Тоббогану? Он даже не поверил бы. Я побилась с ним и доказала, что деньги
следует возвратить.
- Милая Дэзи, - сказал я, тронутый ее гордостью, - если я виноват, то,
конечно, только в том, что не смешал карты. А если бы этого не случилось, то
есть не было бы доказательства, - как бы вы тогда отнеслись?
- Никак, разумеется; проигрыш есть проигрыш. Но я все равно была бы
очень огорчена. Вы думаете - я не понимаю, что вы хотели? Оттого, что нам
нельзя предложить деньги, вы вознамерились их проиграть, в виде, так
сказать, благодарности, а этого ничего не нужно. И я не принуждена была бы
делать вам выговор. Теперь поняли?
- Отлично понял. Как вам понравились книги? Она помолчала, еще не в
силах сразу перейти на мирные рельсы.
- Заглавия интересные. Я посмотрела только заглавия - все было некогда.
Вечером сяду и прочитаю. Вы меня извините, что погорячилась. Мне теперь
совестно самой, но что же делать? Теперь скажите, что вы не сердитесь и не
обиделись на меня.
- Я не сержусь, не сердился и не буду сердиться.
- Тогда все хорошо, и я пойду. Но есть еще разговор...
- Говорите сейчас, иначе вы раздумаете.
- Нет, это я не могу раздумать, это очень важно. А почему важно? Не
потому, что особенное что-нибудь, однако я хожу и думаю: угадала или не
угадала? При случае поговорим. Надо вас покормить, а у меня еще не готово,
приходите через полчаса.
Она поднялась, кивнула и поспешила к себе на кухню или еще в другое
место, связанное с ее деловым днем.
Сцена эта заставила меня устыдиться: девушка показала себя настоящей
хозяйкой, тогда как - надо признаться - я вознамерился сыграть роль хозяина.
Но что она хотела еще подвергнуть обсуждению? Я мало думал и скоро забыл об
этом; как стемнело, все сели ужинать, по случаю духоты, наверху, перед
кухней.
Тоббоган встретил меня немного сухо, но так как о происшествии с
картами все молчаливо условились не поднимать разговора, то скоро отошел;
лишь иногда взглядывал на меня задумчиво, как бы говоря: "Она права, но от
денег трудно отказаться, черт подери". Проктор, однако, обращался ко мне с
усиленным радушием, и если он знал что-нибудь от Дэзи, то ему был, верно,
приятен ее поступок; он на что-то хотел намекнуть, сказав: "Человек
предполагает, а Дэзи располагает!" Так как в это время люди ели, а девушка
убирала и подавала, то один матрос заметил:
- Я предполагал бы, понимаете, съесть индейку. А она расположила
солонину.
- Молчи, - ответил другой, - завтра я поведу тебя в ресторан.
На "Нырке" питались однообразно, как питаются вообще на небольших
парусниках, которым за десять-двадцать дней плавания негде достать свежей
провизии и негде хранить ее. Консервы, солонина, макароны, компот и кофе -
больше есть было нечего, но все поглощалось огромными порциями. В знак
душевного мира, а может быть, и различных надежд, какие чаще бывают мухами,
чем пчелами, Проктор налил всем по стакану рома. Солнце давно село. Нам
светила керосиновая лампа, поставленная на крыше кухни.
Баковый матрос закричал:
- Слева огонь!
Проктор пошел к рулю. Я увидел впереди "Нырка" многочисленные огни
огромного парохода. Он прошел так близко, что слышен был стук винтового
вала. В пространствах под палубами среди света сидели и расхаживали
пассажиры. Эта трехтрубная высокая громада, когда мы разминулись с ней,
отошла, поворотившись кормой, усеянной огненными отверстиями, и расстилая
колеблющуюся, озаренную пелену пены.
"Нырок" сделал маневр, отчего при парусах заняты были все, а я и Дэзи
стояли, наблюдая удаление парохода.
- Вам следовало бы попасть на такой пароход, - сказала девушка. - Там
так отлично. Все удобно, все есть, как в большой гостинице. Там даже
танцуют. Но я никогда не бывала на роскошных пароходах. Мне даже
послышалось, что играет музыка.
- Вы любите танцы?
- Люблю конфеты и танцы.
В это время подошел Тоббоган и встал сзади, засунув руки в карманы.
- Лучше бы ты научила меня, - сказал он, - как танцевать.
- Это ты так {теперь} говоришь. Ты не можешь: уже я учила тебя.
- Не знаю отчего, - согласился Тоббоган, - но, когда держу девушку за
талию, а музыка вдруг раздастся, ноги делаются, точно мешки. Стою: ни взад,
ни вперед.
Постепенно собрались опять все, но ужин был кончен, и разговор начался
о пароходе, в котором Проктор узнал "Лео".
- Он из Австралии; это рейсовый пароход Тихоокеанской компании. В нем
двадцать тысяч тонн.
- Я говорю, что на "Лео" лучше, чем у нас, - сказала Дэзи.
- Я рад, что попал к вам, - возразил я, - хотя бы уж потому, что мне с
тем пароходом не по пути. Проктор рассказал случай, когда пароход не
остановился принять с шлюпки потерпевших крушение. Отсюда пошли рассказы о
разных происшествиях в океане. Создалось словоохотливое настроение, как
бывает в теплые вечера, при хорошей погоде и при сознании, что близок конец
пути.
Но как ни искушены были эти моряки в историях о плавающих бутылках,
встречаемых ночью ледяных горах, бунтах экипажей и потрясающих шквалах, я
увидел, что им неизвестна история "Марии Целесты", а также пятимесячное
блуждание в шлюпке шести человек, о которых писал М. Твен, положив тем
начало своей известности.
Как только я кончил говорить о "Целесте", богатое воображение Дези
закружило меня и всех самыми неожиданными догадками. Она была чрезвычайно
взволнована и обнаружила такую изобретательность сыска, что я не успевал
придумать, что ей отвечать.
- Но может ли быть, - говорила она, - что это произошло так...
- Люди думали пятьдесят лет, - возражал Проктор, но, кто бы ни
возражал, в ответ слышалось одно:
- Не перебивайте меня! Вы понимаете: обед стоял на столе, в кухне
топилась плита! Я говорю, что на них напала болезнь! Или может быть, они
увидели мираж! Красивый берег, остров или снежные горы! Они поехали на него
все.
- А дети? - сказал Проктор. - Разве не оставила бы ты детей, да при
них, скажем, ну, хотя двух матросов?
- Ну что же! - Она не смущалась ничем. - Дети хотели больше всего.
Пусть мне объяснят в таком случае!
Она сидела, подобрав ноги, и, упираясь руками в палубу, ползала от
возбуждения взад-вперед.
- Раз ничего не известно, понимаешь? - ответил Тоббоган.
- Если не чума и мираж, - объявила Дэзи без малейшего смущения, -
значит, в подводной части была дыра. Ну да, вы заткнули ее языком; хорошо.
Представьте, что они хотели сделать загадку...
Среди ее бесчисленных версий, которыми она сыпала без конца, так что я
многое позабыл, слова о "загадке" показались мне интересны; я попросил
объяснить.
- Понимаете - они ушли, - сказала Дэзи, махнув рукой, чтобы показать,
как ушли, - а зачем это было нужно, вы видите по себе. Как вы ни думайте,
решить эту задачу бессильны и вы, и я, и он, и все на свете. Так вот, - они
сделали это нарочно. Среди них, верно, был такой человек, который, может
быть, любил придумывать штуки. Это - капитан. "Пусть о нас останется память,
легенда, и никогда чтобы ее не объяснить никому!" Так он сказал. По пути
попалось им судно. Они сговорились с ним, чтобы пересесть на него, и
пересели, а свое бросили.
- А дальше? - сказал я, после того как все уставились на девушку,
ничего не понимая.
- Дальше не знаю. - Она засмеялась с усталым видом, вдруг остыв, и
слегка хлопнула себя по щекам, наивно раскрыв рот.
- Все знала, а теперь вдруг забыла, - сказал Проктор. - Никто тебя не
понял, что ты хотела сказать.
- Мне все равно, - объявила Дэзи. - Но вы - поняли? Я сказал "да" и
прибавил:
- Случай этот так поразителен, что всякое объяснение, как бы оно ни
было правдоподобно, остается бездоказательным.
- Темная история, - сказал Проктор. - Слышал я много басен, да и теперь
еще люблю слушать. Однако над иными из них задумаешься. Слышали вы о Фрези
Грант?
- Нет, - сказал я, вздрогнув от неожиданности.
- Нет?
- Нет? - подхватила Дэзи тоном выше. - Давайте расскажем Гарвею о Фрези
Грант. Ну, Больт, - обратилась она к матросу, стоявшему у борта, - это по
твоей специальности. Никто не умеет так рассказать, как ты, историю Фрези
Грант. Сколько раз ты ее рассказывал?
- Тысячу пятьсот два, - сказал Больт, крепкий человек с черными глазами
и ироническим ртом, спрятанным в курчавой бороде скифа.
- Уже врешь, но тем лучше. Ну, Больт, мы сидим в обществе, в гостиной,
у нас гости. Смотри отличись.
Пока длилось это вступление, я заставил себя слушать, как посторонний,
не знающий ничего.
Больт сел на складной стул. У него были приемы рассказчика, который
ценит себя. Он причесал бороду пятерней вверх, открыл рот, слегка свесив
язык, обвел всех присутствующих взглядом, провел огромной ладонью по лицу,
крякнул и подсел ближе.
- Лет сто пятьдесят назад, - сказал Больт, - из Бостона в Индию шел
фрегат "Адмирал Фосс". Среди других пассажиров был на этом корабле генерал
Грант, и с ним ехала его дочь, замечательная красавица, которую звали Фрези.
Надо вам сказать, что Фрези была обручена с одним джентльменом, который года
два уже служил в Индии и занимал военную должность. Какая была должность, -
стоит ли говорить? Если вы скажете - "стоит", вы проиграли, так как я этого
не знаю. Надо вам сказать, что когда я раньше излагал эту занимательную
историю, Дэзи всячески старалась узнать, в какой должности был
жених-джентльмен, и если не спрашивает теперь...
- То тебе нет до этого никакого дела, - перебила Дэзи. - Если забыл,
что дальше, - спроси меня, я тебе расскажу.
- Хорошо, - сказал Больт. - Обращаю внимание на то, что она сердится.
Как бы то ни было, "Адмирал Фосс" был в пути полтора месяца, когда на
рассвете вахта заметила огромную волну, шедшую при спокойном море и
умеренном ветре с юго-востока. Шла она с быстротой бельевого катка. Конечно,
все испугались, и были приняты меры, чтобы утонуть, так сказать, красиво, с
видимостью, что погибают не бестолковые моряки, которые никогда не видали
вала высотой метров в сто. Однако ничего не случилось. "Адмирал Фосс" пополз
вверх, стал на высоте колокольни св. Петра и пошел вниз так, что, когда
спустился, быстрота его хода была тридцать миль в час. Само собою, что
паруса успели убрать, иначе встречный, от движения, ветер перевернул бы
фрегат волчком.
Волна прошла, ушла и больше другой такой волны не было. Когда солнце
стало садиться, увидели остров, который ни на каких картах не значился; по
пути "Фосса" не мог быть на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные
трубы, капитан увидел, что на нем не заметно ни одного дерева. Но он был
прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее на синий бархат и смотреть
снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых
гор, замечательной красоты.
Капитан тотчас записал в корабельный журнал, что произошло, но к
острову не стал подходить, потому что увидел множество рифов, а по берегу
отвес, без бухты и отмели. В то время как на мостике собралась толпа и
толковала с офицерами о странном явлении, явилась Фрези Грант и стала
просить капитана, чтобы он пристал к острову - посмотреть, какая это земля.
"Мисс, - сказал капитан, - я могу открыть новую Америку и сделать вас
королевой, но нет возможности подойти к острову при глубокой посадке
фрегата, потому что мешают буруны и рифы. Если же снарядить шлюпку, это нас
может задержать, а так как возникло опасение быть застигнутыми штилем, то
