сколько из-за твердой и давно сформировавшейся уверенности в том, что его
домашнее животное уже не способно на побег.
Он полагал, что убил в Рите не только тоску о потерянном мире, но и
саму память о нем.
И он был почти прав.
Тихое отчаяние и далекий зов снаружи выгнали ее из клетки. Она
распахнула дверь комнаты, в которой жила и спала на голом полу, и ее
взгляду открылся длинный коридор. В конце коридора чернел прямоугольник
заветной двери; за этой дверью был ее теперешний рай.
...Давным-давно, в другой жизни, на одной из верхних планет, она
пыталась представить себе рай и ей никогда не удавалось сделать это; но
зато она очень хорошо представляла приближение к нему - долгий полет
внутри мрачного коридора, стены которого были сгустившимся мраком.
С каждым мгновением удалялось оставшееся позади грязное, плоское,
человеческое и не было ничего хуже человеческой грязи - омерзительной
блевотины с одуряющим запахом. Ни одно животное не могло произвести такой
исключительной грязи, какую производили люди, - может быть, потому, что
она имела значение только для им подобных...
Но впереди, в конце черного коридора, было разлито волшебное сияние,
нежное, как лунный свет, однако обещавшее гораздо больше - целый
блистающий мир, слишком прекрасный, чтобы пачкать его жалкими
человеческими словами. От этого свечения захватывало дух; даже в снах, а
может быть, именно в снах у Риты щемило сердце от тоски по всему
несбыточному, тому, что существовало только в конце черного коридора и
нигде больше в целом мире. Бывало, она просыпалась со следами высохших
слез на висках и после этого целый день была, как больная.
Сейчас ее не коснулась даже слабая тень тех ощущений. Только инстинкт
двигал ею, инстинкт, гнавший Риту в ночь.
Она бесшумно выскользнула из комнаты, готовая каждую минуту шмыгнуть
обратно, и услышала хрипы, вырывавшиеся из ЕГО полуоткрытого рта. Острое
отвращение, охватившее ее, было уже совсем человеческим чувством, но она
не поняла этого. Возможно, именно отвращение помогло Рите нарушить табу,
казавшееся незыблемым, и превратило липкий страх перед Хозяином Вселенной
в кнут, подстегнувший ее.
Целую вечность она кралась по длинному коридору под аккомпанемент его
хрипов к двери, за которой были луна, небо и отсутствие стен. Она столько
раз ходила этой дорогой с надетым ошейником, впившимся в горло, что знала
наизусть каждый квадратный сантиметр пола; ей были неизвестны только
последние несколько метров перед самой дверью - ее terra incognita. Здесь
Хозяин всякий раз поворачивал направо, в узкий боковой проход, ведущий во
внутренний дворик, где она три раза в сутки справляла нужду.
И в это время еще одно рудиментарное чувство шевельнулось в ней - она
ощутила сладкое предвкушение мести. Кухня находилась где-то рядом; Рита
никогда не была в ней, но видела, откуда Хозяин приносил еду и воду. По
какой-то странной, болезненно-необъяснимой для нее причине она
ассоциировала с кухней блеск металлических предметов, среди которых могли
быть и предметы для убийства.
Она оказалась у приоткрытой двери в спальню. Бог, поверженный не
столько алкоголем, сколько ее безграничным отвращением, предстал перед ее
взглядом в необычном ракурсе - она видела только его тяжелый, плохо
выбритый подбородок и кадык, заметно дергавшийся при каждом выдохе. Все
лишнее исчезло, растворившись в зыбком мареве, - остался только кадык,
пульсирующий бугор плоти, в котором была заключена враждебная жизнь.
Дальнейшее видение упало на нее кровавым занавесом - сверкающее
лезвие аккуратно вскрыло этот нарыв и из него толчками стал извергаться
гной, а затем и кровь. Рита всхлипнула от ужаса и звук собственного голоса
заставил ее броситься прочь из спальни.
С дрожащими коленями она преодолела последние несколько метров,
оставшихся до двери, ведущей во внешний мир, и коснулась ее ладонью.
Пальцами, потерявшими чувствительность, она обхватила ручку и потянула
дверь на себя...
В раю не было сияния. Рай был холоден и темен, а еще в нем накрапывал
дождь. Все равно, ее восторг нарастал и с каждой секундой становился
сильнее страха. Она открывала дверь все шире, пока не увидела свою тень,
падавшую вовне. Голова тени терялась во мраке.
Тогда она с ужасом осознала, что больше не слышит хрипов, исходивших
из хозяйской глотки. Ее собственная глотка как будто покрылась коркой
сухого асфальта.
Рита начала оборачиваться, уже догадываясь о том, что увидит за
спиной. По ее внутреннему времени это движение было долгим и мучительно
неуклюжим, но на самом деле она обернулась стремительно, а потом выдавила
из себя приглушенный крик.
Сквозь сетку спутанных волос, упавших на глаза, она увидела грузную
фигуру Хозяина, опиравшегося на стену. Казалось почти невероятным, что в
таком состоянии он мог проснуться и подняться с кровати... Он стоял в
полутемном коридоре и рассмотреть нож в его руке было невозможно, но
обостренное чутье жертвы подсказало Рите, что нож там все-таки есть.
Потом он сделал движение, слишком быстрое и ловкое для пьяного, и она
успела отшатнуться только потому, что ожидала чего-то в этом роде. Нож с
чудовищной силой ударился о дверь рядом с ее головой и больше ей уже не
нужно было никаких предупреждений.
Она выскочила из дома и стремительно помчалась по аллее, ведущей к
дороге, преследуемая затихающими проклятиями, которые были для нее не
более, чем угрожающим шумом.
Спустя час Рита вошла в город. Все-таки она была домашним животным и
устремилась не в лес и не к унылой ленте реки, а к острову миллиона огней,
зыбко мерцавших на горизонте сквозь завесу дождя. Что-то подсказывало ей,
что там есть еда, места, куда не проникает дождь, и немного тепла, совсем
немного, чтобы согреться.
Она забыла человеческий язык и была обречена на абсолютное
одиночество. А потом ее ожидало и нечто худшее. Бездомная, без имени и
почти без одежды, она не могла просить и не могла ни о чем рассказать.
Представление о том, что кто-нибудь может ей помочь, давно выветрилось из
ее головы. Сознание Риты давно стало сознанием существа, единственного во
всей вселенной. Хозяин был не в счет, как высшая и отвратительная
сущность.
...Она бродила по городу двое суток и уже пошатывалась от голода.
Воду она пила из реки или из луж. Вода была омерзительной на вкус, но это
было лучше, чем ничего.
В последнюю ночь ее избили нищие, собравшиеся под мостом, когда от
отчаяния она приблизилась к их костру. Чем-то она взбесила их - немая и
босая женщина с пугающе бледным лицом, пришедшая из ночного мрака.
Инстинкт подсказывал ей, что днем надо прятаться в безлюдных местах,
но и там у нее случались неприятные встречи... Ее щека была порезана
бутылочным горлышком и постоянно кровоточила.
Рита оказалась в изгнании, худшем чем заточение.
Сжавшись в комок от холода, она сидела под каким-то мостом и смотрела
в черную ледяную воду вяло текущей реки. Рита была согласна умереть и даже
ждала смерти, но только не здесь, рядом с этой чернотой, медленно, по
каплям высасывающей жизнь.
Поверхность реки маслянисто поблескивала, отражая свет фонарей на
набережной. Вода несла отбросы, как схлынувший гной.
Рита услышала позади себя глухое рычание. Обернувшись, она увидела
неясные тени и желтые точки глаз. К ней медленно приближалась стая
бродячих собак. Страх быть съеденной пробудил в ней остатки воли. Она
поднялась и стала уходить, прижимаясь спиной к гранитным плитам.
Свора не торопилась. Рита рассмотрела с десяток одичавших собак
различного размера и окраса; всех их объединяло одно - поиски пищи и
голодный блеск в глазах. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы
обороняться.
Камень, попавший под ногу, лишил ее возможности бежать. С воплем
отчаяния Рита заскользила вниз по гранитной плите, в клочья раздирая
платье на спине. Боль от порезов на мгновение ослепила ее и эхо ее крика
слилось с ликующим рычанием крупной собаки, бросившейся ей на грудь.
Рита отчаянно дернулась, пытаясь отползти в сторону, и челюсти зверя
щелкнули в пустоте у самого ее горла. Потом ее отросшие ногти вонзились в
шею собаки и сильнейший звериный запах ударил ей в нос. Она почти
задохнулась, но еще сильнее сжала руки, чувствуя, как лопается кожа под
ногтями.
Древние, темные, животные рефлексы проснулись в ней. Их только
подстегнула боль, возникшая, когда еще чьи-то острые зубы впились в ее
ногу. Тогда она сделала то, на что была совершенно не способна в своей
прошлой жизни, и то, чего не совершала даже в самых мрачных снах.
Пульсирующее горло собаки оказалось поблизости от ее лица и в это
горло, покрытое свалявшейся рыжей шерстью, она вонзила зубы, по-звериному
обнажив десны.
Горячая липкая кровь, извергавшаяся толчками, заполнила ее рот,
смешавшись с вонью, исходившей от собачьей кожи, и клочьями жестких, как
проволока, волос.
В мире не осталось ничего, кроме хрипа и судорог смертельно раненой
собаки. Риту едва не вывернуло наизнанку от отвращения, но она не
разжимала зубы до тех пор, пока издыхающее тело, зажатое в тисках ее рук и
челюстей, не обмякло и не перестало содрогаться. Тогда она отшвырнула от
себя мертвого пса и остальная свора набросилась на него, привлеченная
запахом свежей крови...
Ее грудь и ноги были изранены; теперь к ней пришла пронзительная
боль, которой она раньше не замечала. Голова закружилась... Рита едва не
рухнула в обморок. Только то, что опасность еще не миновала, заставило ее
чудовищным напряжением оставшихся сил удержать себя по эту сторону границы
между реальностью, в которой было одно только страдание, и благословенной
чернотой беспамятства...
Потом она смотрела издали, как собаки заканчивают свое отвратительное
пиршество, и не могла отделаться от странного ощущения, что у нее на
глазах в собачьих желудках исчезает часть ее собственного существа, а все,
что осталось - лишь тень, обреченная вечно скитаться во мраке под ледяным
дождем, нигде не находя себе приюта.
Она смотрела на собак до тех пор, пока не почувствовала, что может
идти; тогда она поднялась и, пошатываясь, пошла прочь, подальше от
бродячей стаи четвероногих и оседлой стаи двуногих, от тоскливого рева
монстров на колесах, мимо полей электрического света и каменных башен,
среди которых заблудилось отчаяние...
В доме никого не оказалось, но дверь была открыта и она тихо
прокралась по темному коридору в комнату без мебели и окон, а там сняла с
себя изорванное платье, сдирая с ран засохшую кровь и тихо постанывая от
боли. Однако это было ничто в сравнении с пережитым. Миска стояла на полу,
но у Риты не оставалось сил, чтобы поесть.
Голая, она легла, поджав колени и почти упершись в них подбородком,
на холодный пол своей камеры и обхватила предплечья кистями рук.
В таком положении она стала засыпать и, хотя знала, что утром ее
ожидают жестокие побои, а может быть, и смерть, душа ее была спокойна -
она вернулась к своему Хозяину.
Андрей ДАШКОВ
ТАКСИДЕРМИСТ
Таксидермия - изготовление чучел животных.
Толковый словарь
К вечеру настроение у нее было паршивое - дальше некуда. Почти весь
день она провела на кладбище под моросящим дождем, среди чужих людей,
имена которых сразу же забыла. Фигуры из черного картона, лоснящиеся и
