рой степени оправдывал то, что прах ее был развеян по ветру, хотя каким
образом ей взбрела мысль о кремации, этого они никак не могли себе
представить. Традиционные приглашения, однако, были разосланы, и Сомс
присутствовал на похоронах вместе с молодым Николасом, и завещание всеми
было признано вполне удовлетворительным, поскольку это было возможно в
данном случае, так как она была только пожизненной владелицей своего
состояния и все оно в равных долях беспрепятственно переходило к детям.
Третья причина, почему похороны Сьюзен не произвели особенно сильного
впечатления, отличалась безусловно наиболее наступательным характером, и
ее весьма смело резюмировала бледная, тощая Юфимия: "Я полагаю, что люди
имеют право распоряжаться собственным телом даже и после смерти". Подоб-
ное заявление дочери Николаев, либерала старой школы и большого деспота,
было крайне удивительно: оно явно показывало, сколько воды утекло со
времени смерти тети Энн в 86-м году, когда право собственности Сомса на
тело его жены начало вызывать коекакие сомнения, что и привело впос-
ледствии к такой катастрофе. Конечно, Юфимия говорила как ребенок, у нее
не было никакого опыта, ибо, хотя ей перевалило далеко за тридцать, она
все еще носила фамилию Форсайт. Но, даже принимая все это во внимание,
ее замечание несомненно свидетельствовало о расширении понятия свободы,
о децентрализации и о стремлении применить основной принцип собственнос-
ти прежде всего к самим себе. Когда Николае услышал от тети Эстер о за-
мечании своей дочери, он пришел в негодование. "Ах, эти жены и дочери!
Нет пределов их теперешней свободе!" Он, конечно, до сих пор не мог
вполне примириться с законом о собственности замужних женщин, который
ему доставил бы много неприятностей, не женись он, к счастью, до того,
как этот закон вошел в силу. Но поистине трудно было не замечать возму-
щения молодых Форсайтов тем, что ими кто-то распоряжается, и, подобно
стремлению колоний к самоуправлению, этому парадоксальному предвестию
империализма, возмущение это неуклонно прогрессировало. Все они теперь
обзавелись семьями, за исключением Джорджа, неизменного приверженца ип-
подрома и "Айсиум-Клуба", Фрэнси, преуспевавшей на музыкальном поприще в
студии на Кингс-Род в Челси и по-прежнему появлявшейся на балах со свои-
ми поклонниками, Юфимии, живущей с родными и вечно жалующейся на Никола-
ев, и "двух Дромио" - Джайлса и Джесса Хэйменов. Третье поколение было
не так уж многочисленно: у молодого Джолиона было трое, у Уинифрид Дарти
четверо, у молодого Николаев как-никак шестеро, у молодого Роджера один,
у Мэрией Туитимен один, у Сент-Джона Хэймена двое. Но остальные из шест-
надцати сочетавшихся браком: Сомс, Рэчел, Сисили - дети Джемса; Юстас и
Томас - Роджера; Эрнест, Арчибальд, Флоренс - дети Николаев; Огастос и
Эннабел Спендер - дети Хэйменов - жили из года в год, не воспроизводя
рода.
От десяти старых Форсайтов произошел двадцать один молодой Форсайт,
но у двадцати одного молодого Форсайта было пока только семнадцать по-
томков, и сколько-нибудь значительное увеличение этого числа уже каза-
лось маловероятным. Любитель статистики, вероятно, отметил бы, что при-
рост форсайтского потомства изменялся в соответствии с размерами процен-
тов, которые им приносил их капитал. Дед их, "Гордый Досеет" Форсайт, в
начале девятнадцатого столетия получал десять процентов и имел, соот-
ветственно, десять детей. Эти десять, за исключением четырех, не всту-
пивших в брак, и Джули, супруг которой, Септимус Смолл, не замедлил
скончаться, получали в среднем от четырех до пяти процентов и в соот-
ветствии с этим и плодились. Двадцать один Форсайт, которых они произве-
ли на свет, теперь едва получали три процента с консолей, переданных им
отцами по дарственной во избежание высокого налога на наследство, и у
шестерых из них, у которых были дети, родилось семнадцать человек, то
есть как раз два и пять шестых на каждого родителя.
Были еще и другие причины этой столь слабой рождаемости. Неуверен-
ность в своей способности зарабатывать деньги, естественная, когда дос-
таток обеспечен, вместе с сознанием, что отцы еще не собираются умирать,
делала их осторожными. Когда есть дети, а доход не особенно велик, тре-
бования вкуса и комфорта должны неминуемо снизиться: что достаточно для
двоих, недостаточно для четверых и так далее; лучше подождать и посмот-
реть, как поступит отец. Кроме того, приятно жить в свое удовольствие,
без помех. В сущности, им гораздо больше нравилось не иметь детей, а
распоряжаться самими собой по собственному усмотрению в соответствии со
все растущей тенденцией "fin de siecle" [1], как тогда говорили. Таким
образом они избегали всякого риска и приобретали возможность завести ав-
томобиль. Действительно, у Юстаса уже был автомобиль, правда, он на нем
здорово расшибся и выбил себе глазной зуб, так что, пожалуй, лучше по-
дождать, пока они не станут немножко безопаснее. А пока что - довольно
детей! Даже молодой Николае забастовал и за три года к своим шестерым не
прибавил ни одного.
Тем не менее упадок корпоративного чувства у Форсайтов, вернее, их
разобщенность, симптомы которой были налицо, не помешали им собраться,
когда в 1899 году умер Роджер Форсайт. Лето простояло прекрасное; после
поездок за границу или на курорты все они уже вернулись в Лондон, как
вдруг Роджер, со свойственной ему оригинальностью, весьма неожиданно
скончался у себя дома на Принсез-Гарденс. У Тимоти грустно шушукались,
что бедняга Роджер всегда был несколько эксцентричен в еде, - кто, как
не он, предпочитал немецкую баранину всякой другой?
Как бы там ни было, его похороны в Хайгете прошли вполне благоприс-
тойно, и, возвращаясь с них, Сомс Форсайт почти машинально направился к
дяде Тимоти на Бэйеуотер-Род. "Старушкам" - тете Джули и тете Эстер -
будет интересно послушать про похороны. Джемс, его отец, в восемьдесят
восемь лет не в состоянии был присутствовать на столь утомительной цере-
монии, а Тимоти, конечно, не поехал, так что из братьев присутствовал
только Николае. Но все-таки народу собралось достаточно, и тетям Джули и
Эстер приятно будет узнать об этом. К этому доброму желанию примешива-
лась непреодолимая потребность извлечь что-нибудь полезное и для себя из
всего, что ни делаешь, наиболее характерная черта всех Форсайтов, как,
впрочем, и всех здравомыслящих людей каждой нации. Привычку являться со
всякими семейными делами к Тимоти на Бэйсуотер-Род Сомс перенял от отца,
имевшего обыкновение по крайней мере раз в неделю навещать своих сестер
у Тимоти и изменившего этому правилу, только когда ему стукнуло во-
семьдесят шесть лет и он утратил силы настолько, что не выезжал один без
Эмили. А бывать там с Эмили не имело никакого смысла: ну можно ли толком
поговорить в присутствии собственной жены? Как, бывало. Джемс, Сомс те-
перь почти каждое воскресенье находил время зайти к ним и посидеть в ма-
ленькой гостиной, где благодаря его авторитетному вкусу произошли
кое-какие перемены: появился фарфор, правда не вполне отвечающий его
собственным высоким требованиям, а на рождестве он подарил им две карти-
ны сомнительных барбизонцев. Сам он чрезвычайно выгодно разделался со
своими барбизонцами и вот уже несколько лет как перешел к Марисам, Изра-
эльсу, Мауве и надеялся разделаться с ними еще более выгодно. В его за-
городном доме на берегу реки близ Мейплдерхема, где он теперь жил, у не-
го была галерея, в которой картины были искусно развешаны и прекрасно
освещены; редко кто из лондонских продавцов не побывал в этой галерее.
Она служила также приманкой для гостей, которых его сестры Уинифрид и
Рэчел привозили к нему время от времени по воскресеньям. И хотя он был
весьма неразговорчивым гидом, его спокойный, сдержанный детерминизм
обычно производил впечатление на гостей, которые знали, что его репута-
ция коллекционера основана не на пустой эстетической прихоти, а на спо-
собности угадывать рыночную будущность картины. Когда он приходил к Ти-
моти, у него почти всегда был наготове рассказ о победе, которую он
одержал над тем или иным скупщиком, и он очень любил воркующие изъявле-
ния гордости, с которой его слушали тетушки. Однако сегодня, явившись к
ним с похорон Роджера в изящном темном костюме, не совсем черном, потому
что дядя в конце концов всего только дядя, а Сомс не терпел чрезмерного
проявления чувств, он был настроен несколько необычно. Откинувшись на
спинку стула маркетри, закинув голову и уставившись на небесно-голубые
стены, увешанные золотыми рамами, он был заметно молчалив. Потому ли,
что он только что был на похоронах, или почему-нибудь другому, характер-
ный форсайтский склад его лица сегодня проступал особенно четко - про-
долговатое худощавое лицо с решительным подбородком, который казался бы
непомерно выдающимся, если бы с него убрать мясо, - словом, лицо, в ко-
тором преобладал подбородок, но в общем не некрасивое. Сегодня он
сильнее, чем когда-либо, чувствовал, что обитатели дома Тимоти - это
собрание неисправимых чудаков и что тетушки его, в сущности, унылые вик-
торианские старушки. Единственно, о чем ему сейчас хотелось бы погово-
рить, было его положение неразведенного мужа, но об этом говорить было
невозможно. Однако это занимало его настолько, что он ни о чем больше не
мог думать. Началось это у него только с весны, и новое чувство, бродив-
шее в нем, подстрекало его к чему-то такому, что самому ему казалось су-
щим безумием для Форсайта в сорок пять лет. С недавних пор он все больше
и больше отдавал себе отчет в том, что идет в гору. Его капитал, до-
вольно значительный уже в то время, когда он задумал построить дом в Ро-
бин-Хилле, дом, разрушивший его супружескую жизнь с Ирэн, за эти двенад-
цать одиноких лет, в течение которых он мало чем интересовался, вырос
необычайно. Сомс стоил теперь свыше ста тысяч фунтов, ему некому было их
оставить, и у него не было никакой цели, ради которой стоило бы продол-
жать следовать тому, что было его религией. И если бы даже рвение его
ослабло - деньга деньгу любит, гласит пословица, а он сознавал, что, не
успеет он оглянуться; у него будет полтораста тысяч фунтов. В Сомсе
всегда были сильны чувства семейственности и чадолюбия; обманутые, заг-
лушенные, они были глубоко спрятаны, но теперь, когда он был, как гово-
рится, в цвете лет, они стали снова прорываться; и в последнее время,
когда его увлечение молодой, бесспорно красивой девушкой конкретизирова-
ло их и как бы собрало в фокус, они стали истинным наваждением.
Девушка эта была француженка, по-видимому не склонная поступать опро-
метчиво или согласиться на неузаконенное положение. Да и самому Сомсу
такая мысль претила. За долгие годы своей вынужденной холостой жизни ему
приходилось сталкиваться с низменной стороной любви, тайно и всегда с
отвращением, так как он был брезглив и обладал врожденным чувством за-
конности и приличия. Он не хотел тайной связи. Свадьба в посольстве в
Париже, несколько месяцев путешествия - и он привезет обратно Аннет,
окончательно порвавшую с прошлым, правду сказать, не весьма импозантным,
так как она всего-навсего вела бухгалтерию в ресторане своей матери в
Сохо; он привезет ее обратно совершенно обновленную и шикарную, так как
у нее, как у француженки, много вкуса и самообладания, и она будет ца-
рить у него в "Шелтере" [2] близ Мейплдерхема. На Форсайтской Бирже и
среди его загородных знакомых распространится слух, что он во время пу-
тешествия познакомился с очаровательной молодой француженкой и женился
на ней. Женитьба на француженке - в этом есть известный cachet [3], это
может даже показаться романтичным. Это его не страшило. Вот только его
