"черные клады", не имевшие выхода в сферу сознания. Что они хранили,
какие знания, какими последствиями грозило их вскрытие, медицина пока
не знала.
- Параллельный перенос готов, - просочился в уши пси-шепот
Зарембы; он имел в виду готовность аппаратуры записи, подключаемой в
случае непредвиденных осложнений и берущей на себя выход чужой
информации.
Рядом с проекцией мозга возникло его схематическое объемное
изображение с расписанными векторами нейрохирургического вмешательства
- модель операции, рассчитанная Железовским.
Стрелка под номером "один" запульсировала, раздался пси-голос
Пирогова:
- Энцефалон - церебрум - телеэнцефалон, программа "бэта", прогноз
три к одному, гипотетическое подключение родовой памяти и маатанского
"введения": основные рефлексы.
Шум в голове усилился: "поток воды" набирал скорость. Со зрением
стало твориться что-то странное: форма предметов начала плыть,
цветовосприятие изменилось, изображение перед глазами задрожало,
принялось мигать. Где-то послышались голоса, возгласы, смех, гулы и
свисты... На фоне черной плоской доски, появившейся "перед глазами" -
отражение поля связи, - всплыли строки:
Стал мигать обвал сознанья; Вот, казалось, озарятся Даже те углы
рассудка, Где теперь светло, как днем.
Пастернак, подумал без удивления Мальгин, как нечто ординарное
восприняв выходы-причуды собственной памяти.
Снова послышался смех и вслед за тем голос Зарембы, тихий, но
отчетливый:
- Все в порядке, мастер, это заговорила твоя первая сигнальная.
Набит ты стихами и ненужными переживаниями изрядно.
- Не отвлекайся, Иван, - долетел недовольный возглас Джумы, - это
слой культуры... которой тебе пока еще не хватает. Дыхание,
альфа-ритм, кардиограмма - в норме.
- Есть выход! - вклинился в разговор Пирогов.
Мальгину вдруг показалось, что у него шесть рук и по крайней мере
две головы. Ноги он перестал чувствовать совсем, сознание раздвоилось:
он ощущал себя лежащим в операционном кресле и одновременно висящим в
пустоте, в невесомости!
Тело отвердело, покрылось кристаллической чешуей, а вместо сердца
зашевелилась и принялась пульсировать раскаленная добела масса -
"солнечная материя" в упругой оболочке, грозящей вот-вот лопнуть.
Дыхание стало ненужным, мысли вспыхивали в темных подвалах "обеих"
голов сверкающими полотнищами реклам. Мальгин потерял ощущение
времени, он "листал" справочник маатанской жизни, ничему не удивляясь
и в то же время с безмерным удивлением. Звуки, приходящие извне,
обрели вкус и цвет, изображения предметов и картин - плотность, вес и
запах, сложнейшие гаммы запахов...
- Отсечка дыхания! - пробился в пустоту двух голов чей-то колючий
красный голос. - Остановка сердца! Включаю водитель...
- Синестезия [Синестезия - смешение чувств.], - вторил первому
второй голос, фиолетовый с синим. - Дели каналы приема, Иван.
Состояние трансляции.
- Информтоксикоз, - гулко врезался в сознание еще один голос,
оранжевый, с металлическим привкусом. - Отсоединяю связь с
комиссуральными волокнами, пошел блок.
Мальгин с огромной высоты упал на землю, но мягко, без особых
болезненных ощущений, и оказался в кресле. Зрение прояснилось. В
голове продолжало шуметь и всхлипывать и, как заноза, торчало ощущение
заползшего туда жука.
- Может быть, остановим? - спросил Джума; гортанные интонации в
голосе его усилились.
- Пару минут отдохну и продолжим, - отрезал Мальгин, пытаясь
выковырнуть из головы застрявшего "жука".
Гиппократ и Пирогов перебросились между собой какими-то репликами,
но скорость их разговора лежала далеко за пределами человеческих
реакций.
- "Черные клады" - это преобразованные нейронные ансамбли, -
сказал Пирогов уже в нормальном темпе. - Чистый стаз криптогнозы в
сферу сознания невозможен, только эмиссионный перевод в глубокую
память. Вызов информации оттуда будет зависеть лишь от волевых
возможностей перципиента.
Мальгин смотрел на изображение своего мозга, пульсирующее огнями,
и считал черные и алые зерна - их набралось около двух десятков, а
было прощупано лишь одно из них.
- Не буди лихо, пока оно тихо, - пробормотал хирург.
- Что? - просочился вопрос Зарембы. - Что ты сказал?
- Поехали дальше.
И опять сквозь голову с шумом "полился поток воды", несший внутри
себя "пузыри" странных ощущений.
Повторилась метаморфоза со зрением, чувства смешались,
контролировать операцию снова стало невозможно, приходилось опираться
лишь на рекомендации Пирогова и реплики хирургов. Молчал только
Железовский, контролирующий совпадение хода операции с рассчитанной им
моделью. А потом голову пронзила такая боль, что Мальгин едва не
закричал, с трудом удержав готовый сорваться с языка приказ прекратить
операцию.
Пирогов и Гиппократ, правда, уловили его желание, но Клим успел
послать им яростное "вперед"!
Перед глазами появился отец, покачал головой, что-то говоря, но
что именно - Мальгин не расслышал. Отца сменила мама, укоризненно
грозя ему пальцем. И ее голоса Клим не услышал, в ушах стоял
стоголосый стон пси-реки, рвущейся сквозь плотину мозга... Мелькнул в
стороне Таланов, бежал навстречу Заремба - руки в карманах, Джума
держал на руках плачущую Карой и отворачивал лицо, но все равно видно,
что лицо у него измученное и несчастное. Что-то кричал Ромашин, сидя
верхом на глыбе "черного человека", Майкл Лондон - наполовину тигр,
наполовину человек - готовился к прыжку, и во все небо улыбался
загадочно, с превосходством в глазах, Даниил Шаламов...
Очнулся Мальгин от наступившей звонкой тишины и ощущения безмерной
пустоты в голове.
- Нейровегетативная стабилизация, - прошелестел чей-то бесплотный
голос (Гиппократа? Пирогова?). - Двигательный покой. Нарушений в
программе нет. Мнемозапас девяносто девять.
- Как ты себя чувствуешь? - сквозь толщу безразличия прорывался
возглас Джумы.
Нормально, мысленно ответил Мальгин. Долго еще?
- Вскрыли половину. - Это уже Заремба. - Кое-что не удалось
перенести чисто, отсюда болевые нейронаводки, анестезия справляется не
сразу. Потерпишь?
- Можем остановить вообще, - предложил Джума.
- Нет, - отрезал Мальгин. - Не останавливайтесь, что бы ни
случилось. Дальше самого себя я не убегу, а с моими реакциями
аппаратура справится, она даже шизофреников выдерживает.
В третий раз невидимый, но отчетливо слышимый водный поток хлынул
сквозь мозг, растворяя в себе мысли, путая чувства, заполняя огромный
объем головы пеной неизведанных эмоций и непереводимых на человеческий
язык понятий... А затем Мальгин, оставаясь в сознании, с отчетливым
всплеском нырнул в серый омут глухоты и полного отсутствия каких-либо
чувств. Вереницей стали проплывать мимо (слева? справа? внизу?
вверху?) бесплотные призраки невиданных прежде фигур, но определить их
форму Клим не мог, просто не знал, что эти многомерные фигуры - не
плод его воображения, а отраженные подсознанием информационные блоки и
цепи.
Ощущение "погружения в омут" не пропадало, хирурга засасывало
куда-то глубоко "вниз", в преисподнюю, ощущаемую, как вязкий
колышущийся мрак. Что-то черное, огромное, без рук и ног, ворочалось
там и открывало пасть, собираясь поглотить человека целиком. Однако
ужаса Клим не чувствовал. Затопленный безразличием ко всему, в том
числе и к себе, он просто ждал, чем все кончится.
Лишь однажды извне прорвались какие-то далекие раздражающие вопли,
звонки, ужасный болезненный шум, и тут же все стихло. Кругом царили
тишина и покой да наплывала, становясь гуще, серая вязкая жижа, сквозь
которую просматривалось мрачное черное дно этого мира.
"Тону", - выплыла откуда-то вялая мысль, написанная белым дымом на
сером фоне. Дым свернулся в струйку и растворился в мутной серости.
Второе слово было уже полупрозрачным, Мальгин с трудом разобрал его:
Купава... Третье было совсем прозрачным - не имя и не название
предмета или явления, странное слово, ласковое, хрупкое... но удержать
его в сознании Клим уже не смог...
И вдруг снова где-то далеко-далеко, на краю света, приоткрылась
дверца в иной мир, раздались дивные, волшебные, чарующие звуки,
потрясающе чистые и прекрасные, всколыхнувшие серую муть и вонзившиеся
в сердце сладкой томящей болью...
Музыка, проговорил кто-то внутри Мальгина. Слово почему-то
волновало и звало куда-то, сама музыка уже пропала, но ощущение
неудобства осталось. Рядом кто-то стоял... и смотрел на него... кто-то
знакомый и добрый... протягивал руки и звал, без голоса, а звал...
- Что? - спросил Мальгин, не ощущая ни губ, ни языка.
И услышал наконец:
- Пора вставать, сынок.
Он открыл глаза.
Деревенская изба, белый потолок, русская печь с лежанкой, в углу -
иконка. Он лежит на кровати, маленький, в белой рубашонке, а над ним
склонилось сморщенное, морщинки - лучиками, улыбающееся доброе лицо.
- Отямился, родимый? Вот и хорошо, пройдет онава [Слабость,
утомление (древнерус.).], не рюмзай, побежишь к друзьям...
- Бабушка, - прошептал, давясь слезами, Мальгин. - Я заболел, да?
Серая муть, глухой шум, чьи-то птичьи голоса:
- Пошел, пошел! Иван - активируй назион...
- Многовекторное сканирование!
- Корпус каллозум - ноль...
- Энцефалон - ноль...
- Церебрум - слабые импульсы, пульс нитевидный...
- Давление сорок на десять...
- Пошел, пошел, дальше - вегетативная симпатика, парасимпатика -
аппаратно, периферия - эгостеника...
Новый наплыв.
Он сидит на траве и ревет, рука по локоть красная, в сыпи. И голос
над головой, певучий, ласковый:
- Острекался, баловень? Говорила - там крапива, а ты все сам
норовишь проверить. Ну ладно, мы ее, лихоманку, сейчас полечим.
Удар, клубы пыли кругом, серое с желтым, и белые просверки, как
сполохи далекой грозы, и те же птичьи голоса:
- Фибрилляция... сердечно-сосудистая заработала...
- Гипервентиляция!
- Стереотаксический контакт - зеленый ноль...
- Таламус, ретикулярная, восходящие - норма... легкие, почки,
селезенка - пока аппаратно...
- Вылезет, парень сильный. Аристарх, убери отрицательные
гармоники, он все время скатывается... гипофиз, апифиз, щитовидка -
норма...
Еще наплыв.
Пруд. Мелкий дождь. Сыро, холодно, тоскливо... И голос сзади:
- Вот он где, тохтуй [Тохтуй - баран, у которого только что
появились рога.] наш привередливый. Что квелый такой? Ну, поссорились,
а прав ли был? А если и прав, мужчина ты или михлюй [Михлюй - зевака,
разиня.] ушастый? Досыть хмуриться, прошла падорога - пройдет и назола
[Падорога - непогода, назола - печаль, тоска (древнерус.).]...
Боль!
Тягучая, дергающая, саднящая боль... в голове, в животе, в сердце,
во всем теле... И глухой шум, и грохот скатывающихся в бездну камней,
и он - висящий над бездной. Откуда-то из мглы протянулись вдруг
сильные руки, поддержали, отнесли от пропасти, уложили на траву...
- Оклемался! - Голос громкий, радостный и знакомый.
- Джума! - заикаясь, выговорил Мальгин. - Я жив?
- Порядок! - ответили ему со смехом.
"Что случилось?" - хотел он спросить, но не успел: наступила
темнота.
Глава 7
Как самочувствие?
Этот вопрос преследовал Мальгина каждые полчаса в течение суток
после операции, вошедшей во Внеземной информационный банк медицинских
сведений под названием "Выявление "черных кладов" - закодированных
генных записей в мозгу человека"; звонили коллеги по работе, друзья,
