я пришел просить у вас...
- Чего?
- Наставлений, в которых я очень нуждаюсь. - Жеан не осмелился приба-
вить вслух: "и немного денег, в которых я нуждаюсь еще больше!" Послед-
няя часть фразы не была им оглашена.
- Сударь! - холодно сказал архидьякон. - Я очень недоволен вами.
- Увы! - вздохнул школяр.
Клод, полуобернувшись вместе со своим креслом, пристально взглянул на
Жеана.
- Я очень рад тебя видеть.
Вступление не предвещало ничего хорошего. Жеан приготовился к жесто-
кой головомойке.
- Жеан! Мне ежедневно приходится выслушивать жалобы на тебя. Что это
было за побоище, когда ты отколотил палкой молодого виконта Альбера де
Рамоншана?
- Эка важность! - ответил Жеан. - Скверный мальчишка забавлялся тем,
что забрызгивал грязью школяров, пуская свою лошадь вскачь по лужам!
- А кто такой Майе Фаржель, на котором ты изорвал одежду? - продолжал
архидьякон. - В жалобе сказано: Tunicam dechiraverunt [103].
- Ничего подобного! Просто дрянной плащ одного из школяров Монтегю.
Только и всего!
- В жалобе сказано tunicam, а не cappettam [104]. Ты понимаешь по-ла-
тыни?
Жеан молчал.
- Да, - продолжал священник, покачивая головой, - вот как теперь изу-
чают науки и литературу! Полатыни еле-еле разумеют, сирийского языка не
знают, а к греческому относятся с таким пренебрежением, что даже самых
ученых людей, пропускающих при чтении греческое слово, не считают невеж-
дами и говорят: Graecum est, поп legitur [105].
Школяр устремил на него решительный взгляд.
- Брат! Тебе угодно, чтобы я на чистейшем французском языке прочел
вот это греческое слово, написанное на стене?
- Какое слово?
- 'Anagkh.
Легкая краска, подобная клубу дыма, возвещающему о сотрясении в нед-
рах вулкана, выступила на желтых скулах архидьякона. Но школяр этого не
заметил.
- Хорошо, Жеан, - пробормотал старший брат. - Что же означает это
слово?
- Рок.
Обычная бледность покрыла лицо Клода, а школяр беззаботно продолжал:
- Слово, написанное пониже той же рукой, Avayxeia означает "скверна".
Теперь вы видите, что я разбираюсь в греческом.
Архидьякон хранил молчание. Этот урок греческого языка заставил его
задуматься.
Юный Жеан, отличавшийся лукавством балованного ребенка, счел момент
подходящим, чтобы выступить со своей просьбой. Он начал самым умильным
голосом:
- Добрый братец! Неужели ты так сильно гневаешься на меня и оказыва-
ешь мне неласковый прием из-за нескольких жалких пощечин и затрещин, ко-
торые я надавал в честной схватке каким-то мальчишкам и карапузам,
quibusdam marmosetis? Видишь, Клод, латынь я тоже знаю.
Но все это вкрадчивое лицемерие не произвело на старшего брата обыч-
ного действия. Цербер не поймался на медовый пряник. Ни одна морщина не
разгладилась на лбу Клода.
- К чему ты клонишь? - сухо спросил он.
- Хорошо, - храбро сказал Жеан. - Вот к чему. Мне нужны деньги.
При этом нахальном признании лицо архидьякона приняло наставничес-
ки-отеческое выражение.
- Вам известно, господин Жеан, что ленное владение Тиршап приносит
нам, включая арендную плату и доход с двадцати одного дома, всего лишь
тридцать девять ливров, одиннадцать су и шесть парижских денье. Это,
правда, в полтора раза больше, чем было при братьях Пакле, но все же это
немного.
- Мне нужны деньги, - твердо повторил Жеан.
- Вам известно решение духовного суда о том, что все наши дома, как
вассальное владение, зависят от епархии и что откупиться от нее мы можем
не иначе, как уплатив епископу две серебряные позолоченные марки по
шесть парижских ливров каждая. Этих денег я еще не накопил. Это тоже вам
известно.
- Мне известно только то, что мне нужны деньги, - в третий раз повто-
рил Жеан.
- А для чего?
Этот вопрос зажег луч надежды в глазах юноши. К нему вернулись его
кошачьи ужимки.
- Послушай, дорогой Клод, - сказал он, - я не обратился бы к тебе,
если бы у меня были дурные намерения. Я не собираюсь щеголять на твои
деньги в кабачках и прогуливаться по парижским улицам, наряженный в зо-
лотую парчу, в сопровождении моего лакея, sit teo laquasio [106]. Нет,
братец, я прошу денег на доброе дело.
- На какое же это доброе дело? - слегка озадаченный, спросил Клод.
- Два моих друга хотят купить приданое для ребенка одной бедной вдовы
из общины Одри. Это акт милосердия. Требуется всего три флорина, и мне
хотелось бы внести свою долю.
- Как зовут твоих друзей?
- Пьер Мясник и Батист Птицеед.
- Гм! - пробормотал архидьякон. - Эти имена так же подходят к доброму
делу, как пушка к алтарю.
Жеан очень неудачно выбрал имена друзей, но спохватился слишком позд-
но.
- А к тому же, - продолжал проницательный Клод, - что это за прида-
ное, которое должно стоить три флорина? Да еще для ребенка благочестивой
вдовы? С каких же это пор вдовы из этой общины стали обзаводиться груд-
ными младенцами?
Жеан вторично попытался пробить лед.
- Так и быть, мне нужны деньги, чтобы пойти сегодня вечером к Иза-
бо-ла-Тьери в Валь-д'Амур!
- Презренный развратник! - воскликнул священник.
- 'Avayveia, - прервал Жеан.
Это слово, заимствованное, быть может не без лукавства, со стены
кельи, произвело на священника странное впечатление: он закусил губу и
только покраснел от гнева.
- Уходи, - сказал он наконец Жеану, - я жду одного человека.
Школяр сделал последнюю попытку:
- Братец! Дай мне хоть мелочь, мне не на что пообедать.
- А на чем ты остановился в декреталиях Грациана?
- Я потерял свои тетради.
- Кого из латинских писателей ты изучаешь?
- У меня украли мой экземпляр Горация.
- Что вы прошли из Аристотеля?
- А вспомни, братец, кто из отцов церкви утверждает, что еретические
заблуждения всех времен находили убежище в дебрях аристотелевской мета-
физики? Плевать мне на Аристотеля! Я не желаю, чтобы его метафизика по-
колебала мою веру.
- Молодой человек! - сказал архидьякон. - Во время последнего въезда
короля в город у одного из придворных, Филиппа де Комина, на попоне ло-
шади был вышит его девиз: Qui поп laborat, non manducet. Поразмыслите
над этим.
Опустив глаза и приложив палец к уху, школяр с сердитым видом помол-
чал с минуту. Внезапно, с проворством трясогузки, он повернулся к Клоду:
- Итак, любезный брат, вы отказываете мне даже в одном жалком су, на
которое я могу купить кусок хлеба у булочника?
- Qui поп laborat, поп manducet. [107]
При этом ответе неумолимого архидьякона Жеан закрыл лицо руками,
словно рыдающая женщина, и голосом, исполненным отчаяния, воскликнул:
otototototoi!
- Что это значит, сударь? - изумленный выходкой брата, спросил Клод.
- Извольте, я вам скажу! - отвечал школяр, подняв на него дерзкие
глаза, которые он только что натер докрасна кулаками, чтобы они казались
заплаканными. - Это по-гречески! Это анапест Эсхила, отлично выражающий
отчаяние.
И тут он разразился таким задорным и таким раскатистым хохотом, что
заставил улыбнуться архидьякона. Клод почувствовал свою вину: зачем он
так баловал этого ребенка?
- Добрый братец! - снова заговорил Жеан, ободренный этой улыбкой. -
Взгляните на мои дырявые башмаки! Ботинок, у которого подошва просит ка-
ши, ярче свидетельствует о трагическом положении героя, нежели греческие
котурны.
К архидьякону быстро вернулась его суровость.
- Я пришлю тебе новые башмаки, но денег не дам, - сказал он.
- Ну хоть одну жалкую монетку! - умолял Жеан. - Я вызубрю наизусть
Грациана, я буду веровать в бога, стану истинным Пифагором по части уче-
ности и добродетели. Но, умоляю, хоть одну монетку! Неужели вы хотите,
чтобы разверстая передо мной пасть голода, черней, зловонней и глубже,
чем преисподняя, чем монашеский нос, пожрала меня?
Клод, нахмурившись, покачал головой:
- Qui поп laborat...
Жеан не дал ему договорить.
- Ах так! - крикнул он. - Тогда к черту все! Да здравствует веселье!
Я засяду в кабаке, буду драться, бить посуду, шляться к девкам!
Он швырнул свою шапочку о стену и прищелкнул пальцами, словно кас-
таньетами.
Архидьякон сумрачно взглянул на него:
- Жеан! У вас нет души.
- В таком случае у меня, если верить Эпикуру, отсутствует нечто, сос-
тоящее из чего-то, чему нет имени!
- Жеан! Вам следует серьезно подумать о том, как исправиться.
- Вздор! - воскликнул школяр, переводя взгляд с брата на реторты. -
Здесь все пустое - и мысли и бутылки!
- Жеан! Ты катишься по наклонной плоскости. Знаешь ли ты, куда ты
идешь?
- В кабак, - ответил Жеан.
- Кабак ведет к позорному столбу.
- Это такой же фонарный столб, как и всякий другой, и, может быть,
именно с его помощью Диоген и нашел бы человека, которого искал.
- Позорный столб приводит к виселице.
- Виселица - коромысло весов, к одному концу которого подвешен чело-
век, а к другому - вселенная! Даже лестно быть таким человеком.
- Виселица ведет в ад.
- Это всего-навсего жаркий огонь.
- Жеан, Жеан! Тебя ждет печальный конец.
- Зато начало было хорошее!
В это время на лестнице послышались шаги.
- Тише! - проговорил архидьякон, приложив палец к губам. - Вот и мэтр
Жак. Послушай, Жеан, - добавил он тихим голосом. - Бойся когда-нибудь
проронить хоть одно слово о том, что ты здесь увидишь и услышишь.
Спрячься под очаг - и ни звука!
Школяр скользнул под очаг; там его внезапно осенила блестящая мысль.
- Кстати, братец Клод, за молчание - флорин:
- Тише! Обещаю.
- Дай сейчас.
- На! - в сердцах сказал архидьякон и швырнул кошелек.
Жеан забился под очаг.
Дверь распахнулась.
V. Два человека в черном
В келью вошел человек в черной мантии, с хмурым лицом. Прежде всего
поразило нашего приятеля Жеана (который, как это ясно для каждого, при-
мостился таким образом, чтобы ему все было видно и слышно) мрачное одея-
ние и мрачное обличье новоприбывшего. А между тем весь его облик отли-
чался какой-то особенной вкрадчивостью, вкрадчивостью кошки или судьи -
приторной вкрадчивостью. Он был совершенно седой, в морщинах, лет шести-
десяти; он щурил глаза, у него были белые брови, отвисшая нижняя губа и
большие руки. Решив, что это, по-видимому, всего лишь врач или судья и
что раз у этого человека нос далеко ото рта, значит, он глуп, Жеан за-
бился в угол, досадуя, что придется долго просидеть в такой неудобной
позе и в таком неприятном обществе.
Архидьякон даже не привстал навстречу незнакомцу. Он сделал ему знак
присесть на стоявшую около двери скамейку и, помолчав немного, словно
додумывая какую-то мысль, слегка покровительственным тоном сказал:
- Здравствуйте, мэтр Жак!
- Мое почтение, мэтр! - ответил человек в черном.
В тоне, которым было произнесено это "мэтр Жак" одним из них и "мэтр"
- другим, приметна была та разница, какая слышна, когда произносят слова
"сударь" и "господин", domne и domine. He оставалось сомнении, это была
встреча ученого с учеником.
- Ну как? - спросил архидьякон после некоторого молчания, которое
мэтр Жак боялся нарушить. - Вы надеетесь на успех?
- Увы, мэтр! - печально улыбаясь, ответил гость. - Я все еще продол-
жаю раздувать огонь. Пепла - хоть отбавляй, но золота - ни крупинки!
Клод сделал нетерпеливое движение.
- Я не об этом вас спрашиваю, мэтр Жак Шармолю, а о процессе вашего
колдуна. По вашим словам, это Марк Сенен казначей Высшей счетной палаты.
Сознается он в колдовстве? Привела ли к чему-нибудь пытка?
- Увы, нет! - ответил мэтр Жак, все так же грустно улыбаясь. - Мы ли-
шены этого утешения. Этот человек - кремень. Его нужно сварить живьем на
Свином рынке, прежде чем он что-нибудь скажет, и, однако, мы ничем не
пренебрегаем, чтобы добиться правды. У него уже вывихнуты все суставы.
Мы пускаем в ход всевозможные средства, как говорит старый забавник
