твоего стакана".
С этими словами он взял стакан и поднес к губам, и не
успел Август его остановить, как старик осушил его одним
глотком.
Август побледнел как полотно. Он ринулся к крестному,
принялся трясти его за плечи и пронзительно закричал: "Дорогой
мой, знаешь ли ты, что ты выпил?"
Господин Бинсвангер кивнул своей умной седой головой и
улыбнулся: "Да, это кипрское вино, да и недурное, сколько я
могу судить. Похоже, живешь ты безбедно. Но у меня мало
времени, и я не собираюсь долго тебя задерживать, если ты
согласишься меня выслушать".
Август, совершенно сбитый с толку, с ужасом смотрел в
светлые глаза крестного и каждую секунду ожидал, что тот
свалится замертво.
Крестный тем временем устроился поудобнее на стуле и
добродушно подмигнул своему молодому другу.
"Ты опасаешься, что глоток вина мне повредит? Не
беспокойся! Как мило с твоей стороны, что ты печешься обо мне,
вот уж никак не ожидал. Но давай-ка побеседуем, как в добрые
старые времена! Сдается мне, что ты уже по горло сыт легкой
жизнью? Я тебя понимаю, и, когда я уйду, ты можешь, кстати,
снова наполнить свой стакан и выпить его. Но прежде я хочу
кое-что тебе рассказать".
Август прислонился к стене и вслушивался в мягкий,
приятный голос древнего старичка, который знаком был ему с
первых лет жизни и пробуждал тени прошлого в его душе. Стыд и
скорбь глубоко проникли в его сердце, словно он заглянул в
глаза своему невинному детству.
"Я выпил яд из твоего стакана, -- продолжал старик, --
потому что только я повинен в твоем несчастье. Твоя мать,
заботясь о твоем будущем, загадала одно желание, когда крестила
тебя, глупое желание, но я постарался исполнить его ради нее.
Тебе ни к чему знать, что это за желание, но оно сделалось
твоим проклятьем, да ты и сам это почувствовал. Мне жаль, что
так получилось. Ты знаешь, я был бы очень рад, если бы мне
привелось дожить до того дня, когда ты вместе со мною сядешь у
камина и вновь услышишь пение ангелов. Это очень нелегко, и
сейчас тебе, наверное, кажется невероятным, что твое сердце
станет вновь здоровым, чистым и радостным. Но ничего
невероятного в этом нет, и я лишь прошу тебя -- попробуй!
Желание твоей бедной матери не принесло тебе счастья, Август.
Позволь мне выполнить для тебя еще одно желание! Ты не
пожелаешь ни денег, ни ценностей; и ни власть, ни женская
любовь тебе тоже не нужны, ты ведь пресытился ими. Подумай
хорошенько, и если тебе покажется, что ты знаешь то волшебное
средство, которое способно исправить твою разбитую жизнь и
вернуть тебе радость, -- тогда загадай свое желание!"
Погруженный в глубокое раздумье, молча сидел Август и
наконец спустя некоторое время сказал: "Благодарю тебя,
крестный, но я думаю, что из осколков разбитой моей жизни уже
не склеить прекрасный сосуд. Лучше будет, если я исполню то,
что задумал. Но я благодарю тебя за твой приход".
"Конечно, -- задумчиво произнес старик, -- я хорошо
понимаю, каково тебе. Но, может быть, ты найдешь в себе силы,
Август, и обдумаешь все еще раз, и догадаешься, чего тебе
больше всего не хватало, или, быть может, тебе вспомнятся
прежние времена, когда матушка твоя была еще жива и ты иногда
по вечерам приходил ко мне. Ведь ты бывал тогда счастлив, разве
нет?"
"Да, я помню, -- кивнул Август, и картины лучезарного утра
его жизни поплыли перед ним, далекие и туманные, как в
старинном тусклом зеркале. -- Но прошлое не вернуть. Я же не
могу пожелать снова превратиться в маленького мальчика. Да, вот
тогда можно было бы начать все сызнова!"
"Нет, это глупо, ты прав. Но попробуй еще раз вспомнить о
часах, проведенных у меня дома, и о бедной девушке, с которой
ты по ночам встречался в саду, когда был студентом, и о той
прекрасной белокурой даме, с которой ты когда-то путешествовал
вместе по морю; вспомни все те мгновения, когда ты был счастлив
и когда жизнь казалась тебе стоящим делом. И тогда ты, может
быть, поймешь, что же делало тебя счастливым, и сможешь
загадать свое желание. Сделай это для меня, мой мальчик!"
Август закрыл глаза и постарался вглядеться в свою
минувшую жизнь так, как вглядываемся мы из темноты узкого,
длинного коридора в тот крохотный уже квадратик света, который
обозначает выход; и вновь увидел он, как светло и прекрасно
было все некогда в его жизни и как постепенно тьма все
сгущалась и сгущалась вокруг него, пока он наконец не оказался
в полном мраке, лишенный всякой радости. И чем дольше он думал
и припоминал, тем прекраснее, и милее, и желаннее казался ему
далекий маленький светлый квадратик, и наконец он понял, что
это такое, и слезы хлынули у него из глаз.
"Я попробую, -- сказал он крестному. -- Сними с меня
прежние чары, которые мне не помогли, и сделай так, чтобы я сам
наполнился любовью к людям!"
Обливаясь слезами, опустился он на колени перед своим
старым другом и, склоняясь перед ним, вдруг почувствовал, как,
мучительно ища забытых слов и жестов, пылает в нем любовь к
этому старику. Крестный же, этот тщедушный старикашка, бережно
взял его на руки, перенес на ложе, уложил и отер пот с его
разгоряченного лба.
"Все хорошо, -- тихо прошептал он, -- все хорошо, дитя
мое, у тебя все будет хорошо".
Тут Август почувствовал, как тяжелая усталость навалилась
на него, будто в одно мгновение он постарел на много лет, и тут
он погрузился в глубокий сон, а старик тихонько удалился из
заброшенного дома.
Август пробудился от неистового шума, который гулко
отзывался во всем доме, а когда он поднялся и отворил дверь в
соседнюю комнату, то обнаружил, что гостиная и все прочие покои
полны его прежними друзьями, которые явились на праздник и
увидели, что дом пуст. Все были огорчены и задеты, и он пошел к
ним навстречу, чтобы, как прежде, улыбкой и шуткой вернуть их
расположение, но внезапно почувствовал, что утратил власть над
ними. Едва они заметили его, как тотчас обрушились на него с
упреками, когда же он беспомощно улыбнулся и, как бы ища
поддержки, протянул руки им навстречу, они яростно накинулись
на него.
"Эй ты, мошенник, -- вопил один, -- где деньги, которые ты
мне задолжал?" Другой кричал: "А где лошадь, которую я тебе на
время дал?" А одна прелестная разъяренная дама пеняла ему:
"Всему свету известны теперь мои секреты, которые ты разболтал.
О, как я ненавижу тебя, трус несчастный!" Юноша с глубоко
запавшими глазами и искаженным от злобы лицом кричал: "Знаешь
ли ты, что ты со мной сделал, дьявол проклятый, гнусный
развратник?"
Обвинениям не было конца, и каждый старался полить его
грязью, и все говорили правду, и многие из них сопровождали
свои слова пинками, а когда они ушли, разбив по пути зеркало и
прихватив с собой ценные вещи, Август поднялся с пола, избитый
и обесчещенный, и когда он вернулся в спальню и глянул в
зеркало, собираясь умыться, то из зеркала смотрело на него
увядшее безобразное лицо, красные глаза слезились, а из ссадины
на лбу сочилась кровь.
"Это возмездие", -- сказал он сам себе и смыл с лица
кровь, но не успел он хоть немного прийти в себя, как в доме
вновь поднялся переполох, по лестницам к нему взбирались:
ростовщики, которым он заложил дом, некий супруг, жену которого
он соблазнил, отцы, сыновей которых он вовлек в порок и сделал
несчастными, уволенные им слуги; в дом ворвались полицейские и
адвокаты, и час спустя он сидел уже в специальной карете, и его
везли в тюрьму. Люди что-то выкрикивали ему вслед и пели о нем
похабные песни, а какой-то уличный мальчишка бросил через окно
кареты ком грязи прямо ему в лицо.
И теперь гнусные дела этого человека были у всех на устах,
и слухи о них заполонили весь город, где все его прежде знали и
любили. Его обвиняли во всех мыслимых пороках, и он ничего не
отрицал. Люди, о которых он и думать забыл, являлись в суд и
рассказывали о преступлениях, которые он совершил несколько лет
назад; слуги, которым он щедро платили которые вдобавок
обкрадывали его, смаковали подробности его порочных увлечений,
и на лице каждого читалось отвращение и ненависть; и не было
человека, который заступился бы за него, похвалил бы его,
простил, кто сказал бы о нем доброе слово.
Он вытерпел все, он покорно шел за стражниками в камеру и
покорно стоял перед судьей и свидетелями; с удивлением и
печалью устало смотрел он на все эти злобные, возмущенные лица
и в каждом из них за маской ненависти и уродства видел тайное
очарование любви, и сияние доброты было в каждом сердце. Все
они некогда любили его, он же не любил никого, а теперь он
прощал их всех и пытался найти в своей памяти хоть что-нибудь
хорошее о каждом из них.
В конце концов его заточили в тюрьму, и никто не имел
права навещать его; и вот в лихорадочном бреду он вел беседы со
своей матушкой, и со своей первой возлюбленной, и с крестным
Бинсвангером, и с северной красавицей, а когда приходил в себя
и целыми днями сидел, одинокий и всеми покинутый, то его
терзали все муки ада, он изнемогал от тоски и заброшенности и
мечтал увидеть людей -- с такой страстью и силой, с какими не
жаждал ни одного наслаждения и ни одной вещи.
Когда же его выпустили из тюрьмы, он был уже стар и болен,
и никто вокруг не знал его. Все в мире шло своим чередом; в
переулках гремели повозки, скакали всадники, прогуливались
прохожие, продавались фрукты и цветы, игрушки и газеты, и
только Августа никто не замечал. Прекрасные дамы, которых он
когда-то, упиваясь музыкой и шампанским, держал в своих
объятьях, проезжали мимо него, и густое облако пыли, вьющееся
позади экипажей, скрывало их от Августа.
Однако ужасная пустота и одиночество, от которых задыхался
он в разгар самой роскошной жизни, полностью покинули его.
Когда он подходил к воротам какого-нибудь дома, чтобы ненадолго
укрыться от палящего солнца, или просил глоток воды на заднем
дворе, то с удивлением видел, с какой враждебностью и с каким
раздражением обходились с ним люди, -- те самые люди, которые
прежде благодарным сиянием глаз отвечали на его строптивые,
оскорбительные или равнодушные речи.
Его же теперь радовал, занимал и трогал любой человек; он
смотрел, как дети играют и как они идут в школу, -- и любил их,
он любил стариков, которые сидели на скамеечках перед своими
ветхими домишками и грелись на солнце. Когда он видел молодого
парня, который влюбленными глазами провожал девушку, или
рабочего, который, вернувшись с работы, брал на руки своих
детей, или умного, опытного врача, который проезжал мимо него в
карете, погруженный в мысли о своих больных, или даже --
бедную, худо одетую уличную девку, которая где-нибудь на
окраине стояла под фонарем и приставала к прохожим и даже ему,
отверженному, предлагала свою любовь, -- и вот, когда он
встречался с ними со всеми, -- все они были для него братья и
сестры, и каждый нес в своей груди воспоминание о любимой
матери и о своем лучезарном детстве или тайный знак высокого и
прекрасного предназначения и казался ему необыкновенным, и
каждый привлекал его и давал пищу для размышлений, и ни один не
был хуже его самого.
Август решил пуститься, в странствия по свету и найти
такой уголок, где он смог бы принести пользу людям и доказать
свою любовь к ним. Ему пришлось привыкнуть к тому, что вид его
уже никого не радовал: щеки его ввалились, одет он был как
нищий, и ни голос, ни походка его не напоминали уже никому
