знаю, что тебе известен секрет Блассэнвилей. Я никогда тебя о
нем не спрашивал, потому что меня это не касалось. Но прошлой
ночью в поместье убит человек, и другой человек может быть
вздернут на виселицу, если ты не расскажешь мне, что делается в
проклятом старом доме!
- Блассэнвили, - произнес старик, и голос его оказался ясным и
звучным, а речь - непохожей на диалект черных людей, населявших
здешние леса. - Это были гордые люди, сэр - гордые и жестокие.
Некоторые из них погибли в войну, некоторые были убиты на дуэли - мужчины,
сэр. Некоторые умерли в поместье, в старом доме.
Старый дом... - голос его вдруг перешел в бессвязное бормотанье.
- Так что же дом? - напомнил о себе шериф.
- Мисс Селия была самой гордой из них - и самой безжалостной. Ее
ненавидели все черные люди, а больше всех - Джоан. В венах Джоан
текла кровь белых, и она тоже была гордой. А мисс Селия порола
ее как рабыню...
- В чем тайна этого дома? - настаивал Баннер.
Туманная пелена вновь исчезла с глаз старика, и они стали
темными колодцами, залитыми лунным светом.
- Тайна? Не понимаю, сэр.
- Много лет дом стоит под защитой этой тайны. И ты знаешь ключ к
разгадке.
Старик помешал свое варево. Ясность рассудка, казалось,
полностью вернулась к нему.
- Сэр, жизнь прекрасна даже для негра!
- Ты хочешь сказать, что кто-то убъет тебя, если ты расскажешь
мне правду? - быстро спросил Баннер. Но старик, казалось, снова
погрузился в свои туманные видения, и бормотание его выглядело
бредом:
- Не кто-то. Не человек. Черные боги болот. Секрет мой
неприкосновенен, он охраняется Большим Змеем, богом всех богов.
Он пошлет младшего братца, чтобы тот поцеловал меня своими
холодными губами - маленького братца с белым полумесяцем на
голове. Я продал свою душу Большому Змею, и за это он сделал
меня творцом зувемби...
Баннер напрягся.
- Я уже слышал это слово, - сказал он мягко, - от умирающего
человека, когда был еще ребенком. Что он означает?
В глазах старика появился страх:
- Я что-то сказал? Нет, нет, я ничего не говорил!
- Зувемби, - торопил его Баннер.
- Зувемби, - механически повторил старик, и глаза его
прояснились. - Зувемби раньше были женшины - на рабском берегу
знают о них. Барабаны, в которые бьют по ночам на холмах Гаити,
рассказывают о них. Творцы зувемби - почетные люди Дамбала.
Говорить о них белому человеку значит умереть; это один из
главных секретов Змеиного Бога...
- Ты говорил о зувемби, - мягко перебил его Баннер.
- Я не должен о них говорить... - Грисвелл внезапно понял, что
старик думал вслух, слишком далеко погрузившись в свои грезу,
чтобы понять, что он вообще говорит. - Ни один белый не должен
знать, что я плясал в Черной Церемонии и стал творцом зомби и
зувемби. Большой Змей наказывает распущенные языки смертью.
- Зувемби - женщина? - поторопил его Баннер.
- Была, - пробормотал старик, - и она знала, что я творец
зувемби. Она пришла в мою хижину и просила зелье - отвар из
костей змеи, крови летучей мыши-вампира и росы с воронова крыла.
Раньше она плясала в Черной Церемонии и была готова к тому,
чтобы стать зувемби. Черной Зелье - вот все, чего ей
недоставало. Она была красива. Я не мог ей отказать...
- Кто? - настойчиво спросил Баннер, но голова старика поникла и
упала на ссохшуюся грудь. Ответа не было. Казалось, он задремал
посреди разговора. Баннер потряс его. - Ты дал зелье, чтобы
сделать женщину зувемби? А что такое зувемби?
Старик беспокойно пошевелился, и раздалось сонное бормотанье:
- Зувемби - больше не человек. Она не знает ни родственников, ни
друзей. Но она заодно с народами Черного Мира. Она повелевает
оборотнями, демонами и животными - совами, петухами, мышами,
змеями. Она может навлечь тьму, погасив маленький свет. Она
уязвима для свинца и стали, но если ее не убить, она живет
вечно. Она не ест человеческой пищи и живет подобно летучим
мышам в пещере или в заброшенном доме. Время ничего не значит
для нее - час, день, год, все равно. Она не говорит речью
человека, но звуком своего голоса может притягивать людей,
убивает их и повелевает безжизненным телом, пока оно не остынет.
Пока течет кровь - труп подчиняется ей. И ей доставляет
удовольствие убивать.
- Зачем же становятся зувемби? - спросил Баннер.
- Ненависть, - прошептал старик. - Ненависть и месть.
- Ее имя было Джоан? - спросил Баннер. Это имя медленно
просочилось сквозь пелену, окутывавшую разум чародея, и он
встрепенулся, пробуждаясь от сна наяву. Глаза его снова стали
ясными и заблестели как мокрый гранит.
- Джоан? - повторил он медленно. - Я давно уже не слышал этого
имени. Кажется, я спал, белые господа. Прошу прощения, но я
ничего не помню. Старики точно собаки - любят вздремнуть у огня.
Вы спрашивали меня о Блассэнвилях? Господа, если бы я сказал
вам, почему не могу ответить, то вы назвали бы это простым
суеверием. Но пусть Бог белого человека будет моим свидетелем,
я...
Говоря это, он протянул руку за хворостом, вороша кучу
валежника. Речь его оборвалась криком. Он конвульсивно отдернул
руку - бьющая хвостом змея повисла на ней. Она обвилась вокруг
руки колдуна несколько раз и в молчаливой ярости раз за разом
наносила удары своей клинообразной головой.
Крича, старик свалился в огонь, опрокинув на себя котелок и
разбрасывая угли. Баннер выхватил из костра тяжелую головню и
ударил ею по плоской голове змеи. Та соскользнула с руки
старика, и Баннер, чертыхаясь, отбросил пинком ноги ее
извивающееся тело. Старый Джекоб больше не кричал. Он лежал
спокойно, уставившись остекленевшими глазами в грязный потолок
хижины.
- Мертв? - прошептал Грисвелл.
- Мертв, - согласился Баннер. - Мертв как Иуда Искариот. - Он
посмотрел на извивающуюся змею. - Эта чертова гадина вогнала
столько яду в его вены, что хватило бы на дюжину здоровых
молодых парней. И все же я думаю, что его убил страх.
- Что же теперь мы будем делать?!
- Оставим тело здесь на койке. Дикие свиньи не повредят его,
если хорошенько закрыть дверь. Завтра мы отвезем тело в город, а
сегодня ночью у нас есть другая работа. Пойдем!
Грисвелл старался не прикасаться к трупу, когда помогал шерифу
положить старого Джекоба на койку, а затем, спотыкаясь, вышел из
хижины. Солнце опускалось за горизонт, пламенея меж черных
стволов.
Они молча забрались в машину и поехали обратно.
- Он сказал, что Большой Змей пошлет своего младшего брата, - пробормотал
Грисвелл.
- Чепуха, - буркнул Баннер. - Змеи любят тепло, и болото просто
кишит ими. Эта змея подобралась к костру и свернулась среди
сучьев. Старый Джекоб потревожил ее, и она напала. В этом нет
ничего сверхъестественного. - После короткой паузы он добавил
чуть дрогнувшим голосом. - Впрочем, я первый раз вижу, чтобы
гремучая змея напала без предупреждения. И впервые вижу гремучку
с белым полумесяцем на затылке.
Они свернули на главную дорогу, и Грисвелл снова заговорил:
- Вы думаете, что мулатка Джоан пряталась в доме все эти годы?
- Вы слышали, что сказал старый Джекоб, - сурово ответил шериф. - Время
ничего не значит для зувемби.
Они сделали последний поворот, и Грисвелл собрался с духом. При
виде дома, вздымающегося черной громадой на фоне заката, он
закусил губу, чтобы не закричать. Мысли о таящемся во мраке
ччудовище вновь завладели им.
- Смотрите! - прошептал он пересохшими губами, когда они
остановились у поместья. Баннер хмыкнул.
С баллюстрад галереи вспорхнула стая голубей и облаком черных
крапинок понеслась по багровому небе.
Зов зувемби
Они сидели, боясь пошевелиться, пока последний из голубей не
скрылся вдали.
- Ну вот, наконец-то и мне довелось их увидеть, - проговорил
Баннер.
- Может быть, это суждено только обреченным, - прошептал
Грисвелл. - Вспомните того бродягу...
- Мы скоро узнаем это, - спокойно ответил шериф, выбираясь из
машины, но Грисвелл заметил, что рука его непроизвольно
потянулась к кобуре.
Дубовая дверь все так же болталась на сломанных петлях. Звуки
шагов по каменному полу гулко отдавались в пустой прихожей.
Слепые окна горели пламенем заката. Войдя вслед за Баннером в
просторный холл, Грисвелл отметил цепочку черных отметин на
полу, обозначивших последний путь Джона Брэйнера.
Баннер расстелил в пыли захваченные из машины одеяла.
- Я лягу ближе к двери, - сказал он, - а вы - туда, где спали
прошлой ночью.
- Не разжечь ли нам огонь в камине? - спросил Грисвелл, ужасаясь
мысли о тьме, которая нахлынет из леса, когда кончаться короткие
сумерки.
- Зачем? У нас есть фонари. Мы ляжем в темноте и посмотрим, что
будет дальше. Вы умеете пользоваться оружием?
- Думаю, что смогу. Я никогда не стрелял из револьвера, но знаю,
как это делается.
- Хорошо, тогда предоставим стрельбу мне, - Баннер сел, скрестив
ноги, на одеяло и, опустошив барабан своего огромного кольта,
проверил каждый патрон, перед тем как вставить его обратно.
Грисвелл нервно ходил взад-вперед, провожая тоскливым взглядом
умирающий закат, подобно скупцу, взирающему на отбираемое у него
золото.
Облокотясь одной рукой на рамку камина, он посмотрел вниз, на
золу, покрытую пылью. Возможно, этот огонь разжигала сама
Элизабет Блассэнвиль более сорока лет тому назад. Мысль эта еще
больше расстроила его. Он чертыхнулся и пхнул пепел носком
ботинка. Что-то мелькнуло среди головешек - клочок бумаги,
желтый от старости. Нехотя Грисвелл нагнулся и вытащил из-под
слоя пепла тетрадь в рассыпающемся картонном переплете.
- Что это вы там нашли? - осведомился шериф, опуская револьвер.
- Старую тетрадь. Похоже на чей-то дневник. Страницы исписаны,
но чернила сильно выцвели, а бумага в таком состоянии, что
ничего не разобрать. Как вы думаете, почему она не сгорела в
камине?
- Брошена туда, когда огонь уже погас, - предположил Баннер. - Может
быть, кто-то нашел ее и забросил в камин - кто-то из
воровавших мебель. Очевидно, он не умел читать.
Грисвелл перелистал мятые листы, напряженно всматриваясь при
свете гаснущего заката в поблекшие каракули. Внезапно он
выпрямился:
- Вот здесь разборчиво! Слушайте! - Он начал читать. - "Я знаю,
что в доме есть кто-то кроме меня. Я слышу, как он ходит по дому
ночью, когда садится солнце и сосны снаружи теряются во мраке.
Часто по ночам кто-то скребется под моей дверью. Кто это? Одна
из моих сестер? Или тетушка Селия? Если это так, то зачем ей
красться по собственному дому? И зачем, потянув ручку двери, она
тихо уходит, когда я спрашиваю - кто там? Нет, нет! Я боюсь. О
боже, что мне делать? Я боюсь оставаться здесь, но куда же мне
идти?"
- О! - воскликнул Баннер. - Похоже, это дневник Элизабет
Блассэнвиль! Продолжайте!
- Не могу прочесть остального, - ответил Грисвелл. - После этих
страниц я могу разобрать только несколько строчек. - Он прочел. - "Почему
негры сбежали, когда исчезла тетушка Селия? Сестры мои
мертвы - я знаю, что они мертвы. Я чувствую, что они умерли
ужасно, в страхе и в темноте. Но почему? Если кто-то убил
тетушку Селию, то зачем ему убивать моих бедных сестер? Они были
так добры к неграм. Если только Джоан..." - Он остановился,
тщетно разыскивая продолжение. - Оторван кусок страницы. Здесь
есть еще запись, под другой датой - то есть я думаю, что это
дата. Начинется с полуслова: "...ужасная вещь, на которую
намекала старая негритянка. Она назвала Джекоба и Джоан, но
ничего не объяснила - может быть, она боялась". Здесь
неразборчиво... А затем: "Нет, нет!... Как это может быть?! Она
мертва или ушла! Пусть она родилась и воспитана в Вест-Индии, и
не раз намекала, что посвящена в какие-то темные таинства - как
она могла стать таким чудовищем! Это ужас! Боже, разве бывают
такие вещи? Я не знаю, что думать. Если это она бродит ночью по
дому, копошится у моей двери и свистит так дьявольски сладко...
Нет, нет, я наверняка схожу с ума! Если я останусь здесь, я умру
так же ужасно, как и сестры - уж в этот-то я уверена..."
