Во многих частях мира не было еды, система распределения
распалась полностью. Тиф и холера атаковали ослабевших выживших.
Больничная помощь оказалась малодоступна во всем мире, госпитали
были первыми погибшими институтами. (Каждого выжившего врача
автоматически подозревали в уклонении от обязанностей.) Многие
большие города стали необитаемыми из-за пожаров и массового краха
городских служб. Москва, например, погибла от расплава ядерного
реактора.
Это был конец света - и он только начинался. Так много людей
умирали от истощения, анемии, самоубийств, шока и тысяч других
причин, от которых люди обычно не умирают, но которые внезапно
стали смертельными, казалось, что мы были захвачены еще большей
чумой вообще не имеющей имени - если не считать именем отчаянье.
Волна ее все шла по миру и все шла, шла и шла...
Перед тем, как разразилась эпидемия, на Земле было почти
шесть миллиардов человеческих существ. К концу никто не знал,
сколько осталось. Правительство Соединенных Штатов не смогло даже
попытаться провести национальную перепись. Если у властей и были
идеи о том, сколько людей выжило, то они помалкивали. Похоже,
боялись обнародовать это. Но как-то ночью на коротких волнах мы
услышали, что только в одной нашей стране было по меньшей мере
сто миллионов мертвых. Целые города просто перестали
существовать.
Мы не смогли бы представить положение вещей, если бы не
сообщения по радио и не репортажи по TV. Большие сельские зоны
вернулись к дикости. Везде были руины. Сожженные дома стали
обычны - испуганные соседи пытались остановить распространение
болезни, сжигая дома умирающих, иногда даже не дожидаясь, пока
умирающие станут мертвыми. Везде были брошенные машины, разбитые
стекла, выцветшие афиши, нестриженые газоны и более чем
достаточно мумифицированных трупов. "Если вы наткнетесь на
такой", говорил голос из Денвера, "быстро выдохните, не вдыхайте,
задержите дыхание, ничего не трогайте - и тренируйтесь, пока это
не станет рефлексом. Потом устройте себе карантин - может быть, у
вас есть шанс, может быть - и вызовите дезинфекционный отряд.
Если у вас нет устройства для дезинфекции, сожгите все. И
молитесь, что вы оказались достаточно быстры."
Мы оставались в горах все весну. И слушали радио.
Денвер сообщал, что, похоже, эпидемии чумы начали замирать.
Во всем мире было уже меньше тысячи случаев заражения в неделю,
но люди все еще умирали. Теперь наступил голод - от недостатка
зерна, которое не было посажено, и еще массовые самоубийства.
Если безымянной чумой до сих пор было отчаянье, то теперь ею
стало безумие. Люди так легко соскальзывали в него и из него
выплывали, что это стало признанным фактом жизни - недомогание,
такое обычное, что никого не трогало, такое всеобщее, что стало
незаметным. Как воздух, мы не могли его больше видеть, но тем не
менее были окружены им в каждый момент бытия.
Новости сообщали только о наиболее шокирующих или беспокоящих
случаях, таких серьезных, что их трудно было игнорировать. Мы
слушали, поражались, иногда плакали. Но и так было слишком много
плохого. Большинство горя мы похоронили. Но часть осталась -
избегать его было лучшее, что мы могли. Иногда мы предпочитали не
обращать внимания. Иногда мы предпочитали выжить.
Я боялся, что мы никогда не спустимся с гор - но мы наконец
спустились. В апреле папа и я взяли пикап и медленно поехали вниз
через речушку. Если кто-то наблюдал за нами, мы этого не
заметили. Один раз мы остановились у белого флажка, но на сигналы
никто не отозвался.
Мы словно летали на другую звезду, прошло сто лет и мы
только что вернулись. Мы чувствовали себя исследователями
-иностранцами, нам казалось, что мы больше не принадлежим этому
миру. Все было одновременно знакомым и чужим. Мир выглядел
необитаемым и пустым. И он был жутковато тихим. И везде стояли
сожженные монументы мертвым. Каждый был свидетельством - здесь
нашли тело.
Мы осторожно направляли наш путь мимо брошенных машин и
упавших деревьев. Я начал беспокоиться. Мили подряд мы не видели
ничего, пока не наткнулись на свору собак, бегущих по шоссе. Они
начали лаять, когда заметили нас. Они преследовали машину почти
километр. Мое беспокойство превращалось в страх.
Потом мы увидели бредущих свободно коров, которые выглядели
худыми и больными. Мы видели безучастную молодую женщину, идущую
по дороге. Пытались остановить ее, предупредить о собаках, но
она просто прошла мимо, словно нас не было. Потом увидели голого
мальчика, прячущегося в траве, но он повернулся и убежал, когда
мы позвали его.
- Слишком рано?, - спросил я.
Папа покачал головой: - Нет, не рано. Работу надо
сделать, Джим. - На его лице застыло выражение боли.
Мы остановились заправить бензобак - на заправке висело
похожее на официальное объявление, что станция национализирована
на время чрезвычайного положения и оставшееся горючее и запчасти
свободно доступны всем зарегистрированным жителям.
- Они не боятся, что кто-нибудь украдет?
- О чем беспокоиться?, - сказал папа. - Теперь здесь всего
хватает для всех.
Я обдумал это. Чума шла быстро. Тысяча испуганных людей
вскарабкались на борт суперлайнера в Нью-Йорке, а к тому времени,
когда самолет был над Сент-Луисом, половина из них была мертва, а
другая половина умирала. Выжила только команда в запертой кабине
- но они тоже были мертвы, потому что ни один аэропорт страны не
давал им посадки. И даже если бы они смогли сесть, не было
способа достать эту команду из самолета иначе, чем через
пассажирскую кабину. Такое случалось трижды. Один самолет,
который приземлился, сожгли немедленно после остановки. Другие
две команды выбрали более быстрый способ. После этого все
аэропорты были закрыты.
Папа сказал: - Оно еще здесь, Джим - почти все. Не было
времени для паники. Так быстро все случилось. - Он печально
покачал головой. - Словно человеческая раса ушла и не вернулась.
Нет смысла что-либо красть, нет нужды запасать - только
сохранять. - Он угрюмо улыбнулся. - В первый раз в истории
человеческой расы всего хватает для всех. Мы все внезапно
сделались богами. - Он говорил очень печально.
Наконец мы въехали в город. Двое мужчин с винтовками
встретили нас у шлагбаума. Они были с нами очень вежливы, но не
позволили проехать, пока мы не пройдем дезинфекцию. Их винтовки
казались очень убедительными.
Это были весьма неуютные пятнадцать минут. Мы стояли у
машины, руки в стороны, пока не появилась команда дезинфекции.
Они прикатили в белом фургоне с большими красными крестами по
бокам. Мы разделись донага и две фигуры в шлемах и белых защитных
костюмах обрызгали нас пеной - пикапчик тоже, внутри и снаружи. Я
был рад, что день теплый. Они взяли пробы крови у каждого,
исчезли в машине и оставались там долго. Я начал дрожать даже под
послеполуденным солнцем.
Наконец дверь открылась и они опять появились, все еще в
масках. Мы с папой тревожно переглянулись. Они подошли к нам,
каждый держал безигловый инъектор. Тот, кто покороче схватил мою
руку и приставил сопло к коже. Послышалось "пссст" и рука
внезапно стала холодной и влажной. Я попробовал сжать пальцы.
- Расслабься, все будет хорошо, - сказала она, отбрасывая
капюшон - это были женщины! И они улыбались.
- Они чисты!, - прокричала седоволосая; она повернулась к
папе. - Поздравляю. - Папа поступил замечательно. Он поклонился.
Я уже влез в свои джинсы. Охранники отставили винтовки и
подбежали пожать нам руки. - Добро пожаловать в Редфилд.
Кто-нибудь из вас учитель? Или инженер? Вы знаете что-нибудь о
плавильных системах? Мы пытаемся вновь включить северо-западную
энергосеть. Вы можете справиться со стереокамерой?
Я потер свою руку, ее начало дергать. - Эй, что это за метка?
- Кодовая татуировка, - сказала та, что вакцинировала меня.
Она была очень милой. - Доказывает, что вы чисты и
иммунизированы. Держись подальше от тех, у кого ее нет. Можешь
подхватить споры и не знать об этом.
- Но у нас семья!
- Сколько их? Я дам вам еще вак-пакеты с собой и комбинезоны.
И пену! О, черт! У меня нет столько! Вам надо остановиться у
медстанции. Послушайте - вам нельзя входить в прямой контакт с
вашими родственниками, пока они тоже не будут вакцинированы. Даже
если вы сами иммунны, вы все еще можете переносить споры - и быть
очень опасны для тех, кто не привит. Понимаете?
Я кивнул. Папа выглядел встревоженным, но кивнул тоже.
- Хорошо.
Вначале мы заехали на медстанцию, бывшую аптеку напротив
двухэтажного городского центра. Девушка, дежурная по медстанции,
выдала нам полный набор для дезинфекции и вакцинации, и очень
подробно инструктировала. Она дала нам дополнительные вак-пакеты
для возможных соседей в горах.
Потом она послала нас в Центр Восстановления
зарегистрироваться. - Первый этаж, городской центр, - показала
она. - Это не обязательно, - сказала она, - но лучше, если вы это
сделаете.
Я спросил папу об этом, когда мы переходили улицу. Он покачал
головой. - Потом, Джим - сейчас мы играем по правилам.
"Центр" оказался столом с терминалом. Терминал задавал
вопросы, вы отвечали. Когда вопросы кончались, из него вылезала
регистрационная карточка. Папа подумал немного, потом
зарегистрировал только себя, не упомянув о маме, Мэгги и
мальчиках. - Будет время, если это необходимо, - сказал он.
- Поглядим, можно ли найти кой-какие запасы. Я действительно
просчитался с туалетной бумагой.
Это был самый странный поход по магазинам, в котором я
участвовал. Деньги больше не были нужны. Не было и бартера.
Несколько человек ходили взад-вперед по магазину, высохший
старичок сидел за кассой. Он качал головой в медленных
ритмических поклонах, и не мог сфокусировать глаза на чем-нибудь
подолгу. Он сказал нам, что магазин находится под управлением
местного Центра Восстановления - папа и я переглянулись - и мы
можем искать, что нужно. - Когда будете уходить, остановитесь
здесь и дайте мне карточку. Я суну ее сюда. Это все.
- А как платить?
- Вам повезло, платить не надо. - Он захихикал.
Папа вывел меня: - Пошли, Джим. Получишь карточку. Кажется, я
понял.
- А я - нет! Это напоминает легализованный грабеж!
- Ш-ш, понизь голос. А теперь, подумай-ка. Что хорошего в
деньгах, если можно войти в любой пустой дом или магазин и выйти,
неся их в обоих руках - или другое, что найдешь? Год назад в
стране было достаточно добра для трехсот пятидесяти миллионов
американцев - не говоря о товарах на экспорт. Оглянись, Джим, -
сколько людей осталось? Можно представить, каково процентное
соотношение выживших. Я не стану представлять, не хочу
расстраиваться. Но совершенно очевидно, что в таких
обстоятельствах даже бартер ни к чему. Люди решают проблему
выживания. Товары находятся здесь. В них нуждаются. О бухгалтерии
можно позаботиться потом. Если настанет это потом. Для многих
может не настать - по крайней мере без такой помощи. Во всем этом
есть смысл.
- Но если просто раздают товары, зачем регистрационные
карточки?
- Наверное, для видимости управления. Дать почувствовать, что
в мире есть еще некоторая власть. Заметил, какими усердными
выглядят некоторые? Может, чтобы заставить себя идти, потому что
если они остановятся хотя бы на мгновение и поймут... - Он
прервался. - Пошли, получишь карточку.
Мы набрали туалетной бумаги, взяли пару радиофонов, несколько
