- ...есть указания в городском архиве, - поспешно вставил свое слово
рассказчик. - Итак, я рассказываю легенду об основании города. Первый дом
построил Вильяме Гобс, когда был выброшен на отмели среди скал. Корабль
бился в шторме, опасаясь неизвестного берега и не имея возможности пересечь
круговращение ветра. Тогда капитан увидел прекрасную молодую девушку,
взбежавшую на палубу вместе с гребнем волны. "Зюйд-зюйд-ост и три четверти
румба!" - сказала она можно понять {как} чувствовавшему себя капитану...
- Совсем не то, - перебил Бавс, - вернее, разговор был такой: "С вами
говорит Фрези Грант; не путайтесь и делайте, что скажу..."
- "Зюйд-зюйд-ост и три четверти румба", - быстро договорил человек в
маске. - Но я уже сказал это. Так вот, все спаслись по ее указанию -
выброситься на мель, и она, конечно, исчезла, едва капитан поверил, что надо
слушаться. С Гобсом была жена, так напуганная происшествием, что наотрез
отказалась плавать по морю. Через месяц сигналом с берега был остановлен
бриг "Полина", и спасшиеся уехали с ним, но Гобс не захотел ехать, потому
что не мог справиться с женой, - так она испугалась во время шторма. Им
оставили припасов и одного человека, не пожелавшего покинуть Гобса, так как
он был ему чем-то крупно обязан. Имя этого человека Нэд Хорт; и так началась
жизнь первых молодых колонистов, которые нашли здесь плодородную землю и
прекрасный климат. Они умерли восемьдесят лет назад. Медленно идет время.
- Нет, очень быстро, - возразил Бавс.
- Конечно, я рассказал вам самую суть, - продолжал мой собеседник, - и
только провел прямую линию, а обстоятельства и подробности этой легенды вы
найдете в нашем архиве. Но - слушайте дальше.
- Известно ли вам, - сказал я, - что существует корабль с названием:
"Бегущая по волнам"?
- О, как же! - ответил Бавс. - Это была прихоть старика Сениэля. Я его
знал. Он из Гель-Гью, но лет десять назад разорился и уехал в Сан-Риоль. Его
родственники и посейчас живут здесь.
- Я видел это судно в лисском порту, отчего и спросил вас.
- С ним была странная история, - сказал Бавс. - С судном, не с
Сениэлем. Впрочем, может быть, он его продал.
- Да, но произошла следующая история, - нетерпеливо перебил человек в
маске. - Однажды...
Вдруг один человек, сидевший за столом, вскочил и протянул сжатый кулак
по направлению автомобиля, объехавшего памятник Бегущей и остановившегося в
нескольких шагах от нас. Тотчас вскочили все.
Нарядный черный автомобиль среди того пестрого и оглушительного
движения, какое происходило на площади, был резок, как неразгоревшийся,
охваченный огнем уголь. В нем сидело пять мужчин, все некостюмированные, в
вечерней черной одежде и цилиндрах, и две дамы - одна некрасивая, с
поблекшим жестким лицом, другая молодая, бледная и высокомерная. Среди
мужчин было два старика. Первый, напоминающий разжиревшего, оскаленного
бульдога, широко расставив локти, курил, ворочая ртом огромную сигару;
другой смеялся, и этот второй произвел на меня особенно неприятное
впечатление. Он был широкоплеч, худ, с угрюмо запавшими щеками, высоким лбом
и собранными под ним в едкую улыбку чертами маленького, мускулистого лица,
сжатого напряжением и сарказмом.
- Вот они! - закричал Бавс. - Вот червонные валеты карнавала! Добс,
Коутс, бегите к памятнику! Эти люди способны укусить камень!
Вокруг автомобиля и стола столпился народ. Все встали. Стулья
поопрокидывались; с автомобиля отвечали криками угроз и насмешек.
- Что?! Караулите? - сказал толстый старик. - Смотрите, не прозевайте!
- С {этим} не прозеваешь! - вскричало зеленое домино, взмахивая
револьвером. - Можете кататься, уезжать, приезжать или разбить себе голову -
как хотите!
Второй старик закричал, высунувшись из автомобиля:
- Мы отобьем вашей кукле руки и ноги! Это произойдет скоро! Вспомните
мои слова, когда будете подбирать осколки для брелоков!
Вне себя, Бавс начал рыться в кармане и побежал к автомобилю. Машина
затряслась, сделала поворот, отъехала и скрылась, сопровождаемая свистками и
аплодисментами. Тотчас явились два полисмена в обрывках серпантиновых лент,
с нетвердыми жестами; они стали уговаривать Бавса, который, дав в воздух
несколько выстрелов, остановил велосипедиста, желая отобрать у него
велосипед для погони за неприятелем. Остолбеневший хозяин велосипеда уже
начал оглядываться, куда прислонить машину, чтобы, освободясь, дать выход
своему гневу, но полисмен не допустил драки. Я слышал сквозь шум, как он
кричал:
- Я все понимаю, но выберите другое место сводить счеты!
Во время этого столкновения, которое было улажено неизвестно как, я
продолжал сидеть у покинутого стола. Ушли - вмешаться в происшествие или
развлечься им - почти все; остались - я, хмельное зеленое домино, локоть
которого неизменно срывался, как только он пытался его поставить на край
стола, да словоохотливый и методический собеседник. Происшествие с
автомобилем изменило направление его мыслей.
- Акулы, которых вы видели на автомобиле, - говорил он, следя, слушаю
ли я его внимательно, - затеяли всю историю. Из-за них мы здесь и сидим.
Один, худощавый, это Кабон, у него восемь паровых мельниц; с ним толстый -
Тукар, фабрикант искусственного льда. Они хотели сорвать карнавал, но это не
удалось. Таким образом...
Его перебило возвращение всей застольной группы, занявшей свои места с
гневом и смехом. Дальнейший разговор был так нервен и непоследователен, -
причем часть обращалась ко мне, поясняя происходящее, другая вставляла
различные замечания, спорила и перебивала, - что я бессилен восстановить ход
беседы. Я пил с ними, слушая то одного, то другого, пока мне не стало ясным
положение дела.
Разумеется, под открытым небом, среди толпы, занятой увеселительными
делами, сидение за этим столом разнообразилось всякими инцидентами. Знакомые
моих хозяев появлялись с приветствиями, шептали им на ухо или, таинственно
отведя их для секретной беседы, составляли беспокойный фон, на котором
мелькал дождь конфетти, сыпавшийся из хорошеньких ручек. Покушение
неизвестных масок взбесить нас танцами за нашей спиной, причем не
прекращались разные веселые бедствия, вроде закрывания сзади рукой глаз или
изымания стула из-под привставшего человека вместе с писком, треском,
пальбой, топотом и чепуховыми выкриками, среди мелодий оркестров и яркого
света, над которым, улыбаясь, неслась мраморная "Бегущая по волнам", - все
это входило в наш разговор и определяло его.
Как ни прекрасен был вещественный повод вражды и ненависти, явленный
одинокой статуей, - вульгарной оказалась сущность ее между людьми. Основой
ее были старые счеты и материальные интересы. Еще пять лет назад часть
городских дельцов требовала заменить изваяние какой-нибудь другой статуей
или совсем очистить площадь от памятника, так как с ним связывался вопрос о
расширении портовых складов. Большая часть намеченного под склады участка
принадлежала Грасу Парану. Фамилия Парана была одной из самых старых фамилий
города. Параны занимались торговлей и административной деятельностью. Это
были удачливые и сильные люди, с тем выгодным для них знанием жизни, которое
одно само по себе, употребленное для обогащения, верно приводит к цели.
Богатство их увеличивалось по законам роста дерева; оно не особенно
выделялось среди других состояний, пока в 1863 году Элевзий Паран, дед
нынешнего Граса Парана, не увидел среди глыб обвала на своем участке,
замкнутом с одной стороны горами, ртутной лужи и не зачерпнул этого тяжелого
вещества.
- Стоит вам взглянуть на термометр, - сказал Бавс, - или на пятно
зеркального стекла, чтобы вспомнили это имя: Грае Паран. Ему принадлежит
треть портовых участков и сорок домов. Кроме капитала, заложенного по
железным дорогам, шести фабрик, земель и плантаций, свободный оборотный
капитал Парана составляет около ста двадцати миллионов!
Грае Паран развелся с женой, от которой у него не было детей, и
усыновил племянника, сына младшей сестры, Георга Герда. Через несколько лет
Паран снова женился на молодой девушке. Расстояние возрастов было таково:
Парану - пятьдесят лет, его жене - восемнадцать и Герду - двадцать четыре.
Против воли Парана Герд стал скульптором. Он провел в Италии пять лет,
учился по мастерским Фарнези, Ависа, Гардуччи и, возвратясь, увидел
хорошенькую молодую мачеху, с которой завязалась у него дружба, а дружба
перешла в любовь. Оба были решительными людьми. Сначала уехала в Европу она,
затем - он, и более не вернулись.
Когда в Гель-Гью был поднят вопрос о памятнике основанию города, Герд
принял участие в конкурсе, и его модель, которую он прислал, необыкновенно
понравилась. Она была хороша и привлекала надписью "Бегущая по волнам",
напоминающей легенду, море, корабли; и в самой этой странной надписи было
движение. Модель Герда (еще не знали, что это Герд) воскресила пустынные
берега и мужественные фигуры первых поселенцев. Заказ был послан, имя Герда
открыто, статуя перевезена из Флоренции в Гель-Гью при отчаянном
противодействии Парана, который, узнав, что память его позора увековечена
его же приемным сыном, пустил в ход деньги, печать и шантаж, но ему не
удалось добиться замены этого памятника другим. У Парана нашлись
могущественные враги, поддержавшие решение города. В дело вмешались страсти
и самолюбие. Памятник был поставлен. Лицо Бегущей ничем не напоминало жену
Парана, но своеобразное искажение чувств, связанных неотступной мыслью об ее
измене, привело к маниакальному внушению: Паран остался при убеждении, что
Герд в этой статуе изобразил Химену Паран.
Одно время казалось - вся история остановилась у точки. Однако Грае
Паран, выждав время, начал жестокую борьбу, поставив задачей жизни убрать
памятник; и достиг того, что среди огромного числа родственников, зависящих
от него людей и людей подкупленных был поднят вопрос о безнравственности
памятника, чем привлек на свою сторону людей, бессознательность которых ноет
от старых уколов, от мелких и больших обид, от злобы, ищущей лишь повода, -
людей с темными, сырыми ходами души, чья внутренняя жизнь скрыта и
обнаруживается иногда непонятным поступком, в основе которого, однако, лежит
мировоззрение, мстящее другому мировоззрению - без ясной мысли о том, что
оно делает. Приемы и обстоятельства этой борьбы привели к попыткам разбить
ночью статую, но подкупленные для этой цели люди были схвачены группой
случайных прохожих, заподозривших неладное в их поведении. Наконец,
постановление города праздновать свое столетие карнавалом, которому также
противодействовали Паран и его партия, довело этого человека до открытого
бешенства. Были угрозы; их слышали и передавали по городу. Накануне
карнавала, то есть третьего дня, в статую произвели выстрел разрывной пулей,
но она отбила только верхний угол подножия памятника. Стрелявший скрылся; и
с этого часа несколько решительных людей установили охрану, сев за тот самый
стол, где я сидел с ними Тем временем нападающая сторона, не скрывая уже
своих намерений, открыто поклялась разбить статую и обратить общее веселье в
торжество мрачного замысла.
Таков был наш разговор, внимать которому приходилось с тем большим
напряжением, что его течение часто нарушалось указанными выше вещественными
и невещественными порывами.
Карнавалы, как я узнал тогда же, происходили в Гель-Гью и раньше
благодаря французам и итальянцам, представленным значительным числом всего
