пошлю к тебе моих предвестников, а потом уж сам к тебе приду и похищу
тебя". - "Ну, что же? - сказал юноша. - И на том спасибо; по крайней ме-
ре, буду знать, когда ты ко мне придешь, и до тех пор буду считать себя
обеспеченным..."
Затем он пошел своей дорогой, был весел и доволен и жил одним днем.
Однако же юности и здоровья не надолго хватило; вскоре явились болез-
ни и страдания, которые и днем его мучили, и ночью не давали покоя.
"Умереть-то я не умру, - говорил он сам себе в утешение, - ведь Вест-
ник Смерти сказал мне, что пошлет вперед своих предвестников, вот только
бы отделаться от этих несносных недугов!"
И как только чувствовал себя здоровым, тотчас снова начинал жить в
радости.
И вот однажды кто-то похлопал его по плечу: обертывается он и видит -
Вестник Смерти...
Тот говорит ему: "Следуй за мною - настал твой час разлуки с миром".
- "Как? - отвечал ему человек. - Да разве же ты хочешь не выполнить сво-
его слова? Не ты ли обещал мне прежде своего прихода прислать своих
предвестников? А между тем ко мне никто не приходил". - "Замолчи! - ска-
зал ему Вестник Смерти. - Разве я не посылал тебе одного предвестника за
другим? Разве не приходила к тебе лихорадка, не потрясала тебя, не сши-
бала с ног? Разве головокружение не туманило тебе разум? Разве ломота не
сводила тебе все члены? Или ты не замечал шума в ушах? Или не чувствовал
боли в зубах и деснах? Разве не темнело у тебя в глазах? Разве же, нако-
нец, сладостный сон, мой милый брат, не напоминал тебе каждый вечер обо
мне? Разве, погрузившись в сон, ты не лежал уже, как мертвый?.."
Человек не знал, что возразить, отдался на волю своей судьбы и после-
довал за Вестником Смерти.
Гусятница у колодца
Жила-была старушка престарая, предряхлая; жила она со своим стадом
гусей в глуши между горами, и был у нее небольшой домик. Эта глушь была
окружена большим лесом, и старуха каждое утро, взяв свою клюку, тащилась
в этот лес, там она собирала травку для своих гусей да разные дикорасту-
щие плоды, насколько могла их достать рукою, и все это тащила домой на
спине.
Можно было подумать, что тяжелая ноша пригнет ее к земле, а между тем
она всегда благополучно доносила ее до дому.
И если ей, бывало, кто-нибудь повстречается, то она ласково поклонит-
ся и скажет: "День добрый, землячок; погодка-то сегодня какова! Небось
дивишься, что я травку на себе тащу? Что делать, каждый должен себе по
силам ношу выбирать".
И несмотря на всю эту приветливость, никто не любил с нею встре-
чаться, и даже нарочно обходили ее, чтобы не сойтись с нею, а когда мимо
ее случалось проходить отцу с сынком, отец говаривал сынку: "Берегись
старухи - это ведьма".
Однажды утром красивый юноша проходил через тот лес. Ярко светило
солнце, птицы пели, прохладный ветерок шелестел в листве; и на сердце у
юноши были только радость да довольство.
Ему еще никто не попадался навстречу, как вдруг он увидел старую
ведьму, которая стояла, опустившись на колени, и срезала траву серпом.
Большой узел травы уже был у нее навязан на спине, да еще рядом стояли
две корзинки, полнехоньки дикими грушами и яблоками.
"Да как же это, тетушка, скажи пожалуйста, - спросил у нее юноша, -
как же можешь ты все это стащить?" - "Хочешь не хочешь, а тащить должна,
господин честной! - отвечала старуха. - Богатым, конечно, это не нужно.
А у мужика, знаете ли, есть такое присловье:
Жить хочешь - не зевай,
Знай спину подставляй! А вот, может быть, вы не захотите ли мне по-
мочь? - добавила старуха, видя, что юноша от нее не отходит. - И спи-
на-то у вас пряменькая, и ножки резвенькие, так вам это и нетрудно бу-
дет. К тому же и дом-то отсюда не далеко - за горою на полянке. Вы бы в
один прыжок там очутиться могли".
Юноша почувствовал сострадание к старухе. "Хоть отец мой и не мужик,
а богатый граф, но я готов снести ваш узел, чтобы показать, что не одни
мужики умеют таскать тяжести". - "Попробуйте, - сказала старуха, - очень
вы этим меня обяжете. Оно, конечно, придется вам с часочек пути брести,
ну, да это для вас сущие пустячки! Кстати уж, и яблоки, и груши захвати-
те с собою".
Молодому графу показалось страшновато, когда он подумал об этом ча-
сочке пути, но старуха уже не выпускала его из рук, взвалила ему узел на
спину, а корзины повесила ему на руки...
"Видите, совсем не тяжело?" - сказала она. "Нет, очень тяжело! - от-
вечал граф, и на лице его изобразилось страдание. - Твой узел давит так,
как будто в нем камни наложены, а эти яблоки и груши - словно свинцо-
вые... Я еле двигаться могу!"
Он готов был все с себя сбросить, но старуха этого не допустила.
"Смотрите-ка, - сказала она насмешливо, - молодой-то господин того снес-
ти не может, что я, старая баба, столько раз на себе таскала. Вот на
ласковые-то слова вы все горазды, а как дойдет до дела, так все и на по-
пятный... Ну, что же вы стали? - продолжала она. - Чего вы медлите? Из-
вольте-ка шагать. Узла с вас никто уж теперь не снимет".
Пока он шел по ровному месту, то это еще было сносно; но когда они
пришли к горе и должны были подниматься, и камни, словно живые, катились
из-под его ног, тогда это уж было свыше сил его. Капли пота выступали у
него на лбу и, то горячие, то холодные, катились по его спине.
"Тетушка, - сказал он, - не могу я дальше идти, я должен немного от-
дохнуть". - "Нет, - отвечала старуха, - когда дойдешь до места, тогда и
отдыхай, а теперь изволь идти вперед. Кто знает, на что это вам может
пригодиться". - "Старуха! Совести у тебя нет", - сказал граф и хотел
сбросить с себя узел, но все усилия его были напрасны: узел так крепко
держался на его спине, словно прирос. Как ни вертелся он, как ни крутил-
ся, но никак не мог его с себя сбросить.
А старуха-то над ним смеялась и попрыгивала вокруг него на своей клю-
ке. "Не извольте гневаться, любезный господин, - говорила она, - ведь вы
вот покраснели в лице, как рак печеный! Извольте-ка нести вашу ношу с
терпением; ну, а когда придем домой, так я не поскуплюсь дать вам на ча-
ек". Что оставалось ему делать? Он должен был примириться со своей
судьбой и терпеливо тащиться вслед за старухой. Она, по-видимому, стано-
вилась все проворнее да проворнее, а его тяжесть становилась все тяже-
лее.
И вдруг старуха приостановилась, вспрыгнула наверх узла и преспокойно
там уселась; и несмотря на то, что она была суха, как хворостина, а ока-
залась тяжелее всякой толстой деревенской девки. Колени у юноши задрожа-
ли, он стал приостанавливаться, а старуха давай его хлестать то прутом,
то крапивой по ногам. С непрерывающимся оханьем поднялся он на гору и,
наконец, добрел до дома старухи как раз в то время, когда уже готов был
упасть.
Когда гуси завидели старуху, они стали взмахивать крыльями и вытяги-
вать вперед шеи, и бежали к ней навстречу с веселым гоготаньем. Позади
стада с хворостиной в руках шагала какая-то пожилая и неуклюжая баба,
высокая и здоровенная, но безобразная, как ночь.
"Матушка, - обратилась она к старухе, - разве что с вами случилось,
что вы так запоздали?" - "Ничуть не бывало, доченька, - возразила ей
старуха, - со мною ничего дурного не случилось; напротив, вот этот милый
господин взялся даже тащить на себе мою ношу; мало того, когда я устала,
он еще и меня взвалил себе на спину. Притом же и дорога ничуть нам не
показалась длинной, всю дорогу мы смеялись и шутили".
Наконец, старуха сползла у него со спины, взяла и узел свой, и корзи-
ны, посмотрела на него весьма дружелюбно и сказала: "Вот теперь при-
сядьте здесь на скамейку у дверей и отдохните. Вы честно заработали наг-
раду за свой труд, и вы ее получите".
Потом обратилась к гусятнице и сказала: "Войди-ка в дом, доченька;
неприлично тебе здесь одной оставаться с молодым господином. Не надо
масла подливать в огонь... Пожалуй, еще влюбится в тебя".
Граф и сам не знал, что ему делать - плакать или смеяться? "Вот сок-
ровище-то, - подумал он, - да будь она даже и на тридцать лет моложе,
она бы не могла тронуть моего сердца". Между тем, старуха ласкала и гла-
дила своих гусей, как милых деток, и затем вошла в дом со своею дочерью;
а юноша растянулся на скамье под дикой яблоней.
В воздухе было тепло и приятно; кругом простиралась зеленая широкая
лужайка, усеянная синими и желтыми цветами, а посреди лужайки бежал
светлый ручей, сверкая на солнце; и белые гуси двигались тут же взад и
вперед либо полоскались в воде.
"Тут очень мило, - сказал граф, - но только я так устал, что глаз ра-
зомкнуть не могу: дай-ка я посплю немного. Лишь бы только не поднялся
ветер и не унес бы мои ноги - они у меня словно ватные..."
Поспав немного, он был разбужен старухою. "Вставай, - сказала она
ему, - ты здесь не можешь оставаться. Правда, тебе от меня таки солоно
пришлось, но все же ты жив остался... Теперь хочу тебе отдать награду:
ведь в деньгах и во всяком добре ты не нуждаешься, так вот тебе нечто
иное. - И сунула ему в руку кружечку, целиком вырезанную из изумруда. -
Храни это бережно, - добавила она, - в этом твое счастье".
Граф вскочил на ноги, чувствуя себя опять и сильным, и бодрым, побла-
годарил старуху за ее подарок и пустился в путь-дорогу, даже и не поду-
мав оглянуться на дочку старухи.
Уж он порядочный кусок пути прошел, а все еще издали доносился до не-
го веселый крик гусей.
Граф три дня блуждал по этой глуши, прежде чем из нее выбрался. Затем
пришел он в большой город, и так как никто его не знал там, то он и был
приведен в королевский замок, в зал, где король и королева сидели на
троне.
Граф опустился на колено, вынул изумрудный сосуд, подаренный ему ста-
рухою, и положил его к ногам королевы. Та приказала ему встать и подать
себе эту драгоценную безделушку. Но едва только она открыла этот сосуд и
в него заглянула, как упала на землю замертво.
Графа схватили королевские слуги и собирались вести в темницу; но ко-
ролева открыла глаза и приказала его освободить. "Все выйдите отсюда
вон, - сказала она, - я должна с ним переговорить наедине".
Оставшись наедине с графом, королева стала горько плакать и сказала:
"Что мне блеск и почести, меня окружающие, когда я каждое утро пробужда-
юсь с печалью и заботами! Три было у меня дочери, и младшая из них была
так прекрасна, что весь свет почитал ее за чудо. Бела, как снег, румяна,
как зорька, и волосы ее блистали, как лучи солнца. Когда она плакала, из
глаз ее не слезы капали, а жемчуг выкатывался и драгоценные камни.
Когда ей минуло пятнадцать лет, король призвал всех трех сестер к
своему трону. И посмотрели бы вы, как все были поражены, когда вошла моя
младшая дочь - словно солнышко на небо выкатилось!
Король же сказал им трем: "Дочери милые! Не знаю я, когда настанет
мой последний час, но я хочу сегодня же определить, что каждая из вас
должна будет получить по смерти моей. Знаю, что все вы меня любите; но
которая из вас более любит - той и достанется лучшая доля. - И потом до-
бавил: - Не можете ли вы мне выразить словами, насколько каждая из вас
меня любит? По вашим речам я ознакомлюсь и с тем, что вы думаете".
Тогда старшая сказала: "Люблю отца моего так же, как сладчайший са-
хар".
Другая сказала: "Люблю отца, как самое лучшее из моих платьев".
А младшая молчала.
Отец и спросил ее: "Ну, а ты, любимое мое дитятко, ты как меня лю-
бишь?" - "И сама не знаю, - отвечала она, - и даже не могу ни с чем
сравнить свою любовь".
Но отец настаивал, чтобы она выразилась определеннее.
Тогда она сказала наконец: "И самое лучшее блюдо мне без соли не
вкусно - вот и отца я тоже люблю, как соль!"
Услышав это, король пришел в ярость и сказал: "Если ты любишь меня
настолько лишь, насколько любишь соль, так и за любовь твою я награжу
