особенно среди женщин, с которым некоторые злодеи погружались во зло и
умывали руки в крови.
"Итак, этим вечером в Париже, этом мрачном городе у меня есть только
это письмо.
Я узнал женщину, которая была способна вонзить свой кинжал в сердце
монстра, но лишь с целью спасти свое дитя, и в этом вся женская сущность,
ибо женщина должна быть способной убить во имя своего ребенка.
...Те, чьими делами я занимаюсь сейчас, кого я смог арестовать
благодаря этому письму, кто теперь сидит на этом стуле во время допросов,
были бы скорее способны ударить кинжалом в сердце собственного ребенка, и
иногда они так и поступают, если это облегчает им путь к Дьяволу и его
адской власти. Из-за этого они кажутся мне холодными, словно овеянными
ледяным дыханием смерти, как красивы они ни были бы. Когда горечь во время
подобных допросов становится нестерпимой, я подхожу к столу, открываю ящик
и смотрю на письмо, всегда лежащее в нем, или... я смотрю на Сену через
окно... и тихонько повторяю: Маркиза Ангелов! Маркиза Ангелов...
Волшебство действует! Я знаю, что ты существуешь... и, может быть,
вернешься?..
Где-то вдали от этого мира сверкает огонек... Это она.
Однажды ночью, в далеком Новом Свете, который видится мне суровым,
мрачным, ледяным, наполненным тысячью незнакомых криков, она написала эти
слова для меня. На корабле, я думаю, что это было на корабле, она вывела
строки:
"Дегрэ, друг мой Дегрэ, вот что я вам скажу..."
И только оттого, что я перечитываю его, я испытываю головокружение,
которое охватило меня в первый же момент, когда я понял, что она написала
мне, она обращалась ко мне.
...Вкус ее губ на моих никогда не забудется... Ее бурные поцелуи,
которые облагородили губы недостойного полицейского, который беспрестанно
оскорбляет подозреваемых, чтобы заставить их признаться. Ее взгляд,
устремленный на одного меня, окутывающий меня светом, музыкой ее голоса,
разносящегося в воздухе: "Прощайте, прощайте, мой друг Дегрэ..."
Вот что позволило мне сохранить человеческий облик..."
Кто-то стучался в калитку.
Один из лучников, который стоял на страже его дома, известил о
приходе нового посетителя.
Тот вошел немного спустя, в сопровождении стража, и Дегрэ, узнав его,
адресовал ему широкую и сердечную улыбку.
- Приветствую вас, господин де Баргань. Присаживайтесь.
Последний, не ответив на приглашение, продолжал стоять, даже не сняв
шляпы.
Он осмотрелся и внезапно сказал:
- Не правда ли, юноша, который только что вышел от вас - это Флоримон
де Пейрак?
- Да, действительно.
Николя де Баргань побледнел, покраснел и пробормотал:
- Бог мой! "Они" что, в Париже?!
- Нет, пока еще нет. Но их старшие сыновья находятся при короле вот
уже три года...
- Три года! - повторил собеседник - Уже столько времени...
Затем, очень холодно и по-прежнему не снимая шляпы, он объявил, что
первый раз находится в столице после прибытия из Канады, и что он
выполняет то, что обещал сделать в данных обстоятельствах: найти господина
Франсуа Дегрэ и проинформировать его в том, что он думает по поводу его
поведения. Он долгое время провел над размышлениями над непорядочностью и
коварством его действий. Он, Николя де Баргань, думал, что поскольку
Франсуа Дегрэ рекомендовал его королю в качестве посланца с миссией в
Новую Францию, то он ценил его опыт и таланты, тогда как Дегрэ знал уже
тогда прекрасно, скажем, что он прекрасно догадывался, кто встретит его
там и о роли, которую сыграла эта персона в его жизни. Не зная ничего о
прошлом вышеназванной персоны, он написал королю рапорт, который навсегда
принизил его в глазах Его Величества. И это было еще более мучительно,
потому что в течение этой трудной зимы в Квебеке, зимы, которая заперла
его и лишила всякого сообщения с внешним миром, он, в ожидании почты,
поздравлял себя с тем, что был опытен и компетентен. Он думал, что
поступил, как можно лучше, и был похож на дурака, на простака, да он им и
был!
Дегрэ слушал его, руки за спиной, лицо непроницаемо.
- Так вы жалеете, что прожили эту долгую зиму в Квебеке?
- Н-нет.
- Ну так на что вы жалуетесь?
- А разве не унизительно стать жертвой такого обмана? Она-то сразу же
поняла сущность вашей махинации, поняла, что вы уготовили мне роль
марионетки. Она все время знала, что я выставлен на посмешище.
- Она пожалела вас?
Николя де Баргань покраснел и опустил глаза, избегая острого взгляда
полицейского.
- Да! Она пожалела меня, - признал он прерывающимся голосом.
Он не знал, видя лишь квадратную спину Дегрэ, который внезапно
отвернулся к окну, какое выражение лица будет сейчас у его собеседника.
Он увидел, что плечи его затряслись и что он повернулся с лицом, на
котором играла широчайшая улыбка.
- Так я и думал! Ха! Ха! Ха!.. Чего ожидать еще от такой лояльной и
достойной женщины. Она на все способна. На все, чтобы противостоять
несправедливости, чтобы утешить наивное сердце, несправедливо и гадко
раненое ищейкой. Дорогой, вы неблагодарны, что сердитесь на меня, ведь вы
обязаны мне таким утешением.
Он потирал руки.
- Ха! Ха! Сколько раз она говорила себе, видя как я вас одурачил: "Ну
уж этот Дегрэ! Что за мошенник!" Посмотрите, я радуюсь этому, мне приятно,
что она ругает меня!..
Его смех внезапно прекратился и они остались в тишине.
- Она вернется? - пробормотал наконец Баргань.
- Король надеется на это... Но поймите, месье. Вы... Я... Король...
Нам достанутся только крохи... Ну и ладно... Это и так прекрасно... Это
делает незабываемыми наши встречи. Подумайте же, чем одарила нас судьба.
Когда-нибудь, проезжая через вашу провинцию, в сопровождении (или нет)
человека, которого обожает, проезжая, говорю я вам, через ваш Берри в
Аквитанию она или они остановятся в вашем замке... Вы увидите ее за вашим
столом... Вы покажете ей сады, деревню, и может быть, кто знает? -
очаровательную жену и счастливых детей...
Готовы ли вы жить спокойно и ждать осуществления вашей мечты?
А я?.. Я, опасный мошенник, который заставляет трепетать злодея,
продавшего себя ради преступления, и высокородного господина, оплатившего
это преступление. Я, который пачкаю руки, разбираясь в интригах
отвратительных людей, губы которых умеют только лгать, сердце которых
сделано из камня, я, который очищаю Париж и двор, преследую негодяев и
колдуний, отравителей и убийц, что сохраняет нетронутой мою душу в
неблагодарной и часто опасной работе? Мысль, что однажды она вернется к
нам, не рискуя жизнью. Я надеюсь, что она, увидев меня в толпе
почитателей, адресует мне свою улыбку, короткий взгляд... и не нужно мне
другой награды.
Вот истинные секреты мужчин. Те, которыми они дорожат. Те, что радуют
их и освещают их путь ярким светом... Это надежда на встречу, пусть
мимолетную, пусть мучительную, которая позволит им повторять всю
оставшуюся жизнь: "По крайней мере один раз и я любил".
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. КАНТОР В ВЕРСАЛЕ
21
Маркиза де Шольн играла в пике с господами де Сугрэ, де Шавиньи и
д'Оремас, когда из глубины галереи возникла фигурка юного пажа, одетого в
белое, который незаметно подошел к игрокам. Они не были особенно увлечены
игрой, но не обратили внимания на юношу, который стоял позади них в полной
неподвижности. - Кто вас прислал, господин де Пейрак, - внезапно спросил
встревоженный Сугрэ.
Он узнал пажа. Это был один из двоих братьев, прибывших то ли из
Гаскони, то ли из Новой Франции...
С самого начала они с успехом расположились в окружении короля, и
старшего очень быстро назначили Ответственным за Удовольствия Короля, что
было очень почетным, но трудновыполнимым титулом.
- Мы задали вам вопрос, юноша, - продолжал де Сугрэ, которому
несколько льстило знакомство с братьями, пользующимися милостями монарха.
Несмотря на юный возраст, они, казалось повидали мир, и разбирались в
том, что происходило в Версале.
Мадам де Шольн, которая до этого времени была занята плохими картами,
доставшимися ей, что грозило проигрышем, не обратила внимания на
происходящее. Затем она подняла глаза и была поражена двумя вещами: он был
потрясающе красив и смотрел только на нее.
Мадам де Шольн из-за своей изящной фигуры, прелестного бюста, ни
слишком маленького, ни слишком большого, нежного цвета лица, тонкой, но не
хрупкой кожи и роскошных светло-пепельных волос считалась женщиной,
которой вечно будет тридцать лет, и которая уж во всяком случае не будет
старше сорока.
Однако, несмотря на то, что она была моложе маркизы де Монтеспан, она
чувствовала, что время коснулось ее в большей степени, чем маркизы. Та, в
счастье материнства, продолжала потрясать двор своим темпераментом, пылом
горячей крови и телом в зените красоты и цветения.
Для мадам де Шольн сознание возраста было делом сугубо внутренним и
деликатным. Себе по этому поводу она не лгала. Она знала, что ничего в ней
не говорило о старости, и что, напротив, многие завидовали ее юному виду.
Некоторые даже принимали ее за одну из благородных девиц, только что
вышедших из монастыря, или прибывших ко двору из провинции, чтобы там
обучиться служить Их Величеству, перенять хорошие манеры и правила,
приличествующие девушкам их ранга. Когда же ошибка раскрывалась, она
смеялась и вспоминала как приехала ко двору в возрасте четырнадцати лет и
впервые показалась в Лувре под покровительством госпожи де Марэ.
В то время молодые девушки учились танцевать с королем, который был в
их возрасте.
Мадам де Шольн была олицетворением ловкости. Более двадцати лет при
дворе научили ее всем тонкостям и хитростям, свойственным персонам из
свиты короля.
Фрейлина королевы, она умела показывать ей свою преданность, не
раздражая монарха, и выполняла свои обязанности без излишнего подхалимажа.
Ее видели повсюду, что, однако не мешало ей иногда удаляться в свою
квартиру на улице Резервуар, недалеко от дворца. Это происходило из-за
усталости, или по причине любовного приключения, или просто из-за ее
прихоти. Она знала, что ее уединения играют самую положительную роль, что
никто не осмелится ее упрекнуть, потому что она не заслуживает упрека; все
были уверены в том, что все что она делает - прекрасно и только на пользу
тем, кому она служит. Она была истинной придворной дамой. Такт, сдержанная
любезность, любовь к танцам и прогулкам и готовность составить компанию в
карточной игре - вот каковы были ее качества.
Она прекрасно играла, выигрывала со скромностью, проигрывала с
изяществом, и никогда не имела карточных долгов.
Привыкнув к тому, что она постоянно находится среди других дам -
таких же фрейлин, и что у нее наиболее независимый вид в Версале, все уже
забыли, была ли она вдовой, или ее муж был жив, - но в таком случае, где
он жил? - На своих землях?.. Служил в армии?.. Или, быть может, при
дворе?..
Вот какова была женщина, которая этим утром, подняв глаза от карт,
заметила юного пажа, уставившегося на нее. Его глаза блестели, словно
изумруды.
По непонятной причине, может быть из-за отблесков зеркал или оконных
стекол, его лицо и весь он казались воплощением света, словно он не был
сделан из плоти и крови. Она заметила это, в то время как глубокое
молчание установилось и сгустилось до такой степени, что присутствующие
почувствовали себя в глупом положении.
Она услышала свой голос, который раздавался словно издалека:
