ресенье и снова играть ему, и мысленно он уже рвал гвоздику и ранние ро-
зы, чтобы дать их ей с собой в Лондон. Приятно было сделать ей приятное,
если только это приятно от такого старика. Коляска уже ждала его, когда
они приехали. Ведь вот человек! А когда его ждешь - всегда опаздывает!
Старый Джолион зашел на минутку проститься. В маленькой темной передней
ее квартирки стоял неприятный запах пачули; и на скамейке у стены - дру-
гой мебели не было - он заметил сидящую фигуру. - Он слышал, как Ирэн
тихо сказала: "Сию минуту". В маленькой гостиной, когда двери были зак-
рыты, он серьезно спросил:
- Одна из ваших протеже?
- Да. Теперь, благодаря вам, я могу кое-что для нее сделать.
Он стоял, глядя перед собой и поглаживая подбородок, мощь которого
стольких в свое время отпугивала. Мысль, что она так близко соприкасает-
ся с этой несчастной, огорчала его и пугала. Чем она может им помочь?
Ничем! Только сама может запачкаться и нажить неприятностей. И он ска-
зал:
- Будьте осторожны, дорогая. Люди готовы что угодно истолковать в са-
мом худшем смысле.
- Это я знаю.
Он отступил перед ее спокойной улыбкой.
- Так, значит, в воскресенье, - сказал он. - До свидания!
Она подставила ему щеку для поцелуя.
- До свидания, - повторил он, - берегите себя.
И он вышел, не оглядываясь на фигуру у стены. Домой он поехал через
Хэммерсмит, решив зайти в знакомый магазин и распорядиться, чтобы ей
послали две дюжины их лучшего бургундского. Ей, верно, нужно бывает
иногда подкрепиться Только в Ричмонд-парке он вспомнил, что поехал в го-
род заказывать башмаки, и удивился, как такая нелепая мысль могла прийти
ему в голову.
III
Легкие феи прошлого, которые роем вьются вокруг стариков, никогда еще
не тревожили старого Джолиона так мало, как в течение этих семидесяти
часов, отделявших его от воскресенья. Зато улыбалась ему фея будущего,
овеянная обаянием неизвестности. Теперь старый Джолион не тревожился и
не ходил навещать упавшее дерево, потому что она обещала приехать к
завтраку. Есть что-то необычайно успокоительное в еде. Сговоришься по-
завтракать вместе - и уляжется целый ворох сомнений, ибо никто не про-
пустит обеда или завтрака, если не будет на то совсем особых причин Он
часто играл с Холли в крикет на лужайке, подавал ей мячи, а она била,
готовясь в свою очередь на каникулах подавать их Джолли. Ибо в ней было
мало форсайтского, а в Джолли - бездна, а Форсайты всегда бьют, пока не
выйдут в отставку и не доживут до восьмидесяти пяти лет. Пес Балтазар,
неизменно находившийся тут же, когда только успевал, ложился на мяч, а
мальчик-слуга бегал за мячами, пока лицо у него не начинало сиять, как
полная луна. И потому, что ждать оставалось все меньше, каждый день был
длиннее и лучезарнее предыдущего. В пятницу вечером он принял пилюлю от
печени - бок давал себя чувствовать, - и хотя болело не с той стороны,
где печень, все же он считал, что нет лучшего лекарства. Всякий, кто
сказал бы ему, что он нашел себе в жизни новый повод для волнения и что
волнение ему вредно, встретил бы твердый, несколько вызывающий взгляд
его темно-серых глаз, словно говоривших: "Я знаю, что делаю". Так всегда
было, так и останется.
В воскресенье утром, когда Холли с гувернанткой ушли в церковь, он
направился к грядкам клубники. Там, в сопровождении пса Балтазара, он
внимательно осмотрел кусты и разыскал ягод двадцать, не меньше, совсем
спелых. Ему было вредно нагибаться, сильно закружилась голова, кровь
прилила к вискам. Положив клубнику на блюдце, он оставил ее на обеденном
столе, вымыл руки и смочил лоб одеколоном. Здесь, перед зеркалом, он
как-то вдруг заметил, что похудел. Какой "щепкой" он был в молодости!
Приятно быть стройным - он не выносил толстяков; и все же щеки у него,
пожалуй, уж очень впалые. Она должна была приехать поездом в половине
первого и прийти пешком со станции по дороге мимо фермы Гейджа, с той
стороны рощи. И, заглянув в комнату Джун, чтобы убедиться, приготовлена
ли горячая вода, он отправился встречать ее не спеша, так как чувствовал
сердцебиение. Воздух был душистый, пели жаворонки, Эпсомский ипподром
был ясно виден. Чудный день! В точно такой день, вероятно, шесть лет на-
зад Соме привез сюда молодого Боснии, чтобы посмотреть на участок, где
предстояло начать постройку. Босини и выбрал окончательно, где строить
дом, - это он не раз слышал от Джун. Эти дни он много думал о молодом
архитекторе, словно дух его и правда витал над местом его последней ра-
боты в надежде увидеть ее. Босини - единственный, кто владел ее сердцем,
кому она всю себя отдала с упоением. В восемьдесят пять лет невозможно
было, конечно, представить себе все это, но в старом Джолионе шевелилась
странная, смутная боль, как призрак беспредметной ревности; и другое
чувство, более великодушное - жалость к этой так скоро погибшей любви
Каких-то несколько месяцев - и конец! Да, да. Он взглянул на часы, преж-
де чем войти в рощу: только четверть первого, еще двадцать пять минут
ждать. А потом тропинка свернула, и он увидел ее на том же месте, где и
в первый раз, на упавшем дереве, и понял, что она приехала более ранним
поездом, чтобы побыть здесь одной часа два - ну конечно, не меньше. Два
часа в ее обществе - потеряны! За какие воспоминания она так любит это
дерево? Лицо его выдало эту мысль, потому что она сейчас же сказала:
- Простите меня, дядя Джолион. Здесь я в первый раз узнала...
- Да, да, тут оно и останется, приходите, когда захочется. Вид у вас
неважный, слишком много уроков даете.
Его тревожило, что ей приходится давать уроки. Обучать каких-то дев-
чонок, барабанящих гаммы толстыми пальцами!
- А где вы их даете? - спросил он.
- К счастью, почти все в еврейских семьях.
Старый Джолион удивился: в глазах всех Форсайтов евреи - странные и
подозрительные люди.
- Они любят музыку, и они очень добрые.
- Попробовали бы они, черт возьми, не быть добрыми, - он взял ее под
руку - бок у него всегда побаливал на подъеме - и сказал: - Видели вы
что-нибудь лучше этих лютиков? За одну ночь распустились.
Ее глаза, казалось, летали над лугом, как пчелы в поисках цветов и
меда.
- Я хотел, чтобы вы их посмотрели, не велел выгонять сюда коров, -
потом, вспомнив, что она приехала разговаривать о Босини, указал на ба-
шенку с часами, возвышавшуюся над конюшней: - Он, вероятно, не позволил
бы мне это устроить. Насколько я помню, он не знал счета времени.
Но она, прижав к себе его руку, вместо ответа заговорила о цветах, и
он понял ее умысел - не дать ему почувствовать, что она приехала гово-
рить об умершем.
- Самый лучший цветок, какой я вам могу показать, - сказал он с ка-
ким-то торжеством, - это моя детка. Она сейчас вернется из церкви. В ней
есть что-то, что немного напоминает мне вас, - он не увидел ничего осо-
бенного в том, что выразил свою мысль именно так а не сказал: "В вас
есть что-то, что немного напоминает мне ее". - А, да вот и она!
Холли, опередив пожилую гувернантку-француженку, пищеварение которой
испортилось двадцать два года назад во время осады Страсбурга, со всех
ног бежала к ним от старою дуба. Шагах в двадцати она остановилась пог-
ладить Балтазара, делая вид, что только для этого и бежала. Старый Джо-
лион, который видел ее насквозь, сказал:
- Ну, моя маленькая, вот тебе обещанная дама в сером.
Холли выпрямилась и посмотрела на гостью. Он наблюдал за ними обеими,
посмеиваясь глазами; Ирэн улыбалась, на лице Холли серьезная пытливость
тоже сменилась робкой улыбкой, потом чем-то более глубоким. Она чувству-
ет красоту, эта девочка, понимает толк в вещах! Хорошо было видеть, как
они поцеловались.
- Миссий Эрон, mam'zelle Бос. Ну, mam'zelle, как проповедь?
Теперь, когда ему оставалось так мало времени жить, единственная
часть богослужения, связанная с земной жизнью, поглощала весь оставшийся
у него интерес к церкви Mam'zelle Бос протянула похожую на паука ручку в
черной лайковой перчатке - она живала в самых лучших домах, - печальные
глаза на ее тощем желтоватом лице, казалось, спрашивали: "А вы хорошо
воспитаны?" Каждый раз, как Холли или Джолли чем-нибудь ей не угождали -
а случалось это нередко, - она говорила им: "Маленькие Тэйлоры никогда
так не делали, такие хорошо воспитанные были детки!" Джолли ненавидел
маленьких Тэйлоров; Холли ужасно удивлялась, как это ей все не удается
быть такой же, как они. "Чудачка эта mam'zelle Бос", - думал о ней ста-
рый Джолион.
Завтрак прошел удачно; из шампиньонов, которые он сам выбирал в теп-
лице, из собранной им клубники и еще одной бутылки "Стейнберг Кэбинет"
он почерпнул какое-то ароматное вдохновение и уверенность, что завтра у
него будет легкая экзема. После завтрака они сидели под старым дубом и
пили турецкий кофе. Старый Джолион не очень огорчился, когда мадемуазель
Бос удалилась к себе в комнату писать воскресное письмо сестре, которая
в прошлом чуть не погубила свое будущее, проглотив булавку, о чем ежед-
невно сообщалось детям в виде предостережения, чтобы они ели медленно и
не забывали как следует жевать. На нижней лужайке, на пледе. Холли и пес
Балтазар Дразнили и ласкали друг друга, а в тени старый Джолион, положив
ногу на ногу и наслаждаясь сигарой, смотрел на сидящую на качелях Ирэн.
Легкая, чуть покачивающаяся серая фигура в редких солнечных пятнах, губы
полуоткрыты, глаза темные и мягкие под слегка опущенными веками. У нее
был довольный вид. Конечно же, ей полезно приезжать к нему в гости!
Старческий эгоизм еще не настолько завладел им, чтобы он не умел найти
удовольствие в чужой радости. Он сознавал, что его желание - это хоть и
много, но не все.
- Здесь очень тихо, - сказал он, - вы не приезжайте, если вам скучно.
Но видеть вас мне радостно. Из всех лиц только лицо моей детки доставля-
ет мне радость и ваше.
По ее улыбке он понял, что ей не совсем безразлично, когда ею любуют-
ся, и это придало ему уверенности.
- Эго не слова, - сказал он, - я никогда не говорил женщине, что она
мне нравится, если этого не было. Да я и не знаю, когда вообще говорил
женщине, что она мне нравится, разве только в давние времена жене. А же-
ны странный народ. - Он помолчал, потом вдруг опять заговорил: - Ей хо-
телось слышать это от меня чаще, чем я это чувствовал, вот что тут поде-
лаешь! - На ее лице отразилось какое-то смятение. И, испугавшись, что
сказал что-то неприятное, он заторопился: - Когда моя детка выйдет за-
муж, надеюсь, ей попадется человек, понимающий чувства женщины. Я-то до
этого не доживу, но очень уж много сейчас несуразного в браке; не хочет-
ся мне, чтоб она с этим столкнулась. - И, чувствуя, что только ухудшил
дело, он добавил: - И когда эта собака перестанет чесаться!
Последовало молчание. О чем она думает, эта прелестная женщина с из-
ломанной жизнью, покончившая с любовью, но созданная для любви? Ког-
да-нибудь, когда его уже не будет, она, может быть, найдет другого спут-
ника жизни - не такого беспорядочного, как этот молодой человек, который
дал себя переехать. Да, но ее муж?
- Соме никогда вам не докучает? - спросил он.
Она покачала головой. Лицо ее сразу замкнулось. При всей ее мягкости
в ней было что-то непреклонное. И словно луч света, озаривший всю непре-
одолимость половой антипатии, пронизал сознание человека, воспитанного
на культуре ранней эпох? Виктории, такой далекой от новой культуры его
старости, - человека, никогда не задумывавшегося о таких простых вещах.
- И то хорошо, - сказал он. - Сегодня виден ипподром. Хотите, прой-
демся?
Он провел ее по цветнику и фруктовому саду, где у высоких стен гре-
лись на солнце шпалеры персиков; мимо коровника, в оранжерею, в теплицу
с шампиньонами, мимо грядок со спаржей, в розарий, в беседку - даже в
