проклятое положение неразведенного мужа и неизвестность, согласится ли
Аннет выйти за него, - этого вопроса он не решался касаться до тех пор,
пока не будет в состоянии предложить ей вполне определенное и даже блес-
тящее будущее.
Сидя в гостиной у своих теток, он рассеянно, краем уха слушал обычные
вопросы: как здоровье его дорогого батюшки? Он, разумеется, не выходит
из дому, ведь теперь уже становится свежо? Сомс должен непременно пере-
дать ему, что от этой боли в боку Эстер очень помог отвар Остролистника:
припарки через каждые три часа, потом укутаться в красную фланель. И,
может быть, ему понравится - они приготовили для него совсем маленькую
баночку их лучшего варенья из чернослива - оно в этом году на редкость
удалось и действует замечательно. Ах да, насчет Дарти, слышал ли Сомс,
что у милочки Уинифрид большие неприятности с Монтегью? Тимоти полагает,
что кто-нибудь должен вмешаться в это и заступиться за нее. Говорят - но
пусть Сомс не считает это за совершенно достоверное, - что он подарил
драгоценности Уинифрид какой-то ужасной танцовщице. Какой пример для
юного Вэла, да еще как раз теперь, когда мальчик поступает в универси-
тет! И Сомс ничего не слышал об этом? Ах, ну, он непременно должен на-
вестить сестру и узнать, в чем дело. А как он думает, эти буры действи-
тельно будут воевать? Тимоти ужасно беспокоится. Консоли стоят так высо-
ко, и у него столько денег вложено в них. Как Сомс думает, они непремен-
но должны упасть, если будет война? Сомс кивнул. Но ведь это, конечно,
очень скоро кончится. Для Тимоти было бы ужасно, если бы это затянулось.
И милому батюшке Сомса это было бы очень тяжело в его возрасте. К
счастью, дорогой Роджер избавлен от этого ужасного испытания. И тетя
Джули смахнула носовым платочком большую слезу, пытавшуюся взобраться на
неизменную припухлость на ее левой, теперь уже совершенно дряблой, щеке:
она вспомнила милого Роджера, какой он был выдумщик и как он любил ты-
кать ее булавками, когда они были совсем маленькие. Тут тетя Эстер, инс-
тинктивно избегавшая всего неприятного, быстро переменила разговор: а
как Сомс думает, мистера Чемберлена скоро сделают премьер-министром? Он
бы мигом все это уладил. И она так была бы рада, если бы этого старого
Крюгера [4] сослали на остров св. Елены. Она так хорошо помнит, как
пришло известие о смерти Наполеона и как дедушка был доволен. Разумеет-
ся, они с Джули - "мы тогда бегали в панталончиках, мой милый" - не мно-
го в этом смыслили.
Сомс взял протянутую ему чашку чаю и быстро выпил ее, закусив тремя
миндальными бисквитиками, которыми славился дом Тимоти. Его бледная
презрительная улыбка выступила отчетливее. Нет, правда же, его родствен-
ники остались безнадежными провинциалами, хоть и владеют чуть не целым
Лондоном. Подумать только, старый Николае по-прежнему еще фритредер и
член этой допотопной твердыни либерализма - клуба "Смена", хотя, само
собой разумеется, почти все члены этого клуба теперь консерваторы, иначе
он и сам бы не мог в него вступить, а Тимоти, говорят, все еще надевает
ночной колпак. Тетя Джули опять заговорила. Милый Сомс так хорошо выгля-
дит, ни чуточки не постарел с тех пор, как умерла дорогая тетя Энн; как
они все тогда собрались вместе: дорогой Джолион, дорогой Суизин и доро-
гой Роджер. Она остановилась и смахнула слезу, которая на этот раз
всползла на припухлость правой щеки. Слышал ли он... слышал он что-ни-
будь об Ирэн? Тетя Эстер красноречиво передернула плечами. Право же.
Джули всегда что-нибудь скажет! Улыбка сбежала с лица Сомса, и он поста-
вил чашку на стол. Ну вот, они сами коснулись того, о чем он думал заго-
ворить, но, как ему ни хотелось открыться, он не в состоянии был вос-
пользоваться предложенной ему возможностью.
Тетя Джули поспешно продолжала:
- Говорят, милый Джолион оставил ей эти пятнадцать тысяч сначала в
полную собственность, но потом он, разумеется, решил, что это неудобно,
и переписал в пожизненное пользование.
Слышал ли это Сомс? Сомс кивнул.
- Твой кузен Джолион теперь вдовец. Он ведь ее попечитель, ты, конеч-
но, знаешь об этом?
Сомс покачал головой. Он знал, но не хотел, чтобы они думали, что это
его интересует. Он не виделся с молодым Джолионом со дня смерти Боснии.
- Он, должно быть, теперь уже совсем пожилой, - задумчиво продолжала
тетя Джули. - Позвольте-ка, он родился, когда твой дорогой дядюшка жил
на Маунтстрит, задолго до того, как они поселились на СтэнхопГейт - в
декабре сорок седьмого года, как раз перед этой ужасной революцией. Да,
ему уж за пятьдесят! Подумать только! Такой хорошенький мальчик, мы все
так гордились им, он ведь первый был.
Тетя Джули вздохнула, и прядь ее - правда, не совсем ее - волос выби-
лась из прически и повисла, так что тетя Эстер даже вздрогнула. Сомс
встал; он сделал удивительное открытие. Старая рана, нанесенная его гор-
дости, его самоуважению, не зажила. Он шел сюда, думая, что сможет заго-
ворить об этом; он даже хотел поговорить о своем затруднительном положе-
нии, и - вот! Он бежит от этих напоминаний тети Джули, - прославившейся
тем, что она всегда говорит некстати.
О, разве Сомс уже уходит? Сомс улыбнулся чуть-чуть мстительно и ска-
зал:
- Да. До свидания. Кланяйтесь дяде Тимоти.
И, приложившись холодным поцелуем к обоим лбам с бесчисленными мор-
щинками, которые, казалось, льнули и липли к его губам, словно томясь
желанием быть разглаженными его поцелуем, он вышел, провожаемый ласковы-
ми взглядами. Дорогой Сомс, как это мило, что он зашел сегодня, когда
они чувствуют себя не совсем...
С щемящим чувством раскаяния Сомс спустился по лестнице, где всегда
стоял приятный запах камфары, портвейна и дома, в котором запрещены
сквозняки. Бедные старушки - он не хотел их обидеть! На улице он тотчас
же позабыл о них, снова охваченный воспоминаниями об Аннет и мыслью о
проклятых путах, связывающих его. Почему он тогда же не покончил с этим,
не добился развода, когда этот несчастный Босини попал под колеса, -
ведь у него было сколько угодно улик! Свернув, он направился к своей
сестре Уинифрид Дарти на Грин-стрит, Мейфер.
II
СВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК УХОДИТ СО СЦЕНЫ
То, что светский человек, столь подверженный превратностям судьбы,
как Монтегью Дарти, все еще жил в доме, в котором он прожил по крайней
мере двадцать лет, было бы много более удивительно, если бы арендная
плата, налоги и ремонт этого дома не оплачивались его тестем. Этим прос-
тым и в некотором роде коммерческим способом Джемс Форсайт обеспечил
своей дочери и внукам известную устойчивость существования. В конце кон-
цов есть нечто действительно неоценимое в надежной крыше над головой та-
кого стремительного спортсмена, как Дарти. Вплоть до событий, разыграв-
шихся за эти последние дни, он целый год вел себя неестественно мирно.
Секрет был в том, что он приобрел на половинных началах кобылу Джорджа
Форсайта, который, к ужасу Роджера, ныне успокоившегося в могиле, неук-
лонно продолжал играть на скачках. Запонка, дочь Страдальца и Огненной
Сорочки и внучка Подвязки; была гнедая кобыла трех лет от роду, которая
по ряду причин еще ни разу не обнаружила своей истинной формы. Когда
Дарти почувствовал себя полуобладателем этого подающего высокие надежды
животного, весь его идеализм, скрытый где-то глубоко в нем, как и во
всяком другом человеке, ожил и в течение долгих месяцев помогал ему дер-
жаться с пламенной стойкостью. Когда у человека появляется надежда на
что-то хорошее, ради чего стоит жить, удивительно, до чего он может
стать трезвым, а то, что было у Дарти, было безусловно хорошо: три к од-
ному на осеннем гандикапе, при котировке двадцать пять к одному. Допо-
топный рай был просто убожеством по сравнению с этим - все надежды Дарти
держались на Запонке от Огненной Сорочки. И не одни надежды - куда
больше зависело от этого отпрыска Подвязки! В сорок пять лет, в этом
беспокойном возрасте, опасном для Форсайтов - и хотя, может быть, менее
отличающемся от какого-либо другого возраста для Дарти, но все же опас-
ном и для них, - Монтегью избрал объектом своих неугомонных прихотей не-
кую танцовщицу. Это было серьезное увлечение; но без денег, и при этом
без порядочного количества денег, любовь их грозила остаться не менее
эфемерной, чем ее балетные юбочки, а у Дарти никогда не было денег; он
влачил жалкое существование на то, что ему удавалось выпросить или за-
нять у Уинифрид, женщины с характером, которая терпела его, потому что
он был отцом ее детей и из чувства еще не совсем угасшего восхищения пе-
ред этими ныне исчезающими чарами с Уордер-стрит, пленившими ее в юнос-
ти. Она и всякий, кто способен был дать ему взаймы, да еще его проигрыши
в карты и на скачках (удивительно, как некоторые люди умеют извлекать
выгоду из своих проигрышей) были единственным источником его доходов;
Джемс стал слишком стар и раздражителен, чтобы к нему можно было
подъехать, а Сомс был чудовищно неприступен. Можно сказать без всякого
преувеличения, что Дарти в продолжение нескольких месяцев жил одной на-
деждой. Он никогда не любил деньги ради денег и презирал Форсайтов с их
увлечением инвестициями, хотя и старался извлечь из них пользу, елико
возможно. Он ценил в деньгах то, что на них можно купить, - ощущения.
- Истинный спортсмен не интересуется деньгами, - обычно говорил он,
занимая двадцать пять фунтов, когда не было смысла пытаться занять
пятьсот. Было что-то восхитительное в Монтегью Дарти. Он был, как гово-
рил Джордж Форсайт, истинный "одуванчик".
Утро того дня, в который должны были состояться скачки, взошло ясное,
светлое, - утро последнего сентябрьского дня; Дарти, накануне приехавший
в Ньюмаркет, облачился в безупречный клетчатый костюм и поднялся на при-
горок взглянуть, как его половину кобылы показывают на легком галопе.
Если она придет - три тысячи чистоганом у него в кармане, скромная наг-
рада за терпение и трезвость всех этих месяцев надежд, пока ее готовили
к состязанию. Но поставить больше он был не в состоянии. Может, ему пе-
реуступить свою ставку, а разницу поставить в восьми к одному, как она
котируется сегодня? Только одна эта мысль и занимала его, пока он стоял
на пригорке, и жаворонки пели над ним и холмы, поросшие травой, благоу-
хали, а хорошенькая кобылка, вскидывая голову, прохаживалась внизу, лос-
нящаяся, как атлас. В конце концов, если он проиграет, платить будет не
он, а если переуступит и поставит в восьми к одному, выигрыш его сокра-
тится до полутора тысяч - сумма едва ли достаточная, чтобы приобрести
танцовщицу. Но еще сильнее подзадоривал его присущий всем Дарти азарт
игрока. И, повернувшись к Джорджу, он сказал:
- Лошадка классная. Она возьмет, можно ручаться. Ставлю в лоб, на
первое место.
Джордж, который поставил и в том и в другом заезде и еще в нескольких
других и рассчитывал выиграть, как бы ни повернулось дело, усмехнулся на
него с высоты своего внушительного роста и сказал только: "Хо! Xo! По-
шел, голубчик! ", - потому что после тяжелой школы, которую он прошел на
деньги вечно сокрушавшегося Роджера, его форсайтская натура теперь помо-
гала ему входить в роль собственника.
Бывают в жизни людей минуты разочарований, которые чувствительный по-
вествователь не решится описывать. Достаточно сказать, что дело провали-
лось. Запонка не пришла. Надежды Дарти рухнули.
В промежуток времени между этими событиями и днем, когда Сомс напра-
вился на Грин-стрит, чего только не произошло!
Когда человек с характером Монтегью Дарти занимается в течение нес-
кольких месяцев самообузданием с благочестивыми целями и не получает
награды, он не умирает, проклиная бога, а проклинает бога и остается
жить на горе своему семейству.
