Ничтоже сумняшеся, сей профессор утверждал, что в этом случае
австрийские немцы немедленно присоединятся к Баварии, что тогда
условия мира будут куда более благоприятными для нас и т. п.
вздор. Тут я не выдержал и тоже записался в число желавших
говорить. Я резко отчитал ученого профессора, и в результате
мой ученый еще раньше, чем я успел закончить свою речь, удрал
как собака, политая водой. Пока я говорил, меня слушали с
удивленными лицами. Когда я кончил и стал прощаться с
присутствующими, ко мне подбежал один из слушателей, назвал
свою фамилию (которой я кстати не смог расслышать) и сунул мне
в руку какую-то книжонку, по-видимому, политическую брошюру,
прося меня самым настоятельным образом, чтобы я на досуге
прочитал эту вещь.
Это было мне очень приятно, так как я надеялся из книжки
легче познакомиться с программой этого скучного ферейна и таким
образом избавить себя от необходимости дальнейшего посещения
столь неинтересных собраний. Внешнее впечатление, которое
производил давший мне брошюру человек, было довольно
благоприятно. Ясно было, что я имею дело с рабочим. Взявши
брошюрку, я ушел.
В те времена я проживал еще в казарме второго пехотного
полка, в малюсеньком домишке, носившем на себе еще явные следы
обстрелов во время революции. Весь день я бывал занят и
проводил его главным образом или в 41-м стрелковом батальоне
или на собраниях и докладах в других воинских частях. Только
поздно ночью возвращался я в свой домишко, чтобы поспать. У
меня была привычка просыпаться очень рано, еще до пяти часов
утра. В домике у меня было много мышей. И вот я частенько
оставлял им корки хлеба или косточки, вокруг которых мышки
поднимали с самого раннего утра отчаянную возню. Просыпаясь, я
обыкновенно лежал с открытыми глазами в постели и наблюдал игру
этих зверьков. В жизни моей мне пришлось порядочно поголодать и
я очень хорошо понимал, какое большое удовольствие доставляют
эти корки хлеба голодным мышатам.
На завтра после описанного собрания я проснулся около пяти
утра. Так как уснуть я уже больше не мог, я стал думать о
вчерашнем собрании. Внезапно вспенил я о брошюрке, которую мне
сунули в руки. Я поискал книжечку и решил тут же прочесть ее.
Это была небольшая брошюра. Автором ее был тот рабочий, который
дал мне ее. В брошюре он описывал, каким именно путем ему
удалось из хаоса марксистских и профсоюзных фраз вернуться к
национальным идеям. Отсюда и заголовок книжки: "Мое
политическое пробуждение". Начав читать, я одолел ее сразу до
самого конца. Ведь книжка описывала нечто совершенно
аналогичное тому, что мне самому пришлось пережить 12 лет
назад. Непроизвольно передо мной опять прошло в очень живой
форме мое собственное прошлое. В течение дня я еще несколько
раз вспомнил содержание прочитанного. Затем я стал уже было
забывать о брошюре, как вдруг через несколько дней получил
открытку, в которой мне сообщали что я принят в члены "немецкой
рабочей партии". В открытке меня просили сообщить, как отнесусь
я к этому, и с этой целью приглашали на ближайшее собрание
комитета партии, которое должно состояться в ближайшую среду.
Конечно я был немало удивлен таким способом "вербовки"
членов в новую партию и сначала не знал, досадовать или
смеяться по этому поводу. Я ведь подумывал больше всего о
создании своей собственной партии и ни капельки не собирался
вступать в уже готовую партию. Об этом последнем не могло быть
и речи.
Я совсем было уже собрался поспать письменный ответ этим
господам, но тут победило любопытствами я решил в назначенный
день все-таки пойти на собрание, чтобы изложить устно мои
мотивы.
Наступила среда. Собрание назначено было в пивной
"Розенбад" на Хернштрассе - очень бедный трактирчик, в который
редко кто-либо забредал. Впрочем в 1919 г. и в более богатых
ресторанах было очень голодно и неуютно. Но ресторанчика
"Розенбад" я до сих пор не знал вовсе.
Пройдя через плохо освещенную столовую, в которой не было
ни одной живой души, я нашел боковую дверь и вошел в комнатку,
где должно было происходить "заседание". При плохом освещении
испорченной газовой лампы за столом сидело 4 молодых человека,
в том числе и знакомый мне автор брошюры, который тотчас же
радостно приветствовал меня, произнеся несколько теплых слов в
честь нового члена "немецкой рабочей партии".
Это показалось мне немножко чересчур. Но так как мне
сообщили, что "главный председатель" партии придет еще только
через некоторое время, то я решил подождать со своим
заявлением. Наконец пришел и сам главный председатель. Это был
тот самый человек, который председательствовал на собрании в
пивной "Штернэкке", когда докладывал Федер.
Во мне опять возобладало любопытство, и я решил все-таки
обождать и послушать, что будет дальше. Теперь я по крайней
мере мог узнать фамилии отдельных присутствовавших.
Председателем всей партии "в общегосударственном масштабе" был
господин Харер, мюнхенским председателем был Антон Дрекслер.
Сначала высокое собрание приступило к чтению протокола
предшествовавшего заседания. По прочтении вынесли вотум доверия
секретарю. Затем перешли к заслушиванию денежного отчета. В
кассе ферейна, как выяснилось, было ровным счетом 7 марок и 50
пфеннигов. Заслушав отчет, опять вынесли единогласный вотум
доверия кассиру. Все это с серьезным видом заносилось в
протокол. Затем первый председатель огласил составленные им
ответы на три письма из Киля, Дюссельдорфа и Берлина.
Присутствовавшие выразили полное одобрение председателю. Затем
приступили к оглашению поступивших новых писем, это были уже
известные нам письма из Берлина. Дюссельдорфа и Киля, по одному
из каждого города. Содержание писем с удовлетворением было
принято к сведению. Один из ораторов произнес пространную речь
о том, что письма эти явно доказывают, как быстро растут связи
"немецкой рабочей партии". После этого - приступили к
продолжительному обмену мнений о том, как вообще надлежит
отвечать на подобные письма.
Ужасно, ужасно! Это была кружковщина самого худшего вида.
И вот в этакий клуб приглашали меня вступить членом. Далее
перешли к вопросу о приеме новых членов, другими словами к
уловлению моей высокой персоны.
Я поставил несколько вопросов. Выяснилось, что у партии
нет ни программы, ни одного листка, вообще ни одного печатного
документа, нет членских билетов, нет даже несчастной печатки.
Налицо была только добрая воля, горячая вера в свое дело и
несколько принятых куцых тезисов.
Мне опять было не до смеха. Ведь передо мной были явные
симптомы полной беспомощности и полного недовольства всеми
прежними политическими партиями, всеми их программами и всей их
деятельностью. Нельзя было не видеть, что этих молодых людей
пригнало сюда на это внешне столь смешное собрание именно то,
что они всем своим существом почувствовали банкротство старых
партий и поняли, что эти партии совершенно неспособны служить
делу возрождения немецкой нации, как равно не могут ничего дать
и лично им самим. Я наскоро прочитал написанные на машинке
тезисы и опять убедился, что передо мною люди, которые еще
только ищут пути и еще не знают своей дороги. Многое в этих
тезисах было совершенно запутано или неясно, о многом не
говорилось вовсе, но все-таки содержание тезисов явно говорило
о том, что люди искренно ищут новых путей.
Чувства этих людей были знакомы мне. Это было страстное
стремление найти новые формы такого движения, которое
представляло бы собою нечто большее, нежели партия в старом
смысле слова.
Когда я вечером возвращался к себе в казарму, мое мнение
относительно этого ферейна уже сложилось.
Мне предстояло решить самый трудный вопрос в моей жизни:
вступать или не вступать в этот союз.
Рассудок мог подсказать только отрицательное решение, но
чувство не давало мне покоя. И чем чаще я перебирал в своей
голове доводы рассудка, говорившие о нелепости всего этого
клуба, тем чаще чувство возмущалось этими доводами.
В течение ближайших нескольких дней я не находил себе
покоя. Много раз перебирал я в своем уме все за и против.
Заняться политической деятельностью я решил уже давным-давно.
Что эту деятельность я должен начать в рядах нового движения,
тоже было вполне ясно для меня. Не хватало только внешнего
толчка.
Я не принадлежу к той породе людей, которые сегодня
начинают одно дело, а завтра другое с тем, чтобы после завтра
искать опять чего-нибудь нового. Хорошо зная это за собой, я
именно поэтому с таким большим трудом решался вступить в
"немецкую рабочую партию". Я знал, что если я вступлю в нее, то
я должен отдаться делу без остатка. Либо так - либо лучше вовсе
не связываться с этим предприятием. Я знал, что принимаю
решение навсегда, что сделав этот шаг, я уже отступать не буду.
Вот почему это был для меня не какой-либо эпизод, не игра, а
самый насущный, самый серьезный вопрос. Во мне тогда уже жило
инстинктивное отвращение к людям, которые принимаются за массу
дел и ни одного не кончают. Этот тип людей был мне просто
противен. Такое многоделанье казалось мне хуже всякого
безделья.
Теперь сама судьба подавала мне знак. Ни к одной из
существующих больших партий я все равно не примкнул бы - мотивы
я изложу подробнее ниже. Теперь передо мною была крошечная
организация несколько смешного характера, но в моих глазах она
имела то преимущество, что она еще не окостенела как
"организация", а потому и представляла арену для действительно
свободной деятельности отдельного лица. Тут как будто
открывалась действительная возможность работать. И чем слабей
было это движение, тем легче было направить его на верный путь.
Тут можно было еще дать движению правильное содержание и верные
цели - о чем не могло быть и речи применительно к уже
существующим старым большим партиям.
Чем пристальнее я думал о "немецкой рабочей партии", тем
больше росло во мне убеждение, что, пожалуй, именно из недр
такого вначале маленького движения как раз и вырастает
национальный подъем. Во всяком случае мне было ясно, что дело
возрождения нации не может быть начато теми парламентскими
политическими партиями, которые целиком еще находятся во власти
старых представлений или даже прямо стали на почву нового
преступного режима. Для меня было ясно, что наше дело -
провозгласить новое миросозерцание, а не выкинуть новый
избирательный пароль.
Невероятно тяжело было мне принять решение. От простого
намерения до превращения его в действительность - дистанция
огромного размера.
Какие собственно данные были у меня лично, чтобы взять на
себя такую грандиозную задачу?
Что я был беден и не имел никаких средств - это было еще с
полбеды. Хуже было то, что я не имел никакого имени, что я
принадлежал к числу миллионов тех безымянных людей, чье
рождение и смерть проходят незаметно даже для ближайшей среды.
Прибавьте к этому еще те трудности, которые вытекали из
недостатка школьного образования.
Так называемая "интеллигенция", как известно, всегда
смотрит сверху вниз на каждого пришельца, который не имел
счастья пройти через учебные заведения всех надлежащих степеней
и "накачаться" там всеми надлежащими "знаниями". Ведь
обыкновенно у нас не, спрашивают, на что годится этот человек,
что он умеет делать, а спрашивают, какие учебные заведения он
кончил. Для этих "образованных" людей любой пустоголовый малый,
