хозяйства. Я слишком хорошо понимал уже теперь создавшуюся
новую обстановку, чтобы не видеть, что на очереди дня стоит уже
не борьба против враждебных государств, а борьба против
интернационального капитала. В лекциях Федера я сразу ухватил
великий лозунг борьбы на целую эпоху.
Позднейшие события опять показали, насколько правильным
было тогдашнее наше чувство. Теперь уже наши мудрые буржуазные
политики перестали нас высмеивать; теперь уже и эти политики,
поскольку они не являются сознательными лжецами, вынуждены сами
признать, что международный биржевой капитал не только был
главным виновником войны, но и теперь после окончания войны
делает все возможное, чтобы превратить в ад состояние мира.
С тех пор борьба против интернационального финансового и
ссудного капитала успела уже стать важнейшим программным
пунктом борьбы всей немецкой нации за ее экономическую
независимость и свободу.
Что же касается возражений со стороны так называемых
практиков, то на них мы должны ответить следующее.
Все опасения, будто борьба против "процентного рабства"
приведет к каким-то ужасным экономическим последствиям,
совершенно напрасны. Это ясно уже из одного того, что прежние
экономические рецепты, предлагавшиеся нашему народу, решительно
ни к чему хорошему не привели. Заключения некоторых нынешних
экспертов в вопросах нашего национального самоутверждения
сильно напоминают нам мнение некоторых экспертов в давно
забытые времена. Например экспертизу баварской медицинской
коллегии по вопросу о введении железных дорог. Как известно, ни
одно из страшных опасений, высказанных тогда этой
высокопросвещенной корпорацией, ни капельки не оправдалось.
Люди стали преспокойно путешествовать на новых "паровых конях",
не боясь головокружения; зрители, наблюдавшие ход поезда, также
оставались невредимы; не пришлось построить, как предлагали
господа эксперты, деревянных загородок, дабы не видно было
поезда; деревянные загородки остались только в мозгах некоторых
из этих так называемых экспертов. Следующие поколения давно уже
позабыли обо всех этих грозных предсказаниях. Так будет и с
предсказаниями некоторых современных мудрецов.
Далее необходимо заметить еще следующее: каждая, даже
самая лучшая идея может стать опасной, если она возомнит себя
самоцелью, в то время как она в действительности является
только средством к цели. За себя же и за всех подлинных
национал-социалистов я скажу: для нас существует только одна
доктрина - народ и отечество.
Мы ведем борьбу за обеспечение существования и за
распространение нашей расы и нашего народа. Мы ведем борьбу за
обеспечение пропитания наших детей, за чистоту нашей крови, за
свободу и независимость нашего отечества. Мы ведем борьбу за
то, чтобы народ наш действительно мог выполнить ту историческую
миссию, которая возложена на него творцом вселенной.
Каждая наша мысль и каждая наша идея, вся наша наука и все
наше знание - все должно служить только этой цели. Только с
этой единственной точки зрения должны мы проверять
целесообразность того или другого средства. В этом случае
никакая теория не сможет закостенеть, ибо в наших руках все
будет служить только жизни...
Точка зрения, развитая Готфридом Федером, таким образом
побудила меня основательнее заняться этими проблемами, которые
до сих пор были мне мало знакомы.
Я начал вновь усердно учиться и теперь еще больше понял
действительный смысл того, чего добивался в течение всей своей
жизни еврей Карл Маркс. Только теперь я по-настоящему понял
смысл его "капитала". Только теперь я постиг до конца значение
той борьбы, какую ведет социал-демократия против нашего
национального хозяйства. Теперь мне до конца стало ясно, что
борьба эта ставит себе единственной целью подготовить почву для
полной диктатуры интернационального финансового и биржевого
капитала.
x x x
Но лекции Федера имели еще и в другом отношении очень
важные последствия для меня.
В один прекрасный день я записался к слову. Дело в том,
что один из участников курсов вздумал было в длинной речи
выступить на защиту евреев. Это и вызвало меня на возражения.
Громадное большинство курсантов встало на мою точку зрения. В
результате я через несколько дней получил назначение на пост
так называемого офицера по просвещению в одном из тогдашних
мюнхенских полков.
Дисциплина в полках в то время была еще очень слаба.
Наследие солдатских советов все еще давало себя знать. Во
времена Курта Эйснера установлена была так называемая
"добровольная" дисциплина. И вот теперь приходилось осторожно и
медленно кончать с этим подлым наследием и восстанавливать
настоящую военную дисциплину. Кроме того задача заключалась в
том, чтобы научить новые войска думать и чувствовать в истинно
патриотическом духе. Этими двумя задачами мне и пришлось
заняться на новом посту.
С величайшей горячностью и любовью принялся я за дело.
Теперь я имел наконец возможность выступать перед значительной
аудиторией. Раньше я только инстинктивно догадывался об этом,
теперь же я имел случай убедиться на деле: из меня вышел
оратор. Голос мой тоже поправился настолько, что по крайней
мере в сравнительно небольших залах меня было достаточно
слышно.
Я испытал теперь настоящее счастье. Теперь исполнилась моя
мечта, я мог делать полезное дело и где же - в армии!
Могу сказать также, что я имел успех. Мне безусловно
удалось вернуть моему народу и моей родине сотни и тысячи
слушателей моих. Я пропитал свой полк национальным духом, и
именно на этих путях мы восстановили воинскую дисциплину.
Здесь опять таки мне удалось нащупать большое количество
товарищей, настроенных так же, как я. Впоследствии из этих
людей вышли вернейшие солдаты нашей партии.
ГЛАВА IX. НЕМЕЦКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ
В один прекрасный день я получил от своего начальства
поручением хорошенько разузнать, что именно представляет собою
образовавшаяся на днях какая-то "немецкая рабочая партия". Мне
передавали, что партия эта созывает на днях свое собрание и что
на нем выступит все тот же Готфрид Федер. На это собрание я и
должен был пойти, чтобы потом сделать доклад своему начальству.
Что армия в те времена проявляла очень горячий интерес ко
всему тому, что происходит в политических партиях, было более
чем понятно. Ведь революция дала солдатам право участвовать в
политических партиях, и этим правом теперь пользовались как раз
наиболее неискушенные солдаты. Спустя некоторое время партия
центра и социал-демократия к своему собственному огорчению
убедились в том, что солдаты отворачиваются от революционных
партий и отдают свои симпатии национальному движению и делу
возрождения родины. Тогда эти господа сочли себя вынужденными
отнять назад избирательное право у солдат и запретить им
участие в политической жизни.
Если бы партия центра и марксисты не прибегли к этой мере,
то уже через короткое время ноябрьский строй не существовал бы
больше, а тем самым был бы положен конец и всему нашему
национальному позору. Вот почему не было ничего удивительного в
том, что господа ноябрьские преступники поспешили отнять у
солдат так называемые "государственные права" - так называли во
время революции равноправие, предоставленное тогда солдатам. В
описываемое мною время жизнь армии развивалась в самую лучшую
сторону. Армия горела желанием освободить нацию от ига
кровопийц и лакеев Антанты. Партии центра и социал-демократии
приходилось торопиться с лишением солдат избирательных прав.
Это было, повторяем, с их точки зрения вполне понятно. Но уже
совершенно непонятно было то, что и так называемые
"национальные" партии в свою очередь с энтузиазмом поддержали
эту меру, осуществленную ноябрьскими преступниками.
Национальным партиям было и невдомек, что этим самым они
помогают парализовать то лучшее орудие национального подъема,
которое было тогда в нашем распоряжении. Такое поведение этих
так называемых национальных партий еще и еще раз показало,
какими жалкими доктринерами были те невиннейшие младенцы,
которые стояли во главе этих партий. Эти разъедаемые старческой
болезнью слои буржуазии всерьез полагали, что если отнять
избирательное право у солдат, то наша армия вновь превратится в
оплот родины и станет играть ту роль, какую она играла до
войны. Они совершенно не поняли, что партия центра и
социал-демократия преследуют только одну задачу - вырвать у
армии ставший опасным зуб, т. е. помешать армии в дальнейшем
служить делу национального подъема. Ноябрьские преступники
прекрасно отдавали себе отчет о том, что если эта операция им
удастся, то армия тем самым будет превращена в простую полицию
и перестанет быть настоящим войском, способным вести подлинную
борьбу против неприятеля. Будущее, увы, вполне подтвердило этот
прогноз.
Как могли наши так называемые "национальные" политики хоть
на одну минуту подумать, что здоровое развитие армии возможно
иначе как на национальных началах. Это очень похоже на этих
господ. Люди, которые во время войны были парламентариями, т.
е. попросту болтунами, конечно не в состоянии были понять, что
означает для армии великая традиция прошлого, что означают для
нее воспоминания о тех временах, когда немецкий солдат был
первым солдатом в мире.
Итак, мне пришлось пойти на собрание "немецкой рабочей
партии", о которой я еще совершенно ничего не знал.
Вечером отправился я в помещение мюнхенской пивной
"Штернэкке", приобретшей впоследствии историческое значение. В
комнате, которую мы впоследствии в шутку назвали "мертвецкой",
я нашел 20-25 человек. Все они явно принадлежали к низшим слоям
населения.
Содержание доклада Федера было мне уже известно по его
лекциям на наших курсах. Поэтому я больше разглядывал аудиторию
и знакомился с обстановкой.
Впечатление было неопределенное. Самое обыкновенное
собраньице, как и многие собрания в этот период. Ведь мы как
раз переживали тогда то время, когда почти каждый чувствовал в
себе призвание образовать какую-нибудь новую партию. Людей,
недовольных старыми партиями и потерявших доверие к ним, было
больше чем достаточно. Новые ферейны плодились как грибы и
столь же быстро исчезали с лица земли, почти никем не
замеченные. Основатели этих обществ по большей части не имели
никакого представления о том, что это, собственно говоря,
значит вырастить новую партию или тем более создать новое
движение. Большею частью эти мыльные пузыри, как я уже говорил,
лопались самым смешным образом, обнаруживая только полное
политическое ничтожество их творцов.
Просидев часа два на описываемом заседании, я начинал
приходить к выводу, что и "немецкая рабочая партия" принадлежит
к этому же разряду "партий". Я был очень рад, когда Федер
закончил. С меня было довольно, и я уже собирался уходить, как
вдруг было объявлено, что теперь начнется свободная дискуссия.
Я решил послушать. Но и дискуссия показалась мне совершенно
пустой. Внезапно однако взял слово некий "профессор", который в
своей речи стал критиковать аргументацию Федера. После
возражений со стороны Федера (надо сказать, очень убедительных)
профессор неожиданно заявил, что он готов стать "на почву
фактов", но тем не менее советует молодой партии самым
настоятельным образом, чтобы она прибавила в свою программу
один важный пункт, а именно "отделение" Баварии от "Пруссии".
