Это может быть достигнуто за счет реверсивного налога, или субсидирования
низкооплачиваемых групп населения из средств, полученных от специального
налога на высокие доходы. Но такой метод не получил распространения.
Государство взяло на себя роль опекуна низкодоходной группы и раздает в
скудных размерах услуги и льготы. Для того чтобы избежать появления
"защищенного класса", что является фатальным для идеи политического
равенства, возникло стремление распространить эти условия на всех членов
общества: удешевить еду и квартирную плату не только для бедных, но и для
богатых, оказывать медицинскую помощь богатым на тех же основаниях, что и
нуждающимся.
Стоимость таких услуг в Англии стремительно возросла и, согласно журналу
"Экономист", достигла суммы в 1.800 млн. фунтов в год ("Экономист", 1
апреля 1950 г.) Ее невозможно покрыть за счет налогообложения богатых:
урезывание всех доходов свыше 2.000 фунтов приносит только 431 миллион
фунтов, а доходов свыше 1.000 фунтов -- 784 миллиона. В действительности,
чтобы иметь возможность дать всем, власти должны отбирать у всех. Как
показало исследование, проведенное Е.С.А. (Economic Cooperation
Administration) в Великобритании, семьи с низкими доходами, взятые в
целом, вносят в казну больше, чем получают из нее.
Чем больше мы углубляемся в этот вопрос, тем яснее становится, что сутью
перераспределения является не столько перераспределение доходов от богатых
к бедным, сколько перераспределение власти от индивидов к государству.
Перераспределение как мотив для оправдания роста общественных расходов
Вообще говоря, общественные финансы довольно скучный предмет, но история
общественных финансов первой половины XX века захватывающа: они претерпели
революционные изменения и, в свою очередь, явились средством
революционизации общества. Из многих новых черт, присущих общественным
финансам, наиболее значительны две: во-первых, они были использованы для
изменения распределения национального дохода между социальными классами и,
во-вторых, доля национального дохода, проходящая через систему
общественных финансов, неимоверно выросла.
Другое важное нововведение -- использование бюджета для стабилизации
экономики в целом -- вытекает из первых двух и тесно с ними связано.
Главное, что я хотел бы здесь отметить, -- это то, что открытое признание
политики перераспределения привело к огромному росту налогообложения и
общественных расходов. Изменение роли государства в перераспределении
доходов, конечно, вызвало увеличение объема общественных платежей и рост
системы общественных финансов, но этот рост значительно превышает тот,
который необходим для выполнения этой функции. Такой рост натолкнулся лишь
на слабое сопротивление: я считаю, что поворот сознания в сторону
общественных расходов был вызван политикой перераспределения, причем
больше всего выгадал от этой политики не малообеспеченный класс в
сравнении с высокообеспеченным, а государство в сравнении с гражданином.
Давайте вспомним, что в прошлом органам государственной власти с трудом
удавалось не только повысить свою долю в национальном доходе, но и (даже в
периоды, характеризовавшиеся ростом реальных или номинальных доходов),
сохранить причитавшуюся им долю на том же уровне. Все революции,
происходившие в Европе между 1640 и 1650 годами: Английская революция,
Неаполитанская и неудавшаяся французская Фронда, похоже, были связаны с
сопротивлением налогоплательщиков требованиям правительств увеличить их
фонды из-за "революции цен". В старые времена позиция налогоплательщиков
диктовалась их стремлением сохранить правительственные поборы на прежнем
номинальном уровне. Поэтому почти невероятно, что, несмотря на период
инфляции, через который мы прошли, в нашем веке правительства находят
возможность для получения все возрастающей доли реального дохода нации.
Правители, конечно, склонны считать, что чем большую часть личных доходов
им удается привнести в казну, тем это лучше для общества в целом. Ведь
кто, как не они, являются лучшими радетелями за общественное благо,
которое не дано понять индивидам, занятым преследованием своих
эгоистических интересов? Налогоплательщики, однако, в течение веков
демонстрировали плохое понимание высшей способности своих правителей
тратить заработанные гражданами деньги и упрямо отстаивали свое право
использовать свои доходы, как они сами считают нужным.
В самом деле, отрицательное отношение субъекта к налогообложению было тем
обстоятельством, которое превращало его в гражданина, оно создало основы
нашей политической системы. Чем первоначально являлся Парламент, как не
изобретением для преодоления сопротивления налогоплательщиков? Когда я в
наши дни читаю о собрании профсоюзных деятелей, приглашенных министром,
призывающим их к подъему производительности, мне кажется, что это должно
напоминать первые ассамблеи парламента, где представителям
налогоплательщиков рассказывалось о финансовых тяготах государства.
Недовольство людей способствовало усилению Парламента.
Сплоченность налогоплательщиков была в те времена оплотом личной
независимости и краеугольным камнем политической свободы. Удивительно, до
какой степени распалась эта сплоченность в последнем поколении. Это
явление, политическим последствиям которого еще не было уделено
достаточного внимания, тесно связано с политикой перераспределения.
Противодействие налогообложению не всегда было всеобщим; при последних
Стюартах и последних Бурбонах были небольшие группы пенсионеров, которые
выступали за увеличение финансового давления на массы. Именно тогда был
выработан один из основных принципов налогообложения: никого не следует
избавлять от налогов, и ни одна группа не должна иметь преимуществ. Эти
принципы были нарушены в начале нашего века, когда государство начало
субсидировать, хотя и умеренно, специальные услуги для определенных групп;
одновременно была принята новая система налогообложения -- добавочный
подоходный налог, который касался только меньшинства. Это было началом
раскола солидарности налогоплательщиков. Когда война потребовала резкого
увеличения ставки подоходного налога, это оказалось невыносимо для бедных
слоев, стали необходимы льготы и скидки; компенсировано же это было за
счет еще большего увеличения добавочного налога.
Итак, большая величина налога привела к необходимости разного отношения к
разным доходным группам. Когда же с окончанием войны государство сохранило
часть своих доходов от налогообложения, оно нашло извинение своей алчности
в том, что обеспечило непривилегированные классы определенными налоговыми
льготами. Таким образом, большое увеличение государственных поборов и
расходов оказалось переносимым для большинства в результате принятия
некоторых мер по перераспределению; этот процесс был повторен и усилен во
время и после Второй мировой войны.
Мы не хотим сказать, что кем-то когда-либо проводилась целенаправленная
политика подавления сопротивления налогоплательщиков путем предоставления
выгод бедному большинству. Но факт состоит в том, что все шаги по
увеличению государственного бюджета сопровождались растущим неравенством в
отношении к разным социальным группам: скидки и льготы предоставлялись
только малообеспеченным гражданам. Вряд ли необходимо напоминать, что как
бы ни было желательно устранение резкого неравенства доходов, его
достижение при помощи законодательства, дискриминирующего определенные
группы граждан, оказывает развращающее действие на политическую систему.
Даже если такое законодательство приводит к лучшему обществу, средства,
основанные на поддержке большинства, которое выигрывает, против
меньшинства, которое неохотно подчиняется, наносят ущерб политическому
духу общества. Понятие гражданина подразумевает, что он не налагает на
своих сограждан обязательств, которых не приемлет сам. О таком
законодательстве можно сказать, что оно совершенствует тех, кто от него
проигрывает, постольку поскольку они ему помогают и его поддерживают, но
оно не может не калечить души тех, кто остается в выигрыше.
Перераспределение присуще централизации?
В нашем исследовании мы постоянно сталкиваемся с централизацией как
основным следствием политики перераспределения. Коль скоро государство
урезает высокие доходы, оно должно принять на себя принадлежавшие им
функции обеспечения сбережений и капиталовложений, а это приводит к
централизации капиталовложений. Бывшие обладатели высоких доходов уже не
могут финансировать определенные социально значимые виды деятельности,
поэтому государство должно взять на себя их субсидирование и контроль.
Поскольку личные доходы становятся недостаточными для получения
образования и поддержания необходимого уровня жизни тех людей, которые
выполняют наиболее сложные и специальные функции, государство должно
следить за образованием и содержанием этих людей. Таким образом,
следствием перераспределения является расширение роли государства. И
наоборот, как мы только что видели, расширение поборов государства
делается возможным только в результате мер по перераспределению.
Возникает вопрос, какое из этих двух тесно связанных явлений является
доминирующим -- перераспределение или централизация. Мы можем спросить
себя, не является ли предмет нашего рассмотрения в большей мере
политическим, чем социальным явлением. Это политическое явление состоит в
уничтожении класса, обладающего "независимыми средствами" и в
сосредоточении средств в руках управленцев. Это приводит к переходу власти
от индивидов к чиновникам, которые стремятся создать новый правящий класс
взамен разрушаемого. И существует слабая, но вполне ощутимая тенденция
появления у этого нового класса иммунитета к некоторым налоговым мерам,
направленным против уходящего класса. [Таким освобождением от платежей
пользуется международная бюрократия.]
Это приводит наблюдателя к размышлению о том насколько требование
равенства направлено против неравенства как такового и таким образом
является фундаментальным требованием, и насколько оно направлено против
некоторого числа "неравных" и является поэтому бессознательным движением,
направленным на смену "элит".
Основной мотив -- зависть?
Разрешите в этой связи сделать два взаимосвязанных замечания. Первое
состоит в том, что неравенство доходов господствовало в большинстве самых
разных обществ во все времена и, по-видимому, переносилось вполне охотно.
Второе -- это то, что среди "неравных" редко был кто-то, кроме правителей,
или, говоря более обобщенно, людей, чья личная и общественная жизнь была
широко известна.
Первое замечание рассеивает идею о том, что человеческая натура восстает
против неравенства в средствах. Напротив, она принимает его настолько
естественно, что, по мнению Парето, неравенство во все времена и
повсеместно выражалось одной и той же функцией с очень схожими
параметрами. И, хотя последнее было опровергнуто, сам факт, что такая идея
могла быть приведена таким большим ученым, свидетельствует, по крайней
мере, о том, что само наличие неравенства, и очень резко выраженного,
является универсальным.
Второе замечание более содержательно. За все время существования
коммерческого общества -- с конца средних веков и до наших дней -- роскошь
богатого купца вызывала гораздо больше негодования, чем помпезность
правителей. Неблагодарная жестокость королей по отношению к финансистам,
которые помогали им, всегда вызывала аплодисменты народа. Возможно, это
связано с глубоким ощущением того, что человек не должен быть богат сам по
себе и для себя. При этом богатство правителей есть что-то вроде
самоудовлетворения для народа, который думает о правителе как о "своем"
правителе.
В этой связи можно привести такой пример: французские коммунисты устроили
складчину, чтобы преподнести на пятидесятилетний юбилей своему лидеру Торе
автомобиль стоимостью 4.000 фунтов и весьма внушительное количество
подарков. Это было невежественно осмеяно как противоречие коммунистической
