более - с Синкрайтом, сильно не нравящимся мне всей своей повадкой, и я
колебался, но, подумав, решил, что идти все-таки лучше, чем просить
Синкрайта об одолжении принести карту. Я встал, и мы прошли в каюту Геза,
где Синкрайт вынул из клеенчатой папки несколько морских карт, разыскав ту,
которая требовалась.
- Я слышал, - сказал Синкрайт, - что вам все равно, куда мы плывем,
поэтому вначале я удивился, услышав ваше желание.
- Мне это действительно все равно, - ответил я, морщась от его
угодливой улыбки, - но такое отношение не мешает законному любопытству.
Синкрайт ненатурально и без нужды захохотал, вызвав тем у меня желание
хлопнуть его по плечу, сказав: "Вы подделываетесь ко мне на всякий случай,
но, милый мой, я это отлично вижу".
Я стоял у стола, склонясь над картой. Раскладывая ее, Синкрайт отвел
верхний угол карты рукой, сделав движение вправо от меня, и, машинально
взглянув по этому направлению, я увидел сбоку чернильного прибора фотографию
под стеклом. Это было изображение девушки, сидевшей на чемоданах.
Глава XII
Я узнал ее сразу благодаря искусству фотографа и особенности некоторых
лиц быть узнанными без колебания на любом, даже плохом изображении, так как
их черты вырезаны твердой рукой сильного впечатления, возникшего при особых
условиях. Но это было не плохое изображение. Неизвестная сидела, облокотясь
правой рукой; левая рука лежала на сдвинутых коленях. Особый, интимный
наклон головы к плечу смягчал чинность позы. На девушке было темное платье с
кружевным вырезом. Снимаясь, она улыбнулась, и след улыбки остался на ее
светлом лице.
Главной моей заботой было теперь, чтобы Синкрайт не заметил, куда я
смотрю. Узнав девушку, я тотчас опустил взгляд, продолжая видеть портрет
среди меридианов и параллелей, и перестал понимать слова штурмана. Соединить
мысли с мыслями Синкрайта хотя бы мгновением на этом портрете - казалось мне
нестерпимо.
Хотя я видел девушку всего раз, на расстоянии, и не говорил с ней, -
это воспоминание стояло в особом порядке. Увидеть ее портрет среди вещей
Геза было для меня словно живая встреча. Впечатление повторилось, но
{теперь} - резко и тяжело; оно неестественно соединялось с личностью Геза. В
это время Синкрайт сказал:
- Отсюда идет течение; даже при слабом ветре можно сделать...
- От десяти до двенадцати миль, - сказал Гез позади меня. Я не слышал,
как он вошел. - Синкрайт, - продолжал Гез, - ваша вахта началась четыре
минуты назад. Ступайте, я покажу карту.
Синкрайт, спохватясь, ринулся и исчез.
Обветренное лицо Геза носило следы плохо проведенной ночи. Он курил
сигару. Не снимая дождевого плаща и сдвинув на затылок фуражку, Гез оперся
рукой о карту, водя по ней дымящимся концом сигары и говоря о значении
пунктиров, красных линий, сигналов. Я понял лишь, что он рассчитывает быть в
Гель-Гью дней через пять-шесть. Затем он скинул кожаный плащ, фуражку и сел,
вытянув ноги. Я сел к портрету затылком, чтобы избежать случайного,
щекотливого для меня разговора. Я чувствовал, что мой интерес к Биче Сениэль
еще слишком живо всколыхнут, чтобы пройти незамеченным такому пройдохе, как
Гез, - навязчивое самовнушение, обычно приводящее к результату, которого
стремишься избежать.
Взгляд Геза был устремлен на пуговицы моего жилета. Он медленно
поднимал голову; встретясь наконец с моим взглядом, капитан, прокашлявшись,
стал протирать глаза, отгоняя рукой дым сигары.
- Как вам нравится Синкрайт? - сказал он, протягивая руку к столу -
стряхнуть пепел. При этом, не поворачиваясь, я знал, что, взглянув мельком
на стол, он посмотрел на портрет. Этот рассеянный взгляд ничего не сказал
мне. Я рассматривал Геза по-новому. Он предстал теперь на фоне потаенного,
внезапно установленного мной отношения к {той} девушке, и от сильного
желания понять суть отношения - но понять без расспросов - я придал его
взгляду на портрет разнообразное значение. Как бы там ни было, Филатр
оказался прав, когда заметил, что "обозначается действие", а он сказал это.
Я сам, открыв портрет, был уже твердо, окончательно убежден, что события
приведут к действию.
Итак, я ответил на вопрос о Синкрайте:
- Синкрайт, как всякий человек первого дня пути, - человек, похожий на
всех: с руками и головой.
- Дрянь человек, - сказал Гез. Его несколько злобное утомление исчезло;
он погасил окурок, стал вдруг улыбаться и тщательно расспросил меня, как я
себя чувствую - во всех отношениях жизни на корабле. Ответив, как надо, то
есть бессмысленно по существу и прилично-разумно по форме, я встал, полагая,
что Гез отправится завтракать. Но на мое о том замечание Гез отрицательно
покачал головой, выпрямился, хлопнул руками по коленям и вынул из нижнего
ящика стола скрипку.
Увидев это, я поддался соблазну сесть снова. Задумчиво рассматривая
меня, как если бы я был нотный лист, капитан Гез тронул струны, подвинтил
колки и наладил смычок, говоря:
- Если будет очень противно, скажите немедленно. Я молча ждал. Зрелище
человека с желтым лицом, с опухшими глазами, сунувшего скрипку под бороду и
делающего головой движения, чтобы удобнее пристроить инструмент, вызвало у
меня улыбку, которую Гез заметил, немедленно улыбнувшись сам, снисходительно
и застенчиво. Я не ожидал хорошей игры от его больших рук и был удивлен,
когда первый же такт показал значительное искусство. Это был этюд Шопена.
Играя, Гез встал, смотря в угол, за мою спину; затем его взгляд, блуждая,
остановился на портрете. Он снова перевел его на меня и, доигрывая, опустил
глаза.
Спенсер советует устраивать скрипичные концерты в помещениях, обитых
тонкими сосновыми досками на полфута от основной стены, чтобы извлечь
резонанс, необходимый, по его мнению, для ограниченной силы звука скрипки.
Но не для всякой композиции хорош этот рецепт, и есть вещи, сила которых в
их содержании. Шепот на ухо может иногда потрясти, как гром, а гром -
вызвать взрыв смеха. Этот страстный этюд и порывистая манера Геза вызвали
все напряжение, какое мы отдаем оркестру. Два раза Гез покачнулся при
колебании судна, но с нетерпением возобновлял прерванную игру. Я услышал
резкие и гордые стоны, жалобу и призыв; затем несколько ворчаний, улыбок,
смолкающий напев о былом - Гез, отняв скрипку, стал сумрачно ее настраивать,
причем сел, вопросительно взглядывая на меня.
Я похвалил его игру. Он, если и был польщен, ничем не показал этого.
Снова взяв инструмент, Гез принялся выводить дикие фиоритуры, томительные
скрипучие диссонансы - и так, притворно, увлекся этим, что я понял
необходимость уйти. Он меня выпроваживал.
Видя, что я решительно встал, Гез опустил смычок и пожелал приятно
провести день - несколько насмешливым тоном, на который теперь я уже не
обращал внимания. И я сам хотел быть один, чтобы подумать о происшедшем.
Глава XIII
Ища случая разрешить загадку портрета, хотя и не имел для этого ни
определенных надежд, ни обдуманного, готового плана, я перебрался на палубу
и уселся в шезлонг.
Единственным человеком, которого без особого морального насилия над
собой я мог бы вовлечь в интересующий меня разговор, был Бутлер. Куря, я
стал ожидать его появления. У меня было предчувствие, что Бутлер придет.
Меж тем погода улучшилась; ветер утратил резкость, сырость исчезла, и
солнечный свет окреп; хотя ярко он еще не вырывался из туч, но стал теплее
тоном. Прошло четверть часа, и Бутлер действительно появился, если не
навеселе, то прогнав тяжкий вчерашний хмель стаканчиком полезных размеров.
Мне показалось, что он доволен, увидев меня. Не теряя времени, я
пригласил его выкурить сигару, взял бодрый, живой тон, рассказал анекдот и,
когда увидел, что он изменил несколько напряженную позу на непринужденную и
стал связно произносить довольно длинные фразы, - сказал ему, что "Бегущая
по волнам" - самое великолепное парусное судно, какое мне приходилось
видеть.
- Оно было бы еще лучше, - сказал Бутлер, - для нас, конечно, если бы
могло брать больше груза. Один трюм. Но и тот рассчитан не для грузовых
операций. Мы кое-что сделали, сломав внутренние перегородки, и тем увеличили
емкость, но все же грузить более двухсот тонн немыслимо. Теперь, при высокой
цене фрахта, еще можно существовать, а вот в прошлом году Гез наделал немало
долгов.
Я узнал также, что судно построено Нэдом Сениэль четырнадцать лет
назад. При имени "Сениэль" воздух сошелся в моем горле. Я сохранил
внимательную неподвижность лица.
- Оно выстроено для прогулок, - говорил Бутлер, - и было раз в
кругосветном плавании. Дело, видите ли, в том, что род ныне умершей жены
Сениэля в родстве с первыми поселенцами, основателями Гель-Гью; те были
выкинуты, очень давно, на берег с брига, называвшегося, как и наше судно,
"Бегущая по волнам". Значит, эта история отчасти фамильная, и жена Сениэля
выбрала для корабля тоже такое название. Лет пять назад Нэд Сениэль
разорился, когда цена на хлопок пошла вниз. Продал корабль Гезу. Гез с
самого начала капитаном "Бегущей"; я здесь недавно. Вся история мне известна
от Геза.
- Следовательно, - спросил я, - Гез купил судно после разорения
Сениэля?
Смутясь, Бутлер стал молча заклеивать слюной отставший сигарный лист.
Он неловко вышел из положения, сказав:
- Теперь, кажется, оно перешло к Брауну. Да, оно так Впрочем, денежные
дела - не моя забота.
Рассчитывая, что на днях мы поговорим подробнее, я не стал больше
спрашивать его о корабле. Кто сказал "А", тот скажет и "Б", если его не
мучить. Я перешел к Гезу, выразив сожаление, крайне смягченное по остроте
своего существа, что капитан бездетен, так как его жизнь, по-видимому,
довольно беспутна; она лишена правильных семейных забот.
- Детей?! - сказал Бутлер, делая круглые глаза. Он был невероятно
изумлен. Мысль иметь детей Гезу крайне поразила Бутлера. - Да он никогда не
был женат. Что это вам пришло в голову?
- Простая самонадеянность. Я был уверен, что капитан Гез женат.
- Никогда. Может быть, вы подумали это потому, что увидели на его столе
портрет барышни; ну, так это дочь Сениэля.
Я молчал. Бутлер стал смотреть на носок своего сапога. Я внимательно
наблюдал за ним. На его крутом, замкнутом лице выступила улыбка - начало
улыбки.
Я не ожидал решительных конфиденций, так как чувствовал, что подошел
вплотную к разгадке того обстоятельства, о котором, как о несомненно
интимном, Бутлер навряд ли стал бы распространяться подробнее малознакомому
человеку. После улыбки, которая начала возникать в лице Бутлера, я сам
признал бы подобные разъяснения предательством.
Бутлер усиленно затянулся сигарой, стряхнул пепел с колен и ушел,
сославшись на дела.
Я остался. Я думал, не следовало ли рассказать Бутлеру о моей встрече
на берегу с Биче Сениэль, но вспомнил, что мне, в сущности, ничего не
известно об отношениях Геза и Бутлера. Он мог передать этот разговор
капитану, вызвав тем новые осложнения. Кроме того, почти одновременное
прибытие девушки и корабля в Лисс - не произошло ли с ведома и согласия
обеих сторон? Разговор с Бутлером как бы подвел меня к запертой двери, но не
дал ключа от замка; узнав кое-что, я, как и раньше, знал очень немного о
том, почему фотография Биче Сениэль украшает стол Геза. Человеческие
отношения бесконечно разнообразны, я встречал случаи, когда громадный
интерес к темному положению распылив алея простейшим решением, иногда -
пустяком. С другой стороны, надо было признать, что портрет дочери Сениэля,
