одно-
го из кресел, явно нервничая, сидел Блессинг. Этот человек отве-
чал за вольнонаемных работников на аэродроме. Рядом с ним читал
"Дойче цайтунг" пожилой мужчина в штатском костюме. Блессинг
слегка коснулся колена соседа. Тот опустил газету и выглянул
из-за нее. Блессинг кивнул в сторону Лёвенгерца.
Пожилой человек взял мягкую шляпу и кожаный портфель, встал
с кресла и подошел к Лёвенгерцу с печальной улыбкой.
- Обер-лейтенант Виктор фон Лёвенгерц? - спросил он.
Пожилой человек пристально и спокойно смотрел на Лёвенгерца
сквозь очки в золотой оправе. Его глаза были влажными, как у вся-
кого пожилого человека, но очень живыми и несколько настороженны-
ми. Блессинг старательно поприветствовал Лёвенгерца на расстоя-
нии, а пожилой мужчина протянул ему руку. Когда они обменивались
рукопожатием, пожилой мужчина произнес "Хайль Гитлер" таким без-
различным тоном, каким говорят о погоде. Он еще раз печально
улыбнулся и представился:
- Фельдфебель доктор Ганс Штаркхоф, военная разведка.
