что максимизация суммарной удовлетворенности приводит к идеальному
размещению ресурсов и видов деятельности.
Совершенно очевидно, что, отрицая это, они тем самым разрушают весь
процесс доказательства необходимости перераспределения. Если мы считаем
необходимым поддерживать художника, хотя знаем, что, отдай мы эти средства
людям, они нашли бы им собственное применение и повысили бы свой уровень
удовлетворенности, то тогда мы теряем всякое право требовать, чтобы доход
Джеймса был отдан людям, потому что это повысит их удовлетворенность. И
как знать, может быть, Джеймс сам поддерживает художника. [Можно
возразить, что богатая семья Джеймсов использовала большую часть своих
доходов для менее похвальных целей, и сказать, что власти, изымая доходы
Джеймсов, сделают для развития культуры больше, чем делали богатые. Для
этого есть основания (сравним то, что делали правители для развития
искусства от эпохи Возрождения до XVIII века с тем, что предлагали богатые
буржуа в XVIII столетии), но следует отметить, что в настоящий момент мы
обсуждаем перераспределение власти от индивидуумов к государству, а не
перераспределение от богатых к бедным. Обладает или нет государство
большей квалификацией для того, чтобы поддерживать развитие искусства, по
сравнению с богатыми людьми (а здесь очень многое зависит от характера
правительства и природы богатых классов), если основанием для изъятия
доходов богатых является намерение государства максимизировать
удовлетворенности потребителей, ему не дано право направлять эти средства
на другие цели, уходя таким образом от цели максимизации всеобщей
удовлетворенности.]
Мы не можем принимать критерий максимизации удовлетворенности, когда мы
разрушаем личные доходы, а затем отказываться от него, когда планируем
расходы государства.
Признание того, что максимизация удовлетворенности может разрушить
ценности, которые мы все хотим сохранить ценой отхода от состояния
максимальной удовлетворенности, разрушает сам критерий максимизации
удовлетворенности.
Является ли субъективная удовлетворенность единственным критерием?
Приведенные выше рассуждения выходят далеко за рамки простого опровержения
формальных аргументов в пользу перераспределения доходов. Экономистов
интересует, как игра потребительских предпочтений отображается на рынке и
то, как эта игра приводит размещение производительных ресурсов в
соответствие с потребительскими предпочтениями. Идеальным соответствием
является общее равновесие. Однако эта "идеальность" относительна: можно
называть такое размещение ресурсов самым лучшим, но при этом надо помнить,
что оно является лучшим с точки зрения субъективных потребностей,
взвешенных в соответствии с фактическим размером доходов. Об этом, тем не
менее, часто забывают. Многие экономисты, например, Уикстед, доказывали,
что это размещение ресурсов не является лучшим, так как оно искажено
фактическим распределением дохода. Ошибка состоит в том, что новое
размещение ресурсов при оптимальном, на их взгляд, распределении доходов
будет, так же как и предыдущее, считаться лучшим только с точки зрения
субъективных потребностей, с поправкой новое распределение доходов.
Называя такое размещение производительных ресурсов просто лучшим, без
всяких пояснений, мы прибегаем к субъективной оценке и приравниваем
хорошее к желательному в духе Гоббса. Теперь экономисту вполне
позволительно иметь дело только с желательным, а не с хорошим. Но то, что
является оптимальным с точки зрения желаний, не является оптимальным в
любом другом отношении. И никого не должно удивлять, что желательное
размещение ресурсов не будет оптимальным по другим критериям.
Общество, в котором максимизирована сумма субъективных удовлетворенностей,
поразит нас своим отличием от наших представлений о "хорошем обществе".
Собственно, это мог бы предвидеть любой христианин или человек с
классическим образованием.
Для многих сторонников теории удовлетворенности, которые привыкли видеть
причину несовершенств общества в неравном распределении удовлетворенности,
должно послужить хорошим уроком то, что реализация их идей приводит к
таким неприемлемым последствиям. Должно быть, они ошибались в своей
исходной посылке, рассматривая доходы только как средство потребительского
удовлетворения. Пока отношение к доходам продолжает оставаться таким,
социальный строй, максимизирующий суммарную потребительскую
удовлетворенность, должен быть наилучшим, и все же он является
неприемлемым. Следовательно, надо изменить наш взгляд на доходы.
Перераспределение -- конечная цель утилитарного индивидуализма
Нет сомнения в том, что в настоящее время доходы считаются средством
потребительского удовлетворения, а общество -- ассоциацией содействия
потреблению. Об этом свидетельствует и характер полемики, ведущейся по
поводу перераспределения. Аргументы всех участников имеют много общего.
Будет справедливо уравнять потребительские удовлетворенности, говорят
одни. Было бы разумным, парируют другие, стимулировать производство
увеличением вознаграждения и тем самым увеличить средства потребления.
Существует американская пословица: "Мир -- это котел, а человек -- ложка в
нем". Используя этот образ, каждая из наших двух сторон могла бы выбрать
себе символ: увеличивающийся котел с неравными ложками или неизменяющийся,
а может, и уменьшающийся котел, -- с равными. Но, возможно, мир --
все-таки не котел, а человек -- определенно, не ложка. Мы совершенно
отошли от представлений о "хорошей жизни" и "хорошем обществе".
Недопустимо считать, что "хорошая жизнь" -- это нечто вроде
покупательского ажиотажа, а "хорошее общество" -- соответствующая очередь
покупателей. И идеал сторонника перераспределения является радикальным
отходом от социализма.
До своего вырождения в новую разновидность просвещенного деспотизма
социализм был этической социальной доктриной. Его целью, как и целью
всякой подобной доктрины, было построение "хорошего общества", в котором
люди будут лучше относиться друг к другу и где исчезнет вражда. Похоже,
что из современных реформаторских устремлений этот дух полностью
испарился. Политика перераспределения ориентирована только на то общество,
которое она хочет реформировать. Увеличение потребительской способности --
один из главных лозунгов, провозглашенных и исполненных в
капиталистическом обществе, и, соответственно, это -- лозунг реформатора.
И в конечном итоге выбор между правыми и левыми уже больше не является
этическим выбором, это просто ставка на тех или на других.
Возьмем, к примеру, период 1956--1965 годов. Можем ли мы предсказать, что
перераспределение с его возможным отрицательным воздействием на
экономическое развитие обеспечит большинство более высоким уровнем жизни,
чем это сможет сделать капитализм? Или мы сделаем ставку на другую
лошадку?
Об этике здесь и речи не идет. Так или иначе, конечным продуктом общества
считается личное потребление. С точки зрения социализма, это является
крайним проявлением индивидуализма. В конечном счете, моим критерием
оценки общества станет возможный уровень личного потребления при той или
иной общественной системе. Ничего более тривиального еще не избиралось в
качестве общественного идеала. Но было бы несправедливо обвинять в этом
наших реформаторов: они не придумали его, а только заимствовали из
реальной жизни.
Их надо упрекать не за утопизм, а за отсутствие утопизма, не за чрезмерное
воображение, а за полное его отсутствие, не за то, что они предлагают
изменить общество за грань возможного, а за отказ от каких-либо
существенных перемен, не за то, что их средства нереальны, а за то, что их
цели примитивны. Собственно говоря, образ мысли, преобладающий в этих
"передовых кругах", является плохим образцом утилитаризма прошлого
столетия.
Лекция 2
Расходы государства
Два взгляда на доход
Защитники и противники перераспределения доходов, ломая копья в борьбе
друг с другом, не всегда имеют в виду один и тот же предмет. Сторонник
перераспределения видит в доходе, прежде всего средство для удовлетворения
потребностей, и поэтому выдвигает на первый план аргумент в пользу
выравнивания удовлетворенностей. Для противника перераспределения доход --
это, прежде всего вознаграждение за вклад в производство, и он хочет
устроить систему вознаграждения таким образом, чтобы максимизировать поток
производимых услуг.
Аргументам ни одной из сторон не хватает основательности. Защитник
перераспределения, который начинает со смелой претензии на выравнивание
удовлетворенностей, признает волей-неволей, что он не умеет их сравнивать,
и после неудачных попыток измерения основывает свои доводы в пользу
выравнивания доходов на своем собственном невежестве. Он также не доволен
и тем распределением производительных ресурсов, которое устанавливается
при свободном использовании выравненных доходов. Он контролирует
использование этих выравненных доходов, чтобы выравнивание не наносило
ущерба распределению социальных ресурсов.
С другой стороны, противник перераспределения выступает за то, что доходы
надо распределять так, чтобы это стимулировало труд наилучшим образом. Но
нет оснований считать, что существующее распределение соответствует тому,
к которому он стремится.
Следовательно, логика его аргументов, которой он редко имеет обыкновение
следовать, приведет его к тому же перераспределению, лишь вдохновленному
другой идеей и проводимому другими, но не менее смелыми, чем у его
оппонента, средствами.
Было бы полезным отметить, что этот сторонник максимизации производства
иногда может и согласиться со своим противником.
Налогообложение не всегда вызывает утрату стимула к труду
Тысячи раз отмечалось, что высокая, быстро прогрессирующая ставка
налогообложения оказывает сдерживающее воздействие на предпринимательство.
Это хорошо иллюстрирует следующий пример. Перед нами одинокий
предприниматель, доходы которого возрастали за последовательные промежутки
времени сначала с 400 фунтов до 2000 фунтов, затем с 2000 фунтов до 10000
фунтов и затем с 10000 фунтов до 50000 фунтов. Каждый раз он пятикратно
умножал свой валовый доход: в первый период его чистый доход возрос почти
в четыре раза, во второй период -- в 2,7 раза, в третий -- в 1,4 раза. Из
общей величины прироста в 1,600 фунтов за первый период в его распоряжении
осталось 962 фунта 10 шиллингов, или более чем фунт из каждых двух, из
прироста за второй период, равного 8000 фунтов, он получил 2212 фунтов 15
шиллингов, или более фунта из каждых четырех; из прироста за третий
период, равного 40000, он получил лишь 1474 фунта 10 шиллингов, или один
фунт из каждых двадцати семи! Когда его валовой доход вырос в пять раз за
третий период, он фактически получил меньше денег, чем при пятикратном
увеличении дохода за второй период. Вполне очевидно, что здесь мы имеем
дело с быстро снижающейся нормой прибыли на произведенное усилие, что в
психологическом плане является отрицательной мотивацией. Конечно, для
того, чтобы это утверждение было обоснованным, мы должны проанализировать
функцию производительности нашего предпринимателя на разных стадиях
развития его дела. Логически возможно, что в определенный момент ему стоит
гораздо меньших усилий получение 30 фунтов, чем двух фунтов в начале его
деятельности. Отсюда могло бы следовать, что то же самое усилие в
последний период времени, когда он вынужден отказываться от 26 фунтов из
каждых полученных им 27, все-таки приносит ему чуть больше чистого дохода,
чем в первый период времени, когда из каждых двух фунтов ему оставался
фунт. Тогда уже будет невозможно говорить о снижающейся норме прибыли, а,
вероятно, нужно будет говорить лишь о несоразмерно возрастающей норме
прибыли. Однако в рассматриваемом случае с первого взгляда кажется, что
нашего предпринимателя удерживает от дальнейших усилий относительная
незначительность вознаграждения.
В дополнение к этому психологическому барьеру существует еще более
