продавец магазина мужских товаров рекламировал распродажу
(распродажа - тоже психологический трюк, широко применяемый в
торговле): он держал микрофон и сыпал туда слова с такой
скоростью, что репродуктор на улице успевал выговаривать только
часть. Не то что восклицательный знак, запятую невозможно было
вставить между его фразами. Текст тут никакой роли не играл,
важен был тон - тон надвигающейся катастрофы: еще минута-другая
- и не останется ни одного галстука, ни одной пары трусов,
остаток вашей жизни будет испорчен оттого, что вы упустили
такую распродажу, единственный шанс... И так безостановочно,
час за часом, при этом одновременно кланяться и улыбаться
входящим покупателям, свободной рукой показывать разложенные
товары, Свободным глазом косить на улицу. Только глухие могли
спокойно проходить мимо.
Однако вернемся к нашим собакам. Подвывая, они несутся за
скользящим чучелом зайца. Рядом со мной притопывает
медноволосая девица с двумя совершенно одинаковыми близнецами.
Все трое, лениво покричав, прикладываются к банкам пива. Они
блестят повсюду, эти пивные банки из золотистой жести,- в
руках, под ногами. Пивные жестянки валяются на улицах, вдоль
дорог, вокруг бензоколонок, в парках. Кажется, что скоро весь
континент будет завален этой золотистой жестью и коричневыми
пивными бутылками.
Второй круг!.. Финиш! Фотоэлемент срабатывает, судьи
утверждают результат, радио оповещает, номер победителя
вспыхивает на табло, летят на землю разорванные талоны
проигравших, кто-то бежит получать выигрыш, остальные делают
новые ставки. Дрожащих от возбуждения собак уводят. Комментатор
отдыхает, букмекеры повышают голоса, чучело электрического
зайца медленно скользит по пустой дорожке. Забег продолжается
какие-нибудь три-четыре минуты. Через несколько минут -
следующий. Помчатся другие собаки, истошно завопит радио,
запрокинутся пивные жестянки, а впереди будет скользить
недосягаемый электрический заяц.
Скорость зайца регулируется так, что никогда гончая не
сможет догнать, схватить его... не сможет убедиться, что это
лишь чучело.
И никто не смеется. Улыбка - редкость, она гаснет в
плотной, непрестанно нагнетаемой атмосфере азарта. Кругом меня
были лица, измотанные безостановочной погоней за случаем.
Страсть, которая никогда но удовлетворяется. Выигрыш не
освобождает, а затягивает. Жажда впечатлений остается
неутоленной.
Заяц скользит всегда где-то впереди.
Что там впереди - деньги, удача, впечатления? За чем
гонятся? Кого хотят настигнуть? Все силы ума, изощренная
хитрость, опыт, расчеты - ради попытки выиграть. Выиграть -
что?
Взамен азарта подлинной жизни, взамен борьбы, спорта,
природы - впереди скользит электрическое чучело. За ним собаки,
за ними люди, за ними букмекеры, за ними, наверное, еще кто-то,
не знаю.
Последний забег. Трибуны пустеют. Охрипшие букмекеры
бредут к своим машинам. Гаснет табло. Блестят на асфальте
жестянки, бутылки, все засыпано рваными, скомканными талонами,
целлофаном сигаретных пачек. Сторож снимает чучело
электрического зайца...
АВТОМОБИЛИ И ПЕШЕХОДЫ
Разумеется, автомобилей больше. К счастью, те, которые без
водителя, стоят на месте. Пока что они сами по себе не
двигаются. Они заполняют стоянки, они тянутся вдоль всех
тротуаров, ими забиты шоссе, пустыри, они повсюду.
Но и люди не двигаются без машин.
Машина в Австралии нечто вроде голландского велосипеда.
Ходящих ногами голландцев я не встречал, голландца я видел
только на велосипеде. Голландское дитя делает не первый шаг, а
первый оборот педалью и вырастает не слезая с велосипеда. Все
же дети рождаются не с велосипедными колесами, а по-прежнему с
ручками, ножками, и если такого голландского младенца вовремя
увезти в другую страну, из него вырастет нормальный пешеход. В
самой Голландии пешеходы давно вывелись, они бывают только
привозные, в виде туристов.
В Австралии с пешеходами положение не менее бедственное.
Пешеход вымирает. В некоторых городах еще сохранились тротуары.
По ним идут к машине или из машины. На большее не решаются.
Казалось бы, простая вещь - перейти на другую сторону
улицы. Оказывается, это поступок, требующий времени, и
мужества, и серьезных причин. Так просто, за здорово живешь, на
другую сторону улицы не ходят. Машины едут одна за другой без
зазора, часами, недолями, годами. А так как количество машин с
каждым часом в Австралии увеличивается, то стоять на тротуаре и
ждать не имеет смысла - скорее можно попасть на другую сторону
улицы, сделав кругосветное путешествие.
Для нас переходы были особенно сложной операцией. Дело в
том, что движение тут левостороннее. А когда я ступал на
мостовую, голова моя, согласно многолетней привычке,
автоматически поворачивалась налево, и так как слева ни одна
машина не угрожала - все они мчались. от меня, - то ноги мои,
также автоматически, несли меня вперед, пока справа не
раздавались визг тормозов, крики и всякая непереводимая игра
слов. Тут я вспоминал, что я в Австралии и надо глядеть
наоборот, не влево, а вправо, я поворачивался вправо, но так
как это было на середине улицы, где все менялось, то
повторялось то же самое. Машины странным образом ехали на меня
оттуда, куда я и не собирался смотреть. Пока меня тащили из-под
колес, я вырабатывал условный рефлекс, - теперь, прежде чем
сойти на мостовую, я надолго задумывался. Рефлексы боролись во
мне. Сперва по привычке я начинал поворачиваться влево,
опомнившись, я быстро поворачивался вправо, затем на всякий
случай - опять влево и, снова вспомнив, - вправо. На середине
улицы надо было перестраиваться: теперь следовало смотреть в
другую сторону, наоборот по отношению к тому, как я привык, то
есть к тому влево, которое стало вправо, а теперь становится
влево, а так как здесь все наоборот, а на половине мостовой
наоборот снова переворачивается наоборот по отношению к тому
наоборот, которое было наоборот... Голова у меня кружилась, я
опустился на четвереньки и кусал правый бампер левой машины.
Когда я вернулся в Москву, некоторое время меня считали больным
- переходя улицу, я дергался во все стороны. Шея у меня долго
болела, я закрывал глаза и просил прохожих: "Помогите,
братцы!".
Ездить на автомобиле, например по Мельбурну, трудно, но
еще труднее поставить машину - "припарковаться". Когда я
спросил у Гордона о проблемах, стоящих перед страной, он
заявил, что одна из важнейших проблем - это паркование машин.
- Некоторые думают, - вежливо сказал он, изучая мою
улыбочку, - что парковаться - значит найти свободное местечко и
поставить машину.
Мы подъехали к ресторану, где происходил очередной прием.
Там места для машины не нашлось. Мы медленно двигались вдоль
поребрика, плотно заставленного машинами, проехали один
квартал, второй, впереди показалась свободная полоса, но там
возвышалась надпись: "No parking", мы свернули на соседнюю
улицу, там вообще было запрещено парковаться, мы свернули на
следующую и снова поехали вдоль линии машин, мы ехали долго и
молча, вдруг Гордон тормознул и дал задний ход - он увидел в
зеркальце, как позади одна из машин отделилась от тротуара.
Реакция его была мгновенной. К свободному месту рванулись еще
какие-то машины. Гордон, рискуя, перед самым их носом втиснулся
к обочине, и они, сердито скрипнув тормозами, поплелись дальше.
У машины торчал столбик с автоматом-счетчиком. Гордон опустил в
автомат шиллинг. Автомат затикал, разрешая стоянку на сорок
минут, затем надо снова опускать монету, иначе выскочит
какой-то флажок и полиция оштрафует водителя на солидную сумму.
Теперь нам как-то надо было добраться до ресторана. Мы
отъехали от него километра на два.
- Придется взять такси, - сказал Гордон. Мы отправились
ловить такси. Нам повезло, - через десять минут мы нашли такси
и поехали в ресторан.
- Хочу быть богатым, - мечтательно сказал Гордон, - я бы
продал машину и ездил на такси.
В ресторане, когда все расселись за столом, Гордон
тоскливо взглянул на немыслимой красоты салат и сандвичи,
взглянул на часы и вышел - его звал счетчик. В течение вечера
Гордон появлялся на несколько минут и снова исчезал, и другие
тоже время от времени исчезали, спеша к своим стоянкам, над
которыми стучали счетчики.
От чего порой зависит цивилизация - Цицерон прерывает свою
речь и бежит к счетчику, Ферми не может закончить эксперимент,
больной убегает от врача, детектив от преступника...
А тем временем Австралия мчится на своих машинах к
благословенному расцвету, где будет еще больше машин. Сидя в
машине, смотрят кино, на машине едут по магазинам, на машине
едут к своей машине.
Несомненно, машина, как установили социологи, формирует
национальный характер.
1. Рискуя сломать голову, австралиец мчится домой со
скоростью сто двадцать - сто пятьдесят километров и идет стричь
свой газон. Таким образом, наличие машин способствует уходу за
газонами.
2. Поскольку общая длина машин больше, чем длина
австралийских тротуаров, то архитекторы решают, каким образом
сделать тротуары длиннее улиц. Машина способствует созданию
национальной архитектуры.
3. После длительного заточения в машине австралиец жаждет
общения, последних достижений культуры, поэтому, выйдя из
машины, он немедленно вступает в разговор, втискивается в
пивную или бар.
4. Привыкнув держать руль в руках, австралиец вне машины
хватается за лопату, книгу, ракетку или перо, он что-то должен
держать в руках, - некоторые считают, что поэтому в Астралии
так много хороших писателей и спортсменов.
5. Рабочий, купив подержанную машину, имеет возможность
чинить ее каждое воскресенье, что помогает сохранить трудовой
ритм.
Накрепко привязанные ремнями к машине Гордона, плелись мы
по тесной мельбурнской улице со скоростью каких-нибудь
девяносто километров. Вдруг мимо нас с ревом проскочила машина,
битком набитая парнями и девушками. И тотчас с другого бока,
нагоняя, выскочила вторая машина. Они неслись сквозь
запруженную улицу. Машины шарахались от них, они срезали углы,
проскакивали под носом огромных двухэтажных бусов.
- Что случилось? Что такое? - закричали мы.
- Гонки. Просто ребятишки устроили гонки, - сообщил
Гордон.
Правила гонок, по его словам, несложные: выигрывает тот,
кто, не разбившись, быстрее доберется до центра. Иногда
добираются. А кто первый разбился, тот, значит, проиграл.
Однажды в Аделаиде Ненси Катор и ее муж предложили поехать
посмотреть автомобильные кладбища. Ночные улицы давно опустели.
Дома спали, прикрыв свои жалюзи. Мы подъезжали к пустырям. Они
единственные были ярко освещены в полутемном городе. Там тесно,
бок о бок, стояли подержанные машины. Они не слишком изношены,
чтобы идти под пресс, они просто старые, устарелые. Их было
много, и на лобовом стекле каждой машины краской цена - очень
дешево, в рассрочку, на любых условиях, только купите.
Начищенные круглые фары смотрели на нас с безнадежной
пристальностью. Синие, желтые, черные, белые, широкие, узкие,
приземистые, крутыми умными лбами стекол, - безмолвные шеренги
их вызывали чувство обреченности.
Недаром Ненси называла эти парки кладбищами. Накопленный
гнев против машин боролся с жалостью. Конечно, я вспомнил о
нашей нехватке машин, о наших заезженных насмерть работягах. Я
