надобно спешить нам к югу, где есть воздушное течение".
Фрези Грант, хотя была доброй девушкой, - вот, скажем, как наша Дэзи...
Обратите внимание, джентльмены, на ее лицо при этих словах. Так я говорю о
Фрези. Ее все любили на корабле. Однако в ней сидел женский черт, и если она
чего-нибудь задумывала, удержать ее являлось задачей.
- Слушайте! Слушайте! - воскричала Дэзи, подпирая подбородок рукой и
расширял глаза. - Сейчас начинается!
- Совершенно верно, Дэзи, - сказал Больт, обкусывая свой грязный
ноготь. - Вот оно и началось, как это бывает у барышень. Иначе говоря, Фрези
стояла, закусив губу. В это время, как на грех, молодой лейтенант, вздумал
ей сказать комплимент. "Вы так легки, - сказал он, - что при желании могли
бы пробежать к острову по воде, не замочив ног". Что ж вы думаете? "Пусть
будет по вашему, сэр, - сказала она. - Я уже дала себе слово быть там, я
сдержу его или умру". И вот, прежде чем успели протянуть руку, вскочила она
на поручни, задумалась, побледнела и всем махнула рукой. "Прощайте! -
сказала Фрези. - Не знаю, что делается со мной, но отступить уже не могу". С
этими словами она спрыгнула и, вскрикнув, остановилась на волне, как цветок.
Никто, даже ее отец, не мог сказать слова, так все были поражены. Она
обернулась и, улыбнувшись, сказала: "Это не так трудно, как я думала.
Передайте моему жениху, что он меня более не увидит. Прощай и ты, милый
отец! Прощай, моя родина!"
Пока это происходило, все стояли, как связанные. И вот с волны на
волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант побежала к тому острову. Тогда
опустился туман, вода дрогнула, и, когда туман рассеялся, не было видно ни
девушки, ни того острова, как он поднялся из моря, так и опустился снова на
дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
- Всегда плачу, когда доходит до этого места, - сказала Дэзи, сердито
сморкаясь в вытащенный ею из кармана Тоббогана платок.
- Вот и вся история, - закончил Больт. - Что было на корабле потом,
конечно, не интересно, а с тех пор пошел слух, что Фрези Грант иногда видели
то тут, то там, ночью или на рассвете. Ее считают заботящейся о потерпевших
крушение, между прочим; и тот, кто ее увидит, говорят, будет думать о ней до
конца жизни.
Больт не подозревал, что у него не было никогда такого внимательного
слушателя, как я. Но это заметила Дэзи и сказала:
- Вы слушали, как кошка мышь. Не встретили ли вы ее, бедную Фрези
Грант? Признайтесь!
Как не был шутлив вопрос, все моряки немедленно повернули головы и
стали смотреть мне в рот.
- Если это была та девушка, - сказал я, естественно, не рискуя ничем, -
девушка в кружевном платье и золотых туфлях, с которой я говорил на
рассвете, - то, значит, это она и была.
- Однако! - воскликнул Проктор. - Что, Дэзи, вот тебе задача.
- Именно так она и была одета, - сказал Больт. - Вы раньше слышали эту
сказку?
- Нет, я не слышал ее, - сказал я, охваченный порывом встать и уйти, -
но мне почему-то казалось, что это так.
На этот раз разговор кончился, и все разошлись. Я долго не мог заснуть:
лежа в кубрике, прислушиваясь к плеску воды и храпу матросов, я уснул около
четырех, когда вахта сменилась. В это утро все проспали несколько дольше,
чем всегда. День прошел без происшествий, которые стоило бы отметить в их
полном развитии. Мы шли при отличном ветре, так что Больт сказал мне:
- Мы решили, что вы нам принесли счастье. Честное слово. Еще не было за
весь год такого ровного рейса.
С утра уже овладело мной нетерпение быть на берегу. Я знал, что этот
день - последний день плавания, и потому тянулся он дольше других дней, как
всегда бывает в конце пути. Кому не знаком зуд в спине? Чувство быстроты в
неподвижных ногах? Расстояние получает враждебный оттенок. Существо наше
усиливается придать скорость кораблю; мысль, множество раз побывав на
воображаемом берегу, должна неохотно возвращаться в медлительно ползущее
тело. Солнце всячески уклоняется подняться к зениту, а достигнув его,
начинает опускаться со скоростью человека, старательно метущего лестницу.
После обеда, то уходя на палубу, то в кубрик, я увидел Дэзи, вышедшую
из кухни вылить ведро с водой за борт.
- Вот, вы мне нужны, - сказала она, застенчиво улыбаясь, а затем стала
серьезной. - Зайдите в кухню, как я вылью это ведро, у борта нам говорить
неудобно, хотя, кроме глупостей, вы от меня ничего не услышите.
Мы ведь не договорили вчера. Тоббоган не любит, когда я разговариваю с
мужчинами, а он стоит у руля и делает вид, что закуривает.
Согласившись, я посидел на трюме, затем прошел в кухню за крылом
паруса.
Дэзи сидела на табурете и сказала: "Сядьте", причем хлопнула по коленям
руками. Я сел на бочонок и приготовился слушать.
- Хотя это невежливо, - сказала девушка, - но меня почему-то заботит,
что я не все знаю. Не все вы рассказали нам о себе. Я вчера думала. Знаете,
есть что-то загадочное. Вернее, вы сказали правду, но об одном умолчали. А
что это такое - {одно?} С вами в море что-то случилось. Отчего-то мне вас
жаль. Отчего это?
- О том, что вы не договорили вчера?
- Вот именно. Имею ли я право знать? Решительно - никакого. Так вы и не
отвечайте тогда.
- Дэзи, - сказал я, доверяясь ее наивному любопытству, обнаружить
которое она могла, конечно, только по невозможности его укротить, а также -
ее проницательности, - вы не ошиблись. Но я сейчас в особом состоянии,
совершенно особом, таком, что не мог бы сказать так, сразу. Я только обещаю
вам не скрыть ничего, что было на море, и сделаю это в Гель-Гью.
- Вас испугало что-нибудь? - сказала Дэзи и, помолчав, прибавила: - Не
сердитесь на меня. На меня иногда {находит}, что все поражаются; я вот все
время думаю о вашей истории, и я не хочу, чтобы у вас осталось обо мне
память, как о любопытной девчонке.
Я был тронут. Она подала мне обе руки, встряхнула мои и сказала:
- Вот и все. Было ли вам хорошо здесь?
- А вы как думаете?
- Никак. Судно маленькое, довольно грязное, и никакого веселья. Кормеж
тоже оставляет желать многого. А почему вы сказали вчера о кружевном платье
и золотых туфлях?
- Чтобы у вас стали круглые глаза, - смеясь, ответил я ей. - Дэзи, есть
у вас отец, мать?
- Были, конечно, как у всякого порядочного человека. Отца звали Ричард
Бенсон. Он пропал без вести в Красном море. А моя мать простудилась насмерть
лет пять назад. Зато у меня хороший дядя; кисловат, правда, но за меня
пойдет в огонь и воду. У него нет больше племяшей. А вы верите, что была
Фрези Грант?
- А вы?
- Это мне нравится! Вы, вы, вы! - верите или нет?! Я безусловно верю и
скажу - почему.
- Я думаю, что это могло быть, - сказал я.
- Нет, вы опять шутите. Я верю потому, что от этой истории хочется
что-то сделать. Например, стукнуть кулаком и сказать: "Да, человека не
понимают".
- Кто не понимает?
- Все. И он сам не понимает себя.
Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для
трубки. "Скоро ваш отдых", - сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел,
заметив, как пристально смотрела на меня девушка, когда я уходил. Что это
было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени
дня, а другая - в свете ночи?
Перед прибытием в Гель-Гью я сидел с матросами и узнал от них, что
никто из моих спасителей ранее в этом городе не был. В судьбе малых судов
типа "Нырка" случаются одиссеи в тысячу и даже в две и три тысячи миль -
выход в большой свет. Прежний капитан "Нырка" был арестован за меткую
стрельбу в казино "Фортуна". Проктор был владельцем "Нырка" и половины шкуны
"Химена". После ареста капитана он сел править "Нырком" и взял фрахт в
Гель-Гью, не смущаясь расстоянием, так как хотел поправить свои денежные
обстоятельства.
Глава XXI
В десять часов вечера показался маячный огонь; мы подходили к Гель-Гью.
Я стоял у штирборта с Проктором и Больтом, наблюдая странное явление.
По мере того как усиливалась яркость огня маяка, верхняя черта длинного
мыса, отделяющего гавань от океана, становилась явственно видной, так как за
ней плавал золотистый туман - обширный световой слой. Явление это
свойственное лишь большим городам, показалось мне чрезмерным для
сравнительно небольшого Гель-Гью, о котором я слышал, что в нем пятьдесят
тысяч жителей. За мысом было нечто вроде желтой зари. Проктор принес трубу,
но не рассмотрел ничего, кроме построек на мысе, и высказал предположение,
не есть ли это отсвет большого пожара.
- Однако нет дыма, - сказала подошедшая Дэзи. - Вы видите, что свет
чист; он почти прозрачен.
В тишине вечера я начал различать звук, неопределенный, как бормотание;
звук с припевом, с гулом труб, и я вдруг понял, что это - музыка. Лишь я
открыл рот сказать о догадке, как послышались далекие выстрелы, на что все
тотчас обратили внимание.
- Стреляют и играют! - сказал Больт. - Стреляют довольно бойко.
В это время мы начали проходить маяк.
- Скоро узнаем, что оно значит, - сказал Проктор, отправляясь к рулю,
чтобы ввести судно на рейд. Он сменил Тоббогана, который немедленно подошел
к нам, тоже выражая удивление относительно яркого света и стрельбы.
Судно сделало поворот, причем паруса заслонили открывшуюся гавань. Все
мы поспешили на бак, ничего не понимая, так были удивлены и восхищены
развернувшимся зрелищем, острым и прекрасным во тьме, полной звезд.
Половина горизонта предстала нашим глазам в блеске иллюминации. В
воздухе висела яркая золотая сеть; сверкающие гирлянды, созвездия, огненные
розы и шары электрических фонарей были, как крупный жемчуг среди золотых
украшений. Казалось, стеклись сюда огни всего мира. Корабли рейда сияли,
осыпанные белыми лучистыми точками. На барке, черной внизу, с освещенной,
как при пожаре, палубой вертелось, рассыпая искры, огненное, алмазное
колесо, и несколько ракет выбежали из-за крыш на черное небо, где, медленно
завернув вниз, потухли, выронив зеленые и голубые падучие звезды. В это же
время стала явственно слышна музыка; дневной гул толпы, доносившийся с
набережной, иногда заглушал ее, оставляя лишь стук барабана, а потом
отпускал снова, и она отчетливо раздавалась по воде, - то, что называется:
"играет в ушах". Играл не один оркестр, а два, три... может быть, больше,
так как иногда наступало толкущееся на месте смешение звуков, где только
барабан знал, что ему делать. Рейд и гавань были усеяны шлюпками, полными
пассажиров и фонарей. Снова началась яростная пальба. С шлюпок звенели
гитары; были слышны смех и крики.
- Вот так Гель-Гью, - сказал Тоббоган. - Какая нам, можно сказать,
встреча!
Береговой отсвет был так силен, что я видел лицо Дэзи. Оно, сияющее и
пораженное, слегка вздрагивало. Она старалась поспеть увидеть всюду; едва ли
замечала, с кем говорит, была так возбуждена, что болтала не переставая.
- Я никогда не видела таких вещей, - говорила она. - Как бы это узнать?
Впрочем- О! О! О! Смотрите, еще ракета! И там; а вот - сразу две. Три!
Четвертая! Ура! - вдруг закричала она, засмеялась, утерла влажные глаза и
села с окаменелым лицом.
Фок упал. Мы подошли с приспущенным гротом, и "Нырок" бросил якорь
вблизи железного буя, в кольцо которого был поспешно продет кормовой канат.
Я бродил среди суматохи, встречая иногда Дэзи, которая появлялась у всех
бортов, жадно оглядывая сверкающий рейд.
Все мы были в несколько приподнятом, припадочном состоянии.
- Сейчас решили, - сказала Дэзи, сталкиваясь со мной. - Все едем;
