тот же, разве что затухание у атмосферников на ультракоротких увеличилось.
- Готовь вертолет.
Гаспарян, спотыкаясь в темноте, удалился к дежурке.
- Зачем вертолет? - спросил Одинцов.
Ивашура долго молчал.
- Посмотрим, не обнаружился ли Михаил.
Одинцов хмыкнул, потер уши - мороз стоял нешуточный, градусов
двадцать, - и ушел в теплушку штаба. Через минуту вернулся уже
в шапке, с молодым широкоплечим телохранителем.
- Мы с вами, если не возражаете.
- Он лишний, - показал на парня Ивашура.
- А если попадутся эти ваши... "десантники"? Профессионал
охраны никогда не бывает лишним.
- Он все равно не поможет. Оружие у вас имеется?
- Кое-что найдем, - уклончиво ответил Одинцов.
- Ну, тогда мы в безопасности, - с иронией проворчал Ивашура.
- Идемте, время не ждет.
Телохранитель полковника вопросительно глянул на своего шефа, и Одинцов
успокаивающе кивнул.
- В другой раз, Володя. Мы ненадолго. - Повернулся к начальнику
экспедиции. - Я готов.
Ивашура молча зашагал к стоянке машин в сотне метров от домиков экспедиции.
Облет Башни не дал никаких результатов.
Вал дымящейся земли у ее подножия вырос еще на несколько десятков
метров в высоту и метров на пятьдесят в ширину. Примерно на полкилометра
от него шла полоса изломанного, исполосованного трещинами, рытвинами
и буграми верхнего почвенного слоя замерзшего болота и земли полей.
Кое-где со стороны западных стен Башни, где располагались топи, проступила
сквозь слой торфа вода и разлилась коричневыми лужами, заметными издалека
по струям пара.
Зона разрушений и изменений рельефа заканчивалась в трех-четырех километрах
от стен Башни, и это озадачило Одинцова.
- Я ожидал большего, - сказал он, не отрываясь от окуляров
бинокля. - Во всяком случае, землетрясение силой пять баллов
в эпицентре создает гораздо больше разрушений. Видел собственными
глазами.
Вертолет летел на высоте полутораста метров над заснеженной целиной
болота - там, где оно не было затронуто расширением Башни. Эллипсы
прожекторного света то вспыхивали и искрились на снегу, то темнели
на островках травы, черных ледяных зеркалах и пластах торфа.
Сделали один круг, потом другой. На третьем Ивашура опустил бинокль
и буркнул в спину пилоту:
- Поворачивай домой, Витя.
И они полетели к лагерю, не глядя друг на друга, думая каждый о своем.
После ужина Ивашура, почти не притронувшийся к еде, пожелал всем спокойной
ночи и ушел в свой вагончик. Когда он разделся и лег на топчан, в
вагончик без стука вошел Михаил Рузаев...
ГЛАВА 4
Весть о том, что вернулся пропавший без вести при странных обстоятельствах
эксперт Рузаев, облетела лагерь за минуту, и в вагончик, где спали
эксперты Центра, набилось много народу. Ивашура, терпевший нашествие
до поры до времени, наконец почувствовал холод (дверь почти не закрывалась),
перекричал шум и, как был - в трусах, вытолкал всех за порог.
В комнате остались он, Богаев, Одинцов, Гаспарян, эксперт Валера,
так и не проснувшийся в общем гаме, и Рузаев.
Выглядел виновник торжества как после драки с дикими котами: одежда
располосована на ленты и клочья, на лбу и под глазом синяки, на щеке
глубокие царапины, такие же царапины на шее и на руках. Невозмутимый,
как и всегда, Рузаев напился из чайника, отдышался и начал переодеваться,
словно не замечая взглядов товарищей и затянувшегося молчания.
Ивашура поймал взгляд Богаева и натянул брюки. Гаспарян, бурча, что,
мол, выхолодили весь дом, подкинул в печурку сосновых поленьев. На
лицо его лег желтый отсвет огня.
Наконец Рузаев переоделся, умылся, залепил царапины пластырем, еще
раз глотнул воды и сел у длинного, во весь вагончик, деревянного стола.
- Дайте закурить, - попросил он в пространство.
- Ты же бросил! - удивился Гаспарян.
Рузаев молча взял из рук Одинцова сигарету и закурил.
- К сожалению, кинокамеру я потерял, - сказал он. -
А рассказывать не умею.
- Где ты был? - хрипло спросил обретший голос Ивашура.
- Не знаю. Когда появились призраки, я снимал "телеэкран".
- Мы же кричали! Не мог снимать из вертолета?
- Дело в том, что мне показалось, будто "телеэкран" показывает
лицо человека... точнее, лицо Вани Кострова.
В комнате наступила тишина. Потом Ивашура, пряча плескавшуюся в душе
радость, сел на свою полку-кровать и посмотрел на Одинцова...
- Только лицо? Какое?
Рузаев поднял недоумевающий взгляд.
- Ну, я имею в виду, живое или...
- Вроде бы живое. Один глаз у него был прищурен, словно он целился.
Потом меня что-то ударило по затылку. - Рузаев пощупал затылок,
в глазах его снова отразилось недоумение. - Ничего не болит.
Вот лоб болит...
- Ты, наверное, перепутал, куда тебя шарахнуло, - вставил
Гаспарян. - А то получается - били в затылок, а шишка вскочила
на лбу. Кстати, кто бил-то?
- А пес его знает! Говорю же: сзади ударило. Очнулся -
кругом светящийся туман и земля под ногами, и ничего больше не видно.
Где Башня, где вы, где вертолет - не понять. Ну я встал и пошел.
Жарко, душно, сыро... Горизонт - вот он, под носом, а дойти
невозможно. Шел я, наверное, часа два. Земля теплая, в трещинах, идти
легко, тишина - аж в ушах звенит! Ну, потом стал замечать, вроде
тени движутся, то впереди, то сзади, а разобрать опять-таки не могу.
Побежал за одной и... вот. - Рузаев кивнул на кучу своего рваного
обмундирования. - Так и не понял, что за нечистая сила меня крутила.
Зацепила, попинала, исцарапала и бросила, причем бесшумно, отчего
мне самому взвыть захотелось.
Рузаев передохнул, прополоскал рот глотком воды. Все молча смотрели,
как он это делает.
- Ну вот. Потом увидел: вроде как просветление впереди обозначается.
Поднялся, побежал и... вывалился прямо на снег! Рядом Башня, все гудит,
грохочет! Понял - пульсация. Ну я бегом в лес, пока не нашел
лагерь.
- Скажи пожалуйста! - Богаев помолчал, откашлялся. -
М-да! Только нечистой силы нам не хватало. Может быть, Михаил, тебе
все это померещилось?
Рузаев пожал плечами.
- Не хотите верить на слово - проверьте. Как говорил философ
Берджес: "Существует только один заменитель воображения -
опыт".
Гаспарян иронически приподнял бровь, хотел вставить какое-то едкое
замечание в адрес эрудиции Рузаева, но посмотрел на Ивашуру и передумал.
- Ладно, утро вечера мудренее, - сказал Ивашура. -
Предлагаю отложить анализ сообщения Михаила на утро.
Одинцов пожелал всем хорошо отдохнуть и ушел. Гаспарян разделся, нырнул
в свой спальник с головой. Богаев посидел еще несколько минут, растерянно
поглядывая на Рузаева. Ему хотелось поговорить, но он боялся показаться
смешным.
- Поешь, - спохватился Ивашура. - У нас есть банка
сгущенки и хлеб. Сурен, куда ты дел сгущенку?
- В шкафу с обувью, - ответил Гаспарян из спальника.
Рузаев подумал и согласился.
- Можно и подкрепиться, оголодал маленько.
- Звонили из местной Думы, - проговорил Богаев, не глядя
на Ивашуру. - Толчки от пульсаций разрушают здания города, жертв
пока нет, но...
Ивашура молча залез в спальный мешок.
Богаев посмотрел на него с некоторой растерянностью, покашлял в кулак.
- У них тут в десяти километрах газопровод. Боятся, что трубы
не выдержат.
Молчание.
- Надо что-то делать, Игорь.
- Надо, - отозвался наконец Ивашура. - В первую очередь
надо создать правительственную комиссию, которая была бы правомочна
решать все организационные вопросы.
Богаев оживился.
- Я тоже так думаю. Зачем нам одним брать на себя ответственность
такого масштаба? Нужна компетентная... - Он замолчал, заметив
взгляд Ивашуры, заторопился: - Ну я тоже пойду. Желаю приятных
снов.
Он ушел.
Рузаев ел сгущенное молоко и прихлебывал из чайника.
- Не думал, что старик так боится ответственности, - глухо
проговорил Гаспарян из спального мешка. - Дома, в Центре, он
казался мне более решительным. Возраст, что ли, подошел?.. Да минует
нас чаша сия!
- Тебе это не грозит, - буркнул Ивашура. - Ты помрешь
раньше, причем из-за длинного языка. Нигде от вас покоя нет. Михаил,
сможешь показать место, где выбрался из тумана?
- Вообще-то не уверен, но попробую.
Ивашура больше ничего не спросил. Рузаев погасил свет в вагончике
и лег сам. В наступившей тишине отчетливо похрапывал эксперт Валера,
умевший ночью отключаться до состояния полной нечувствительности к
внешним раздражителям, потрескивали горящие поленья в печурке да сквозь
тонкие стенки просачивался в теплушку равномерный шум леса.
Наутро, после завтрака, Старостин собрался уезжать и перед
отъездом собрал в штабе руководителей экспедиции и командиров приданных
ей войсковых частей.
- Я убедился, что явление Башни не только уникально с научной
точки зрения, - сказал он, - но и представляет огромную
опасность для людей и несет колоссальные убытки хозяйству района.
Поэтому следует принимать какие-то решительные меры. Первое и самое
важное - остановить рост Башни, второе - установить контакт
с пауками, потому что именно они, с моей точки зрения, главные действующие
лица во всей этой кутерьме. Мнения ученых о том, что такое Башня,
я выслушал и понял, что оригиналов среди вас много, а истину вы видите
только во сне, да и то не каждый. Примите это не как упрек вашей компетентности.
Задуматься и даже просто восхищаться есть чем. Я сейчас уезжаю, а
дня через три ждите правительственную комиссию. Она и будет решать,
что делать дальше. А пока выслушайте... ну, если не приказ, то указание:
к Башне ближе чем на три километра не подходить! Все намечающиеся
эксперименты согласовывать прежде с начальником экспедиции Ивашурой.
Риск свести к минимуму! Ясно? Но, с другой стороны, ускорьте исследования,
сведите накопленные сведения в единую систему. Необходимо знать точно,
что такое Башня, прежде чем принимать кардинальные меры. Вопросы ко
мне есть?
Ученые и командиры молчали.
Старостин уехал. Одинцов улетел ночью, никого не предупредив. Ивашура
передал бразды правления штабом Гришину (Богаев уехал в райцентр),
забрал Рузаева с Гаспаряном, и они отправились искать точку выхода
Михаила из "тумана".
Вертолетная стоянка по совету Старостина была перенесена на триста
метров южнее, на лед замерзшего озерца, окруженного редким сосняком.
Отсюда было удобнее загружать машины аппаратурой, топливом, держать
связь со всеми подразделениями экспедиции и с городом, благо дорога
в город пролегала рядом. Сосны здесь росли какие-то жалкие, искривленные,
будто пораженные болезнью. Дорога в райцентр огибала озерцо и исчезала
в стене мрачного бора, за которым до самого города шло поле озимой
пшеницы.
Вертолет поднялся выше сосен, и Башня выросла над лесом геометрически
правильной голубовато-серой горой, неправдоподобная и неестественная
этой своей геометричностью, расцветкой и размерами. Не труба, не башня,
не колонна - конец "земной оси"!
Ивашура включил рацию.
- Пятый, ответьте первому.
- Я вас слушаю, - отозвался командир роты оцепления.
- Отодвиньте посты на четыре километра от Башни. Ближе никого
не пускать до особого распоряжения.
- Принял, выполняю.
- Связь-два, ответьте первому.
- Слушаю, Игорь Васильевич. - Характерный говор Гришина.
- Переключите сеть оповещения на мой канал. Как только наблюдатели
заметят что-нибудь подозрительное, пусть дадут знать.
- Хорошо, сейчас предупрежу.
Вертолет приблизился к Башне и пошел вокруг нее на высоте ста метров.
Внизу медленно проплывали снежная целина, рощицы хилых осин, желтые
и коричневые пятна высохшей болотной растительности, распаханное поле.
- Нет, надо подойти ближе, - сказал Рузаев. - Помню,
что бежал по взломанным пластам земли.
Пилот искоса посмотрел на Ивашуру, и вертолет повернул к Башне. Под
ним показалась перепаханная катаклизмами почва: валы, ложбины, трещины,
холмы и провалы с зеркалами черной воды, курившиеся белесыми дымками.
Дальше, до подножия Башни, снега уже не было совсем, разрушения ландшафта
все больше увеличивались, а потом шел дымящийся, почти двухсотметровый
