оттого, что моя женщина была жива.
Несмотря на ее ловкость и силу пантеры, черный человек
удерживал девушку столь же легко, как незадолго до этого --
бурокожего пигмея. Подняв высоко над головой дергающееся тело,
он продемонстрировал его мне и выкрикнул какие-то слова с явной
издевкой. Гудрун бешено сопротивлялась, золотые волосы хлестали
по белоснежным плечам, до меня долетали ее крики ярости и
страха, -- все тщетно. Женщину эйзиров непросто было сделать
покорной даже перед лицом великого ужаса.
Крылатый дьявол дразнил меня, но я стоял неподвижно. Будь
от этого польза, я бы, не раздумывая, нырнул в алую адскую
трясину, чтобы быть схваченным, наколотым на шипы-крючья и
обескровленным этими чертовыми цветами. Но так я не спасу ее,
-- моя смерть только лишит Гудрун единственного защитника и
последней надежды. Поэтому я, скрепя сердце, смотрел, как она
корчится и бьется в руках монстра, и смех черного человека
вздымал могучие валы безумия в моей голове. Вдруг он сделал
движение, будто собираясь швырнуть ее вниз, и я едва не утратил
контроль над собой, рванувшись к кромке адского сада. Но то был
просто обманный жест, и он тут же утащил ее обратно в башню,
потом вернулся к парапету, лег на него грудью и уставился на
меня. Он явно забавлялся, играя с нами, как кот играет с мышью
прежде, чем убить ее.
Я повернулся и направился к лесу, постоянно чувствуя на
себе его взгляд. Пусть я, Хунвульф, был далеко не мыслитель в
том смысле, как это понимают современные люди, и куда увереннее
действовал топором, чем собственным интеллектом, однако не
являлся и тупым скотом, каковым, вероятно, считал меня
проклятый выродок. Моему мозгу не раз случалось помогать
могучему телу в борьбе за жизнь и пищу, и теперь он напряженно
работал.
Я понимал -- мне не преодолеть смертоносное алое кольцо,
опоясывающее башню. Прежде чем я успею сделать полдюжины шагов,
десятки шипов вонзятся в мое тело и жадные пасти высосут все
мои соки, утоляя свою чудовищную жажду. Тут будет бесполезна
вся моя мощь.
Крылатый человек не преследовал меня, -- оглянувшись, я
увидел его, восседающего на том же месте, не меняя позы. Я,
Джеймс Эллисон, снова и снова грезящий приключениями Хунвульфа,
навсегда запомню эту картину -- отвратительная горгулья с
упертыми в зубчатый парапет, средневековый монстр, восседающий
на бастионах Ада...
Я миновал узкий перешеек между двумя долинами, шагая между
редеющих деревьев к месту, где около неширокой, но
стремительной речки паслись мамонты. Не доходя до стада, я
остановился, вынул из своей торбы пару кремней и, нагнувшись,
высек искру в сухую траву. Быстро перебегая от места к месту, я
зажег дюжину огней гигантским полукругом. Северный ветер тут же
подхватил их и раздул. Занялось большое пламя и спустя всего
лишь несколько секунд вниз по долине уже мчался вал огня.
Мамонты прервали свою бесконечную неспешную трапезу,
подняли массивные головы, водя ушами, и затрубили тревогу. На
всем белом свете исполины боялись только огня. Они начали все
быстрее отступать к югу, гоня впереди себя детенышей. Самцы
ревели как трубы Судного Дня. Огонь, всепожирающий хищник,
бросился в атаку и мамонты, не выдержав, обратились в
паническое бегство -- сокрушительный ураган плоти, сотрясающая
землю, грохочущая лавина костей и мышц, Деревья падали,
дробились в щепу под тяжелой поступью, земля ходила ходуном. По
пятам гигантов катилась стена пламени, а вслед за нею поспешал
и я, в такой опасной близости, что опаленная земля жгла мне
ноги сквозь подошвы сандалий.
Мамонты прогрохотали через узкую лощину, сровняв с землей
лесную чащу как гигантским катком. Глухо топоча ногами-тумбами
и оглушительно трубя, они вломились на поле красных цветов. Эти
дьявольские растения, наверно, могли бы повергнуть и уничтожить
даже и мамонта, будь он один, но для целого обезумевшего стада
они были не более, чем жалкой травкой. Несущиеся исполины смяли
их и растоптали, вдавили в землю, их породившую и теперь
раскисшую от обильно залившего ее сока из растерзанных стеблей.
На какую-то долю секунды я замер, испугавшись собственных
мыслей, -- а вдруг животные повернут в сторону при виде башни
или, напротив, сокрушат и ее вместе с моей возлюбленной?
Похоже, крылатый демон разделял мои страхи, ибо он стрелой
взвился с галереи и скользнул по небу в сторону озера. Сомнения
мои оказались напрасны: вот один из крупных самцов, добежав до
башни, врезался головой в ее стену, даже не дрогнувшую от удара
и будто оттолкнувшую мамонта на бегущего следом. Стадо тут же
раскололось надвое и грохочущей лавиной устремилось дальше,
обтекая цитадель с обеих сторон, -- заросшие шерстью бока
терлись о зеленые стены. Уничтожив остатки алого моря смерти
живые горы быстро скрылись из глаз в направлении озера.
Огонь сдержал свой бег, споткнувшись о вывороченные с
корнем поломанные древесные стволы и вовсе стих у кромки поля,
где еще недавно росли растения-убийцы. Я бежал все вперед и
вперед -- по тлеющим остаткам чащи, потом по жиже из
раздавленных цветов -- взывая к Гудрун. Наконец она отозвалась;
голос ее был приглушенным и сопровождался звуком гулких ударов.
Очевидно, крылатый вор, улетая, запер ее в башне. Я подбежал к
отвесной стене, размотал свою кожаную веревку и, раскрутив,
забросил ее, оканчивающуюся петлей, на один из зубцов парапета.
Подергав веревку для верности, я двинулся вверх, подтягиваясь
на руках и помогая себе ногами, отталкиваясь локтями и коленями
от поверхности камня.
До парапета оставалось каких-то пять футов, когда я
услышал над головой хлопанье крыльев. Крылатый человек
приземлился на галерее и перегнулся через парапет. Только
сейчас я смог рассмотреть его как следует: черты лица его
отличались правильностью линий, в них не было ни намека на
негроидность; глаза чуть раскосые, зубы оскалены в жуткой
ухмылке торжества и ненависти. Долго, долго правил он в долине
красных цветов, взимая дань человеческих жизней с близлежащих
племен для принесения в жертву ненасытным растениям-чудовищам,
его подданным и одновременно защитникам-покровителям. Теперь я
был полностью в его власти, мои сила и ловкость мало чем могли
помочь. -- Один-единственный удар изогнутого кинжала, зажатого
в его руке, и я стремительно полечу в объятья смерти. Где-то
неподалеку Гудрун, заметив угрожающую мне опасность, яростно
закричала. Дверь затрещала под ее отчаянным натиском и резко
распахнулась, во все стороны полетели щепки.
В глазах моего врага горело предвкушение скорого триумфа,
он занес над натянутой веревкой остро отточенный клинок, но тут
сильная белая рука обвила сзади его шею и резко рванула назад.
Через его плечо я увидел прекрасное лицо Гудрун, волосы ее
растрепались, глаза расширены от ярости и ужаса. Он с ревом
развернулся в ее захвате, оторвал от себя стиснувшие горло руки
и швырнул девушку в стену с такой силой, что она в беспамятстве
сползла на пол. Черный человек тут же обернулся в мою сторону,
но к этому моменту я уже добрался до верха, одолел парапет и
спрыгнул на галерею, на ходу сдергивая с ремня топор. Он
замешкался на мгновенье, наполовину поднялись крылья за спиной,
кинжал дрогнул в руке, -- казалось, он колеблется, не зная, что
предпринять -- вступить в схватку или спасаться бегством по
воздуху. При своем гигантском росте и впечатляющим буграм
вздувающихся под кожей мускулов, он все же медлил в
нерешительности, как порою медлит человек, столкнувшись с
разъяренным хищным зверем, пусть даже и меньшим его по размеру.
Я же не знал колебаний, как не ведал и страха. С громким
утробным ревом я прыгнул вперед, обрушив из-за головы топор,
вложив в этот удар всю свою силу. Сдавленно вскрикнув, он в
попытке защититься вскинул кверху руки, но топор, пройдя точно
между ними, рубанул по голове, превратив ее в кровавое месиво.
Я повернулся к Гудрун: поднявшись на колени, она тянула ко
мне свои белоснежные руки, во взоре ее читалась любовь... и
облегчение, едва она глянула на поверженного властелина долины,
вокруг разбитой головы которого росла лужа крови и мозгов.
Как часто и страстно я желал, чтобы стало возможным свести
воедино жизненный опыт Хунвульфа и познания Джеймса Эллисона,
совместить эти личности в одном теле. Тогда я перестал бы быть
немым очевидцем событий, а Хунвульф вошел бы в дверь, которую
Гудрун в отчаянном порыве разнесла вдребезги. Он попал бы в
удивительную комнату, что виднелась через проломы в досках, с
фантастической обстановкой и полками, ломящимися от
пергаментных свитков. Он мог бы развернуть эти свитки и
попытаться понять написанное в них, прочесть хроники той
необычной расы, последнего представителя которой он только что
убил. Уверен, то была бы история чуднее сна, навеянного
курением опиума, и удивительнее мифа об Атлантиде.
Но Хунвульф был далек от подобной любознательности. Для
него башня со всем ее содержимым была никчемной бессмыслицей,
останками колдовства и демонизма, канувших в лету вместе с их
носителем. В отличие от Джеймса Эллисона, рожденного
тысячелетия спустя, он вовсе не горел желанием разгадывать
какие бы то ни было тайны.
Для меня, Хунвульфа, башня была лишь вместилищем зла и
хитроумной ловушкой, порождавшей в душе единственное желание --
бежать прочь как можно быстрее и забыть навеки. Вместе с
держащейся за меня Гудрун мы соскользнули по веревке на землю и
рука об руку двинулись по широкой просеке, протоптанной
мамонтами к виднеющемуся вдали искрящемуся озеру.
ЭКСПЕРИМЕНТ ДЖОНА СТАРКА
(THE HOOFED THING)
Марджори плакала над потерей Бозо, ее жирного "мальтийца",
не вернувшегося домой после обычной ночной прогулки в поисках
добычи. В последнее время в округе бушевала настоящая эпидемия
исчезновений среди кошек и Марджори была безутешна. Поскольку я
не переносил вида плачущей Марджори, я отправился на поиски
пропавшего любимца, хотя не питал большой надежды найти его.
Время от времени некий садист ублажает свои прихоти, отравляя
домашних животных, и я был убежден, что Бозо и десятки ему
подобных, пропавших за последние несколько месяцев, пали
жертвой одного из этих дегенератов.
Покинув лужайку дома Эша, я пересек несколько заросших
сорняками вакантных участков и подошел к последнему дому по эту
сторону улицы -- неухоженному громоздкому особняку, куда он
недавно вселился (не думая подновить его) мистер Старк --
одинокий, как это бывает с пенсионерами, старик с восточного
побережья. При виде старого дома, высившегося среди огромных
дубов и удаленного на сотню ярдов вглубь от улицы, мне вдруг
показалось, что Старк действительно сможет чем-то прояснить
загадочное исчезновение животного.
Пройдя через просевшие заржавленные ворота, я зашагал по
усеянной трещинами дорожке, подмечая общее запустение этого
места. О нынешнем владельце было мало что известно, и, хотя он
был моим соседом почти полгода, я ни разу не видел его вблизи.
Ходили слухи, что он живет один и даже без слуг, хотя он
калека. Общее мнение нарекло его эксцентричным и угрюмым по
натуре типом, не имеющим денег для потакания своим причудам.
Широкое крыльцо, наполовину заросшее плющом, занимало весь
фасад дома, огибая его с обеих сторон. Я собрался было поднять
старомодную дверную колотушку, как вдруг услышал шарканье
прихрамывающих шагов и, повернувшись, увидел показавшегося
из-за угла крыльца владельца особняка. Несмотря на искалеченную
