Москве и Хабаровске. Что бы я смог сделать без вас!
Опустил руки и только теперь ощутил, как гудят мышцы и болит все
тело. Однако бой еще не кончился. К арене, на которой было повержено
десять лучших индейских борцов, приближался чичим Сипактональ. Снова
тишина завладела стадионом, тишина враждебная и грозная, и холодок страха
ручейком протек вдоль позвоночника: индейцы-зрители не сомневались, что
колдуны будут убиты, как не сомневались и в праве своих предводителей
убивать кого бы то ни было без суда и следствия.
Двое воинов в черном протянули Никите и Толе мечи, легкие,
смертоносные, изогнутые, красивые, зловеще-совершенные в своей красоте.
- Ты будешь биться с моим слугой, - сказал пренебрежительно
Сипактональ Такэде, повернулся к Сухову. - А ты, колдун, умрешь от моей
руки.
- Не спеши, спесивый индюк, - тихо произнес Никита, чувствуя
поднимавшуюся изнутри ненависть. - Не то я тебя сильно огорчу. Уэтля ты
приберег себе на закуску? Или уже казнил? "Главный воин империи"
побледнел, вернее, полиловел - бронзово-медная кожа не могла бледнеть, как
кожа белого человека, - а глаза его вспыхнули угрозой и злобой. Правда, на
мимике это не отразилось, как и на речи.
- Хорошая мысль, чужак. Пусть сотник тикуй-рикуки покажет свое
мастерство в бою с тобой. А потом вами обоими займусь я. - Чичим щелкнул
пальцами, и вскоре из-за кубического здания с барельефом во всю стену
вывели Уэ-Уэтеотля в коричнево-золотом костюме. На лице саагуна читалось
непробиваемое спокойствие.
Меч его был при нем. Он остановился возле друзей, не ответив на их
приветствие, и стал глядеть на центральную трибуну с тронами.
Сипактоналя он словно не заметил.
- Уэтль, Сын Мишкоамасацина, зодчий Халиско, сотник тикуйрикуки
Повелителя Дома Утренней Зари, - сказал Сипактональ негромко, но так, что
его услышал весь стадион, - ты подозреваешься в сговоре с колдунами из
чужой страны и должен кровью смыть подозрение, убив их. Если ты не сможешь
этого сделать, умри, и я закончу жертвоприношение храму Науатль.
Цепь воинов отступила назад, и снова застыла. Сипактональ выждал
эффектную паузу, ткнул кулаком себя в грудь - таков был сигнал начинать
бой, - и в то же мгновение Уэ-Уэтеотль выхватил меч из ножен и
одновременно нанес удар - так, как он когда-то проделал этот финт на поле
с каменными головами. Однако на сей раз Никита был готов к атаке. Его меч
взлетел сам собой и отразил удар, тут же сменив плоскость взмаха, чтобы
встретить еще один удар - нэкодэ, по терминологии кэмпо. В комбинации
таких ударов было пять, что соответствовало количеству когтей кошачьей
лапы. Если бы не встреча Сухова с Уэ-Уэтеотлем в доме Тааль, где тот
продемонстрировал танцору несколько таких комбинаций, вряд ли Никита смог
бы отразить все пять ударов.
Клинки встретились вновь, разошлись. По трибунам прокатился шелест:
индейцы суеверно отгоняли злого духа, дотрагиваясь до висящих на шее
ожерелий с амулетами из перьев. Еще комбинация и еще. Сухов держался, но
чувствовал при этом не возбуждение и удовольствие, а стеснение и тревогу.
Он не успевал за атаками, Уэ-Уэтеотль по неизвестным причинам щадил его.
Мечи выбили снопы искр друг из друга, трижды пересекаясь между
противниками в точке равновесия. Оба наносили удары без замаха, но Никита
при этом тратил больше времени и сил. И тут у него возникла идея.
Последующая атака саагуна наткнулась на хорошо подготовленный блок и
удар ногой по руке с мечом. Как ни был хорошо подготовлен индеец, земным
кэмпо он не владел, и меч вылетел из его руки. Сухов коршуном кинулся к
мечу, чтобы Сипактональ не успел что-либо предпринять, и быстро подал меч
сотнику разведчиков Повелителя, шепнув:
- Сделай так, чтобы последний твой удар пришелся на левое плечо.
На лице Уэтля ничего не отразилось, ни гнева, ни досады, лишь в
глубине глаз мелькнула улыбка, а в следующее мгновение они уже снова
скрестили клинки.
- Достаточно! - донесся до них голос поздно спохватившегося
Сипактоналя. - Сотник, я убедился, что ты предатель! Ты _н_е_ можешь их
убить. Или не хочешь, что вернее. И будешь принесен в жертву богине
Науатль. - "Первый меч империи" повернулся к тронам правителя и жрицы. - Я
жду повеления.
Правитель выслушал, что ему сказала Тааль, и его скрипучий голос
поземкой пронесся по площади:
- Богиня Науатль принимает жертву. Но Уэ-Уэтеотль должен погибнуть,
как подобает воину, с мечом в руках.
Сипактональ вскинул сжатую в кулак руку, повернулся к бойцам,
продолжавшим фехтовать, и в этот момент меч индейца врезался в левое плечо
Никиты, точно в "родимое пятно" Вести.
Сухов пропустил, что говорил и делал дальше главный военачальник Дома
Утренней Зари, на некоторое время он оглох и ослеп, погруженный в кипящий
котел боли, барахтаясь изо всех сил, чтобы не захлебнуться. Выплыл!
Удивительное ощущение распахнувшейся бездны охватило его, и череда
призраков вдруг вынырнула из этой бездны и вошла в его плоть, и с каждым
погружением сила его росла, голова свежела, тело освобождалось от оков
утомления, пока наконец боль не схлынула совсем, оставив человека на
берегу океана под названием Память, переполненного энергией и знанием.
- Ункулункулу, - донесся чей-то шипящий голос.
- Готовься к смерти, - понял Никита и без перевода, быстро огляделся.
Сипактональ стоял перед ним, скрестив руки на груди. Против Такэды
были выставлены два воина, а Уэ-Уэтеотля окружили шестеро.
- Держись, Ник, - быстро проговорил Такэда. - В случае чего я помогу.
Даже в такой момент он думал не о себе и пытался подбодрить друга.
Уэ-Уэтеотль, вылепленный из мускулов, надменности и высокомерия,
великолепной осанкой напоминавший памятник, внушавший откровенное
презрение к разыгранному спектаклю, вдруг глянул на танцора и подмигнул.
Никита такого подарка не ожидал и не поверил глазам, но анализировать
поведение сотника не было времени, бой начался.
Сипактональ выхватил два меча, демонстрируя рёто-дзукаи - фехтование
двумя клинками, - и первое время теснил Сухова, приноравливавшегося к
манере боя врага и к собственным знаниям.
Кто-то из предков Сухова безусловно был великим воином, и эта его
память превратила потомка в мастера, равных которому не было, пожалуй, и в
этом мире.
Никита не думал о блоках, отражении атак, нападении, характере
местности, препятствиях, он действовал, жил боем, ощущая оружие как
естественное продолжение тела. А изучив противника, достигнув максимальной
свободы движений и раскрепощенности, чему помогли и навыки акробата и
гимнаста, стал теснить Сипактоналя, явно озадаченного таким поворотом
дела, уязвленного, начавшего допускать промахи.
Такэда фехтовал спокойно, успевая поглядывать на общую картину боя,
изредка применяя приемы из обширного арсенала айкидо, отчего противники
его падали или теряли ориентацию.
Уэ-Уэтеотль, превратившись в вихрь, сражался молча и хладнокровно,
двигаясь так быстро, что иногда "размазывался" от скорости. Два его
недруга в черном уже вышли из строя, получив раны, не позволившие им
принять участие в схватке, но на смену им вышли еще двое: приказ
Сипактоналя был ясен - убить саагуна, во что бы то ни стало принести его в
жертву богине Науатль. Другой такой случай властолюбивому чичиму,
метившему на престол, мог не представиться, а сотник был серьезным
противником.
Никита отбил серию мгновенных ударов двух мечей - справа, слева, в
трех плоскостях сразу, - колющие и рубящие: шесть смертоносных бликов,
шесть певуче-звонких щелчков металла о металл, выбил один меч у
Сипактоналя, отшатнувшегося в испуге, и в этот момент все переменилось.
Град ударов чичйма стих, он застыл на мгновение с вытянутым вперед мечом,
глаза вспыхнули жестоко и угрожающе, и даже лицо его изменилось,
вытянулось, отяжелело, набрякло кровью - и силой.
- Берегись! - крикнул Такэда, осознавший, что случилось, раньше
танцора.
Если бы Сухов глянул на перстень индикатора, он тоже понял бы причину
преображения Сипактоналя, но лишь с трудом отбив атаку, сообразил:
вселение! Сипактональ застраховал себя и с этой стороны, подав сигнал
бедствия, и в него вселили кого-то из раруггов, блестящих воинов и
профессиональных убийц.
Единственное, что спасало - память рода, знание приемов боя, о
которых раругги не имели полного представления. Однако силы были уже на
исходе. Никита понял, что долго не продержится, он уже перешел предел
физической выносливости, держась на биоэнергетике, сжигая себя, нырнув в
"красный коридор" стресса и неконтролируемых чувств. Но ему не дали
упасть. Сначала Такэда, а потом Уэ-Уэтеотль вмешались в схватку, отвлекая
чичйма, превратившегося в почти неуязвимую машину убийства, на себя.
Индейцы-соперники тоже оказались вовлеченными в общую свалку,
увеличивая неразбериху, невольно помогая жертвам, и в этом шуме раздался
чей-то голос, чистый, гортанный, звонкий:
- Бегите, я задержу их! За стеной река, копьеметалок нет, за городом
в лесу - кони.
Голос мог принадлежать только Уэ-Уэтеотлю, но слова были
произнесены... на русском языке! Впрочем, Никита не удивился, не было сил.
Все же двухсекундная передышка позволила ему сосредоточиться на внутренних
резервах, прийти в себя. Кровавая пелена перед глазами рассеялась, он
оценил положение дерущихся, по кивку Такэды понял, что и тот слышал голос,
и кинулся в схватку, выбирая момент, чтобы схватить валявшиеся на арене
вещи: нервайлер, хардсан, вардзуни, транскоф. Еще через минуту ему это
удалось, и в то же мгновение они с Такэдой бросились к двухметровой стене,
отгораживающей стадион от реки, без труда перемахнули ее и прыгнули в воду
с высоты десятиэтажного дома. Уже на лету они услышали тот же четкий и
даже веселый голос:
- Увидимся, Посланник!
Но и Сипактональ, вернее, вселенный в него, подал свой голос, полный
жуткой уверенности в неотвратимости возмездия:
- У пок ти чаан кан мао кинтун!
Эту фразу они услышали, когда вынырнули в ста метрах от городской
стены. Вода кипела от дротиков и копий, которые метали в беглецов сотни
индейских воинов, но ни один из них не попал.
Копья не долетали, а дротики почему-то отклонялись от цели, словно
сносимые ураганным ветром.
Им не надо было плыть за город и ловить коней, у них был с собой
транскоф, и беглецы воспользовались им, как только переплыли реку и
укрылись в кустах, не дожидаясь погони. Чем руководствовался Никита,
настраивая эрцхаор, Такэда не знал, но индикатор вывел их в мир
гигантского болота, где не было засады, а это было главное...
Толя очнулся, оглядываясь. На пороге хижины стоял заспанный Сухов,
поглаживающий усы и бородку, и с сомнением глядел на болото. Изрек,
встретив взгляд Толи:
- И пошел Иван-дурак счастья искать... - Вспушил баки. - Никак не
привыкну к бороде - чешется, проклятая, спасу нет.
Чем бы побриться?
- Хардсаном, - предложил Такэда.
- Остришь? Остри, если больше ничего не умеешь. Я поел бы чего-нибудь
и кофейку бы попил.
- Ни того, ни другого. НЗ ты просто забыл у индейцев, а флягу утопил
в реке.
- У меня не шесть рук, а там плыть надо было. Долго я спал?
- Сутки и три часа. Ладно, иди умывайся перед завтраком, я тут
кое-какой живности наловил и поджарил лазером.
- Надеюсь, это съедобно.
Такэда не ответил, а также не стал говорить, что "живностью" были
