нок. Чуть только солнышко покажется, он уже начинает кругами взлетать
вверх и все поет, все поет: "Какая радость! Какая сладость!" - пока се-
ребристый голосок его не замрет в вышине.
Камбала
Давно уж рыбы были недовольны, что в царстве их порядка нет. Никто не
обращался к другому за советом, плыл, куда вздумается, пересекал путь
тем, которые желали не разлучаться, либо загораживал им дорогу, и
сильный нередко наносил слабому такой удар хвостом, что того далеко от-
кидывало в сторону, а то и проглатывал его без всяких околичностей.
"Как бы хорошо это было, - говорили между собою рыбы, - кабы у нас
был король, который бы у нас судил суды правые", - и порешили выбрать
себе в повелители того, кто быстрее всех рассекает волны и потому может
всегда оказать слабому помощь.
И вот они вытянулись в ряд у берега, и щука хвостом подала всем знак,
по которому все пустились плыть. Стрелою мчалась вперед всех щука, а с
нею селедка, пескарь, окунь, карп и другие многие. Плыла и камбала, тоже
думала, что достигнет цели.
Вдруг раздался общий крик: "Селедка всех обогнала!" - "Кто обогнал? -
с досадою воскликнула плоская и тяжеловесная камбала, далеко отставшая
от всех. - Кто, кто обогнал?" - "Селедка", - отвечали ей. "Ничтожная,
голая селедка!? - воскликнула завистливая камбала. - Голая селедка?!"
С той пор в наказание у завистливой камбалы и рот на сторону.
Выпь и удод
Где вы наших коров пасете?" - спросил ктото старого пастуха. "А вот
здесь, сударь, где травы не очень обильны и не очень тощи; потому что и
те и другие не полезны для коров". - "Почему же так?" - "А вот извольте
прислушаться, - отвечал пастух, - это ведь на лугу выпь кричит таким
густым басом... Тоже ведь в пастухах была, и удод тоже. Я вот сейчас
расскажу, как они пасли.
Выпь для своих стад выбирала всегда самые тучные зеленые луга, где
цветов изобилие; вот ее коровы от той травы всегда были бодры и в теле,
да уж очень дики.
А удод пас свое стадо по высоким, сухим горным откосам, где ветер пе-
сок крутит, а коровенки его бывали худы и никак не могли сил набраться.
Бывало, вечером выпь своих коров собрать не может, все так врозь и
разбегаются. Бывало, кричит до хрипоты: "В путь пойдем! В путь пойдем!"
- а они все ее голоса не слушают!
А удод, напротив, коров своих еле на ноги поднять может: так они ис-
тощены и бессильны. "Подь, подь, подь!" - кричит бедняга, из сил выбива-
ется, а коровы его все лежат на песочке.
Вот так-то и всегда бывает с теми, кто меры не знает!
Ведь вот и теперь - ни удод, ни выпь стад не пасут, а все еще выпь
кричит по-прежнему хриплым басом: "В путь пойдем!" - а удод все надсажи-
вается, выкрикивая: "Подь, подь, подь!"
Сова
Назад тому лет двести, а может быть, и побольше, когда люди еще дале-
ко не были настолько умны и плутоваты, как теперь, случилось в небольшом
городке диковинное происшествие.
Одна из очень больших сов залетела ночью из соседнего леса в житницу
одного из горожан и на рассвете не решалась выйти из своего укромного
уголка из опасения, что при вылете ее, как и всегда, птицы поднимут
страшный крик.
Когда поутру слуга заглянул в житницу, чтобы достать из нее соломы,
он так перепугался, увидев в углу сову, что тотчас выбежал, бросился к
хозяину и возвестил ему: "В житнице сидит чудовище, какого я в жизнь
свою не видал, - глазами ворочает и каждого живьем проглотить готово". -
"Знаю я тебя, - сказал ему хозяин, - за черным дроздом в поле гоняться -
на это ты мастер; а к дохлой собаке без палки не подойдешь. Сам пойду
посмотрю, что ты там за чудовище открыл", - и храбро пошел в житницу и
стал кругом озираться.
Но, увидев диковинную и некрасивую птицу своими собственными глазами,
и он тоже перепугался не меньше, чем его слуга.
В два прыжка очутился он у соседей и стал их умильно просить, чтобы
они оказали ему, помощь против невиданного и опасного зверя; а не то
оно, мол, как вырвется из его житницы да накинется на город, так городу
грозит великая опасность.
Поднялся шум и крик по всем улицам; горожане собрались с вилами, ко-
сами и топорами, словно навстречу врагу; явились и ратманы с бургомист-
ром во главе. Построившись на площади рядами, они двинулись к житнице и
окружили ее со всех сторон.
И выступил из рядов самый мужественный из всех горожан, и с копьем
наперевес вступил было в житницу...
Но тотчас же выскочил из нее, бледный как смерть, закричал - и слова
выговорить не мог.
Еще двое пытались туда войти, но и тем не повезло. Наконец, выступил
вперед высокий здоровый мужчина, который был известен своими военными
подвигами, и сказал: "Вы не выгоните оттуда чудовища одним взглядом; тут
надо взяться за дело толком, а вы все, как я вижу, оробели и сунуться
поближе не смеете".
Он приказал принести себе латы и шлем, меч и копье и вооружился, как
следует.
Все похваляли его необыкновенное мужество, хотя многие и опасались за
его жизнь.
Но вот две створки ворот житницы были широко открыты, и все увидели
сову, которая тем временем уселась на одной из поперечных балок.
Воин приказал принести лестницу, и когда он на нее занес ногу, соби-
раясь лезть вверх, то все стали кричать ему: "Смелее! Смелее!" - и при-
зывали на помощь ему Святого Георгия, который убил дракона.
Когда же он поднялся по лестнице и сова увидела, что он до нее доби-
рается, да к тому же и криком была перепугана и не знала куда деваться,
она повела глазами, взъерошила перья, захлопала крыльями, защелкала клю-
вом и глухим голосом взвыла: "Шуху! Шуху!"
"Вперед! Вперед!" - кричала с надворья толпа, ободряя храброго воина.
"Кто на моем месте был бы, тот не очень бы крикнул: вперед!" - отве-
чал им воин.
Однако же и еще поднялся на одну ступеньку, но задрожал и почти без
сознания спустился наземь.
И вот, наконец, никого не осталось, кто бы решился подвергнуть себя
страшной опасности. "Чудовище, - так говорили все, - одним своим ды-
ханьем отравило и нанесло смертельную рану храбрейшему из нас, неужели
же мы, остальные, дерзнем тут ставить свою жизнь на карту?"
Стали совещаться, что им делать, чтобы не погубить весь народ. Долгое
время совещание не приводило ни к чему, пока, наконец, бургомистру не
пришла превосходная мысль. "По-моему, - сказал он, - нам следует из об-
щей складчины откупить у хозяина эту житницу со всем, что в ней хранит-
ся" - с зерном, с сеном и соломой, и, обеспечив его от убытков, сжечь
эту житницу дотла! Тогда, по крайней мере, не надо никому свою жизнь
подвергать опасности. Тут уж нечего и рассуждать, и скупость в данном
случае была бы неуместна".
Все согласились с ним.
И вот житницу зажгли с четырех углов, и с нею вместе сгорела и сова.
Не веришь?
Сам туда сходи да хорошенько выспроси.
Время жизни
Всевышний Господь, создавая мир и всех тварей, задумал всем им опре-
делить время жизни. Тут пришел к нему осел и спросил: "Повелитель, как
долго должен я жить?" - "Тридцать лет, - отвечал ему Господь, - довольно
ли с тебя?" - "Ах, это слишком много, - возразил осел, - сам вообрази
мое тягостное существование: с утра до ночи таскать тяжкие ноши, кули с
зерном возить на своем хребте на мельницу, чтобы другим доставить муку
для хлеба... А поощрение какое? Одни удары да пинки! Нет, уж ты поу-
меньши мне срок жизни!" Сжалился над ним Господь и сократил его жизнь до
восемнадцати лет.
Осел ушел от него утешенный, а на его место явилась собака. "Как дол-
го хочешь ты жить на свете? - спросил собаку Бог. - Вот ослу показался
тридцатилетний срок слишком большим, а тебе довольно ли этого будет?" -
"Воля твоя. Господи, - отвечала собака, - но сообрази - сколько я должна
бегать? Пожалуй, ноги мои так долго и не выдержат; а если при этом я еще
и лаять перестану, и зубы у меня выпадут, тогда придется мне только без
пользы слоняться из угла в угол да ворчать".
Бог признал, что собака права, и оставил ей всего двенадцать лет жиз-
ни. Затем явилась обезьяна. "Ну, ты уж, верно, пожелаешь жить тридцать
лет на свете? - сказал Бог обезьяне. - Работать тебе не нужно, как осел
и собака работают, тебе всегда привольно". - "Это только со стороны так
кажется, - сказала обезьяна, - а на самом деле все иначе. У меня тоже
бывает, что к киселю ложки не хватает! Ведь я же все должна выкидывать
разные веселые штуки, рожи корчить, чтобы смешить людей, а как дадут они
мне яблоко, смотришь: оно оказывается кислым. Как часто за шуткою скры-
вается грусть! Нет, тридцать лет жизни мне не вынести!" Бог смиловался и
даровал ей только десять лет.
Наконец, явился и человек, здоровый, веселый, свежий, и просил опре-
делить ему время жизни. "Вот тебе тридцать лет, - сказал Господь, - до-
вольно ли тебе?" - "Слишком мало! - воскликнул человек. - Чуть только я
обзаведусь домом, чуть только запылает огонь в моем очаге, чуть только
зацветут и станут приносить плоды посаженные мною деревья, жить бы мне
да радоваться! А тут и умирать изволь! Нет, милосердный Боже, продли мой
краткий век!" - "Ну, хорошо. Я приложу к нему восемнадцать лет осла", -
сказал Бог. "Мало мне!" - возразил человек. "Ну, еще двенадцать лет со-
бачьего века". - "И все-таки мало!" - "Ну, ладно же! Накину тебе еще де-
сять лет обезьяньего века, больше и не проси!" Человек ушел все же очень
недовольный.
С той поры человек живет семьдесят лет.
Первые тридцать лет - цветущие годы - проходят быстро. Тогда он и
здоров, и весел, и работает охотно, и наслаждается жизнью. Затем следуют
восемнадцать лет ослиного века: тяжести наваливаются на плечи: он таска-
ет на себе мешки с зерном для других, а пинки и удары нередко служат ему
вознаграждением. Затем наступают двенадцать лет собачьего века, когда и
он слоняется по углам, ворчит и, не имея зубов, не может никого укусить.
А как минут и эти годы, десятилетний обезьяний век заканчивает его
жизнь: человек становится слабоумным и глуповатым, занимается пустяками
и является посмешищем даже для детей.
Предвестники Смерти
Давно, давно это было - вышел великан на большую дорогу, и вдруг
навстречу ему выскочил неведомый ему человек и крикнул: "Стой! Ни шагу
далее!" - "Что?! - проговорил великан. - Ты, ничтожество, которое я могу
расплющить между пальцами, и ты вздумал мне загородить дорогу? Кто ты,
что смеешь так дерзко говорить со мною?" - "Я - Вестник Смерти, - отве-
чал незнакомец, - никто не смеет мне противиться, и ты тоже должен пови-
новаться моим велениям".
Но великан не захотел повиноваться и вступил в борьбу с Вестником
Смерти.
То была долгая и страшная борьба, в которой наконец великан одолел и
кулачищем своим нанес такой страшный удар своему врагу, что тот пал на-
земь около камня.
Великан пошел своей дорогой, а Вестник Смерти, пораженный им, все еще
лежал и до того был обессилен, что даже не мог и приподняться с земли.
"Что же из этого может выйти? - спрашивал он самого себя. - Коли я тут
буду лежать в углу, никто на свете умирать не станет, и он так перепол-
нится людьми, что им, наконец, негде и стоять будет".
Тем временем по той же дороге шел молодой человек, здоровый и свежий,
весело напевал песню и посматривал по сторонам. Когда он увидел незна-
комца, лежавшего почти без чувств, он сострадательно подошел к нему,
поднял его, влил в его уста подкрепляющего напитка из своей фляжки и
обогрел, пока к тому снова не возвратились силы,
"А знаешь ли ты, - сказал незнакомец, поднимаясь на ноги, - кто я та-
ков, кому ты помог подняться?" - "Нет, - отвечал юноша, - я тебя не
знаю". - "Я - Вестник Смерти! - сказал незнакомец. - Никого я не щажу и
для тебя также не могу сделать исключения. Но, чтобы изъявить тебе бла-
годарность, обещаю тебе, что я не внезапно нападу на тебя, а сначала еще
