Теперь я уже передумал. Вначале замысел принадлежал злому
человеку, но некоторые аспекты этого дела указывают мне на
действия иных сил.
-- Тот крик, что мы слышали у Мыса, состояние этой
комнаты, отсутствие Ионы -- все говорит о чем-то более темном и
грозном, нежели замысел Ионы Кайлза.
-- Что ты подразумеваешь? -- с опаской спросил я.
-- Предположим, что раса, вырывшая эти туннели, не
погибла, -- прошептал он. -- Предположим, их потомки все еще
ведут непостижимое разуму существование, населяя черные колодцы
под ярусами коридоров! В своих записках Иона упоминает о
доносящихся снизу странных шорохах невидимых тварей!
-- Но он прожил в этих туннелях целую неделю, -- возразил
я.
-- Ты забываешь, что желоб, ведущий в колодцы, был завален
до сего дня, когда он расчистил, наконец, обломки. О'Доннел, я
полагаю, что нижние норы обитаемы; что существа нашли путь в
верхние туннели и вид одного из них, спящего в гробу, погубил
Иова Кайлза!
-- Но это чистейший бред! -- воскликнул я.
-- И все же из дневника следует, что туннели были обитаемы
в прошлом, но жители опустились на немыслимо низкий уровень
развития. Разве у нас есть доказательство, что их потомки не
населяют ужасные черные норы, замеченные Ионой под нижним
ярусом? Послушай!
Он выключил фонарь и мы несколько минут простояли в
темноте. Я услышал слабые царапающие звуки. Мы бесшумно
прокрались в туннель.
-- Это Иона Кайлз! -- шепнул я и по моей спине пробежал
холодок.
-- Значит, он прятался внизу, -- пробормотал Конрад. --
Шум донесся с лестницы -- как будто кто-то поднимался снизу. Я
боюсь включить фонарь -- если он вооружен, свет укажет ему
цель.
Меня удивило, что хладнокровнейший перед лицом любых
врагов Конрад дрожит как осиновый лист. Удивило и то, что
ручейки холодного пота побежали по моей спине. Вдруг я
насторожился: где-то в туннеле, в направлении, откуда мы
пришли, снова послышался отвратительный мягкий шорох. В тот же
миг пальцы Конрада стальной хваткой впились в мою руку. Во
мраке под нами неожиданно замерцали два желтых огонька.
-- Боже мой! -- пораженно прошептал Конрад. -- Это не Иона
Кайлз!
Не успел он договорить, как к огонькам присоединилась пара
таких же, и вдруг темный колодец под нами ожил и повсюду
замерцали желтые искры, похожие на отблески злых звезд в ночных
водах залива. Огоньки с еле слышным скользящим звуком "поплыли"
вверх по лестнице и на нас дохнуло удушливой вонью сырой земли.
-- Бежим! -- выдохнул Конрад, и мы начали отступать от
лестницы, двигаясь по туннелю, которым прежде добрались сюда.
Вдруг чье-то тяжелое тело метнулось нам вдогонку и я, мгновенно
обернувшись, вслепую выпалил в темноту. Огненная вспышка
осветила тень и вопль Конрада эхом повторил мой собственный
вопль... В следующее мгновение мы неслись по туннелю, будто
вырвавшись из преисподней, а позади нас что-то мягко
барахталось и билось в смертельной агонии на полу туннеля.
-- Включи фонарь, -- прохрипел я. -- Иначе мы заблудимся в
этих дьявольских лабиринтах.
Луч пронзил мрак, открывая перед нами наружный коридор,
где мы впервые увидели стрелу. Мы на секунду задержались и
Конрад посветил назад, в туннель. Мы увидели лишь пустую
темноту, но Бог знает, что за твари ползли к нам за пределами
короткого луча.
-- Боже мой! -- повторял задыхаясь Конрад. -- Ты видел? Ты
видел?
-- Не знаю! -- ответил я. -- Вспышка выстрела показала мне
нечто вроде... летящей тени. Не похоже на человека, потому что
голова напоминала собачью...
-- Я смотрел в другую сторону, -- прошептал он. -- Когда
вспышка твоего револьвера пронзила темноту, я увидел то, что
было внизу, на лестнице.
-- И что ты увидел? -- Моя плоть покрылась липким холодным
потом.
-- Никакие слова не в силах описать это! -- вскричал он.
-- Чернозем шевелился множеством гигантских личинок, темнота
буквально кишела нечестивыми тварями. Ради Христа, бежим отсюда
-- по коридору, к гробнице!
Но едва мы успели шагнуть вперед, как перед нами что-то
шевельнулось, и мы застыли на месте.
-- Ходы переполнены тварями, -- прошептал Конрад. --
Быстрее, в другую сторону! Туннель повторяет очертания холма и
должен вести к двери у Мыса контрабандиста.
Я запомню наш торопливый путь по черному молчаливому
туннелю до самой смерти. Ужас преследовал нас по пятам и я
ежесекундно ожидал, что призрак с дьявольскими клыками
поднимется из черного мрака нам навстречу, либо набросится на
нас сзади. Наконец, Конрад облегченно перевел дух.
-- Вот и дверь. Боже мой, что это?
Свет упал на тяжелую, обитую железом дверь с торчащим в
массивном замке тяжелым ключом в тот миг, когда Конрад
споткнулся о что-то мягкое. Тускнеющий луч фонаря осветил
безжизненное человеческое тело с изуродованной, в луже крови,
головой. Определить несчастного по лицу было невозможно, но мы
узнали эту тощую фигуру в кладбищенском саване. Иона Кайлз все
же не избежал неподдельной Смерти.
-- Помнишь тот крик у Мыса? -- прошептал Конрад. -- Это
был его предсмертный вопль! Он вернулся в туннели, показавшись
своему брату -- и ужас настиг его в темноте!
Стоя над трупом, мы вдруг услышали во мраке все тот же
отвратительный скользящий звук. Мы лихорадочно бросились к
двери, повернули ключ, и распахнули ее. Всхлипывая от
облегчения и пошатываясь, мы вышли в залитую лунным светом
ночь. На миг дверь позади нас широко открылась, но когда мы
обернулись, свирепый порыв ветра с грохотом захлопнул ее.
Но мы успели увидеть в слабом сиянии луны отвратительное
зрелище: распростертый изуродованный труп, а над ним серое
неуклюжее чудовище -- ужас с собачьей головой и огненными
очами, какие видятся в кошмарах безумцам. Затем захлопнувшаяся
дверь закрыла эту картину, и мы очертя голову помчались вниз по
склону в полосах лунного света.
-- Порождения черных колодцев безумия и вечной ночи! --
бессвязно бормотал Конрад. -- Ползучие твари, кишащие в
пенистом чреве планеты. Боже Всемогущий, ведь их предки были
людьми! Эти колодцы под пятнадцатым уровнем -- в какие
дьявольские бездны нечестивой черной бездны они ведут, и что за
демонические орды их населяют? Спаси Господи сынов человеческих
от Обитающих под гробницами!
хжхжхжхжхжхжхжхжхжхжхжхж
САД СТРАХА
Некогда я был Хунвульфом-Скитальцем. Откуда мне это
известно, я объяснить не в силах, нечего и пытаться -- никакие
оккультные и эзотерические знания не помогут. Человеку
свойственно помнить произошедшее в его жизни, я же помню свои
ПРОШЛЫЕ ЖИЗНИ. Как обычный индивидуум помнит о том, каким он
был в детстве, отрочестве и юности, так и я помню все
воплощения Джеймса Эллисона в минувших веках.
Не знаю, почему именно мне досталась такая необычная
память, но точно так же я не смог бы объяснить мириады
природных феноменов, с которыми что ни день сталкиваются люди,
Едва ли даже моя физическая смерть положит конец грандиозной
веренице жизней и личностей, сегодня завершающейся мною. Я вижу
мысленным взором людей, которыми я был, и вижу нелюдей,
которыми был когда-то тоже. Ибо память моя не ограничивается
временем существования человечества -- когда животное в своем
развитии вплотную приблизилось к человеку, как провести четкую
границу, где кончается одно и начинается другое?
Мои воспоминания приводят меня на сумрачную поляну средь
гигантских деревьев первобытного леса, где отродясь не ступала
нога, обутая в кожу. Между зеленых исполинов неуклюже, но
довольно быстро передвигается массивная волосатая туша -- то
шагая во весь рост, то опускаясь на все четыре конечности, --
выкапывает личинки насекомых из-под коры деревьев и трухлявых
пней. Маленькие прижатые к голове уши в беспрерывном движении.
Вот существо подымает голову и скалит желтые зубы. Я вижу, что
это примитивный звероподобный антропоид, ничего более, и все же
осознаю свое с ним родство. Родство? Пожалуй, вернее будет
сказать -- тождественность, ибо я это он, а он это я. Пусть
кожа моя мягка, бела и безволоса, а его шкура темная и жесткая
как древесная кора и вся покрыта свалявшейся шерстью, тем не
менее мы -- одно целое и в хилом неразвитом мозгу этой горы
плоти уже начинают шевелиться человеческие мысли, просыпаются
человеческие мечты и желанья. Они незрелы, хаотичны, мимолетны,
но именно им суждено стать первоосновой всех возвышенных и
прекрасных творений человеческого разума грядущих веков.
Мое знание о прошлом не ограничивается и этим, оно готово
вести к безднам столь темным и пугающим, что я просто не рискую
последовать туда...
Но довольно, ведь я собирался рассказать вам о Хунвульфе.
О, как же давно это было! Я не возьмусь назвать точную дату,
скажу только, что с той поры долины и горы, материки и океаны
изменили свои очертания не один, а дюжину раз и целые народы --
даже расы -- прекратили свое существование, уступив место
новым.
Да, я звался Хунвульф, один из сынов златовласого Эйзира,
из ледяных пустынь сумеречного Асгарда пославшего в долгие и
далекие странствия по всему миру племена светлокожих
голубоглазых людей. В каких только странных местах не оставляли
они своих следов! Во время одной из таких подвижек длиною в
столетье я и родился, чтобы никогда уже не увидеть родины
предков, где некогда мои соплеменники-северяне обитали в шатрах
из лошадиных шкур среди вековых снегов.
Мой клан кочевал, я рос, взрослел, становясь все более
похожим на прочих мужчин-эйзиров, свирепых, могучих, неистовых,
не признающих никаких богов, кроме Имира-Ледяной Бороды, во имя
которого кропили свои боевые топоры кровью многих племен и
народов. Мускулы мои подобны были туго свитым стальным канатам,
на мощные плечи львиной гривой ниспадали белокурые волосы,
чресла опоясывала шкура леопарда. Каждая из мускулистых рук
равно искусно владела кремневым топором.
Год за годом мое племя перемещалось все дальше к югу,
временами отклоняясь в ту или иную сторону и даже
останавливаясь на долгие месяцы в изобильных долинах, кишащих
травоядными, и все-таки медленно но верно продвигаясь на юг, на
юг, на юг... В основном путь наш пролегал через бескрайние
пространства степей, никогда не знавших человечьего крика, но
случалось и так, что дорогу нам заступали воины из земель, по
которым мы шли -- и тогда мы оставляли за своей спиной залитые
кровью тела и пепелища уничтоженных деревень. И в этом долгом
походе, занимаясь то охотой, то убийством, я стал взрослым
мужчиной. А еще я полюбил Гудрун.
Гудрун... как рассказать о ней? -- Это все равно, что
слепому пытаться описать цвета. Конечно, я могу сказать, что
кожа ее была белее молока, колышущееся золото волос соперничало
с пылом дневного светила, грация и изящество ее тела могли бы
посрамить греческих богинь. Но разве можно неуклюжими словами
дать представление о чуде, об этом пламени нездешнем, что
носила имя Гудрун? У вас попросту нет основы для сравнения, --
ведь вы можете судить о Женщине лишь по представительницам
слабого пола своего времени, а они схожи с нею как огонек свечи
с чистым сиянием лунного диска. За бесчисленные века не
рождалось на Земле женщины, подобной Гудрун; Клеопатра, Таис,
Елена Троянская -- все они были лишь бледными тенями ее
красоты, жалкими имитациями цветка, распустившегося во всем
своем великолепии один только раз на заре человечества.
