помолчала: - Вы не подписали его вместе с другими. Вы хотите
что-нибудь добавить?
- Мэм... - сказал я, - вы слышали меня? Мы застрелили
девочку.
Ее глаза задумчиво сузились: - Понимаю. Вы тревожитесь по
этому поводу.
- Тревожусь?... Да, мэм, да!
Доктор Обама поглядела на руки. Они были вежливо сложены на
столе перед нею, тщательно наманикюрены, темны и сморщены от
возраста: - Никто не обещал, что это будет легко.
- Вы вообще не говорили, что надо стрелять в детей.
- Я надеялась, что этого не случиться.
- Доктор Обама, я не знаю, каковы объяснения, но я не могу
смириться...
- С этим нельзя мириться! - Ее лицо окаменело. - Дюк давал
вам бинокль?
- Да, мэм. Несколько раз.
- И что вы видели?
- В первый раз я видел только купол и ограду. Во второй раз -
девочку.
- А что делал Дюк?
- Ну, было похоже, что он идет спасать ее, но потом он
изменил мнение и попросил винтовку.
- Вы знаете, почему он попросил винтовку?
- Луис сказал, что он что-то заметил.
- Ммм. Вы смотрели в бинокль на это?
- Да, мэм, я посмотрел из любопытства. Я никогда не видел
червей...
Она прервала меня: - Но когда вы посмотрели, вы увидели их?
- Я видел что-то... - я поколебался. - Не знаю, что это было.
- На что это было похоже?
- Большое, багряно-красное, это трудно описать.
- У кторров пурпурная кожа и многоцветный мех. В зависимости
от освещения он может быть красным, розовым, бордовым или
оранжевым. Вы это видели?
- Я видел что-то пурпурное. Оно было в тени и двигалось
туда-сюда.
- Двигалось быстро?
Я пытался вспомнить. Что значит быстро для червя? - Кажется,
- отговорился я.
- Тогда то, что вы видели, был взрослый кторр в активной и
наиболее опасной фазе. Дюк узнал его, как и Ларри, Луис и Шоти.
Они подписали рапорт.
- Я не знал - я не видел кторра раньше. Поэтому я здесь.
- Если они сказали, что это были кторры, вы можете быть
уверены - они передавали бинокль только чтобы убедиться; если Дюк
ошибся, то другой должен был подтвердить, что заметил их.
- Я не спорю с опознанием...
- Но должны бы, - сказала доктор Обама. - Это единственная
причина, по которой вы, возможно, не подписали этот. - Она
постучала по бумаге на столе.
Я настороженно смотрел на нее. Папа всегда предостерегал,
чтобы я не подписывал то, в чем не уверен - именно так он женился
на маме. По крайней мере, он всегда так говорил. Я сказал: - По
поводу застреленной девочки - я видел, как она прыгала вокруг
загона. Ей не грозила опасность; не было причины стрелять в
нее...
- Неверно, - сказала доктор Обама. - Вдвойне неверно. Вы
должны бы это знать.
- Я не знаю ничего! - сказал я, внезапно разозлившись. - Мне
ничего не сказали. Меня перевели сюда из отдела рекламаций,
потому что обнаружили, что у меня два года колледжа по биологии.
Мне выдали форму и устав - и этим исчерпывается моя подготовка.
Доктор Обама казалась пораженной, смирившейся и расстроенной
одновременно. Словно сама себе - но достаточно громко, чтобы я
тоже мог услышать - она сказала: - Что, черт побери, они делают?
Посылают мне детей...
Я все горел: - Дюк должен был стрелять в кторра! - настаивал
я.
- Из чего? - резко спросила доктор Обама. - Вы захватили с
собой артиллерию?
- У нас была винтовка большой убойной силы...
- И расстояние до кторра больше семисот метров в ветреный
день!
Я пробормотал что-то о гидростатическом шоке.
- Что это?
- Гидростатический шок. Когда пуля вонзается в тело, она
создает ударную волну. Клетки похожи на маленькие баллоны с
водой. Они разрываются. Убивает это, а не дыры.
Доктор Обама сдерживала дыхание. Я видел, что она принуждает
себя быть терпеливой: - Я знаю о гидростатическом шоке. Он
неприменим здесь. Вы предполагаете, что плоть кторров похожа на
человеческую. Это не так. Даже если Дюк стрелял бы наугад, это не
принесло бы ничего хорошего, если бы не удалось поразить его в
глаз, или если не использовать разрывные пули, которых у вас не
было. Поэтому не было выбора: он стрелял в то, что мог поразить.
- Доктор Обама остановилась. Понизила голос: - Послушай, сынок, я
извиняюсь, что ты встретился с грубыми реальностями этой войны
так быстро, но... - Она подняла руки извиняющимся жестом, потом
уронила их снова. - Ну, я извиняюсь, и это все.
Она мягко продолжала: - Мы не знаем, какие кторры внутри,
именно для этого вы здесь. Предполагается, что вы - ученый. Мы
надеемся, что вы нам об этом расскажите. Кторр, похоже, хорошо
бронирован, или сегментирован, или что-то еще. Пули против них
неэффективны - много людей погибло, чтобы убедиться в этом. Либо
пули не попадают куда надо, либо кторры не имеют жизненно важных
органов, которые могут разрушить пули - и не спрашивайте меня,
как такое возможно, потому что я ничего не знаю. Я просто привожу
цитаты из отчетов.
Однако мы знаем - из печального опыта - что стрелять в
кторров - это совершать самоубийство. Разумны они или нет - как
думают некоторые - безразлично. Они смертоносны. Даже без оружия.
Они двигаются быстро и убивают зверски. Самое разумное - вообще
не стрелять в них.
Дюк хотел спасти этого ребенка - наверное, больше, чем вы
думаете - потому что знал, чем является альтернатива спасению. Но
когда Луис увидел кторра в лесочке, у Дюка не было выбора - он не
мог идти за ней. Его бы заметили еще на спуске. Он был бы мертв,
не пройдя и сотни метров. Вероятно, и вы все тоже. Мне это совсем
не нравится, но то, что он сделал, было милосердием.
Поэтому он передавал бинокль - хотел убедиться, что не
совершает ошибки; хотел, чтобы вы, Шоти и Ларри проверили его.
Если было бы хоть малейшее сомнение в любом его решении, он не
сделал бы того, что сделал; он не хотел этого - и если бы я
думала, что Дюк убил ребенка без необходимости, я поставила бы
его перед расстрел-командой так быстро, что он не успел бы
сменить рубашку.
Я задумался. Надолго.
Доктор Обама выжидательно молчала. В ее глазах было терпение.
Я внезапно сказал: - Но Шоти вообще не смотрел.
Она удивилась: - Да?
- Только раз, - ответил я. - Он не смотрел, когда мы увидели
ребенка, и не подтвердил, что это кторр.
Доктор Обама поворчала. Пометила что-то в записной книжке. Я
почувствовал облегчение, когда она на мгновение отвела от меня
глаза: - Ну, это исключительное право Шоти. Он видел так много
всего... - Она закончила писать и снова глядела на меня: -
Достаточно, что он видел ограду. В данный момент мы говорим о
вас. У вас не было сомнений в том, что вы видели кторра?
- Я никогда не видел кторров, мэм. Но не думаю, что это было
что-нибудь еще.
- Хорошо. Тогда пусть больше не будет этой чепухи. - Она
пододвинула мне рапорт: - Я хочу, чтобы вы подписались внизу.
- Доктор Обама, будьте добры - я не понимаю, почему было
необходимо убить эту девочку.
Доктор Обама снова казалась пораженной, во второй раз с
начала разговора: - Я думала, вы знаете.
Я покачал головой: - В тот-то все и дело. Я не знаю.
Она помолчала: - Я извиняюсь... Я очень извиняюсь. Я не
представляла себе... Не удивительно, что я не могла понять вас...
- Она встала из-за стола и подошла к шкафу, открыла его и достала
тонкую папку - на ней было выведено ярко-красным: СЕКРЕТНО -
затем вернулась на место. Задумчиво подержала папку в руках: -
Иногда я забываю, что большая часть того, что мы знаем о кторрах,
это ограниченная информация. - Она внимательно смотрела на меня:
- Но вы - ученый...
Она льстила мне, и мы оба знали это. Я был еще никем. Если
быть точным, я был студентом в длительном отпуске, временно
призванным в армию Соединенных Штатов в подразделение Специальных
Сил. В качестве экзобиолога на полной ставке.
- ... поэтому имеете право увидеть эти вещи. - Но она все еще
не давала мне папку: - Откуда вы родом? - спросила она.
- Санта Крус, Калифорния.
Доктор Обама кивнула: - Славный городок. У меня были друзья к
северу от него - но это было очень давно. Кто-нибудь из вашей
семьи жив?
- Мама. Папа был в Сан Франциско, когда... когда...
- Извините. Многие ушли, когда погиб Сан Франциско. Ваша мать
еще в Санта Крус?
- Думаю, да. Последнее, что я слышал - она помогала беженцам.
- А другие родственники?
- Сестра возле Лос Анджелеса.
- Замужем?
- Да. У нее дочь пяти лет. - Я улыбнулся, вспомнив
племянницу. Последний раз, когда я ее видел, она едва вышла из
пеленочной стадии. Потом мне стало грустно: - У нее было трое
детей. Двое других мальчики. Им было бы шесть и семь.
Доктор Обама кивнула: - Даже так, ей очень повезло. Как и
вам. У немногих так много родственников пережило чуму. - Я был
согласен с нею.
Ее лицо помрачнело: - Вы слышали о городке Шоу Лоу?
- Не думаю.
- Он в Аризоне - он был в Аризоне. От него немного осталось.
Это было милое место, названное термином игры в покер. - Доктор
Обама прервалась, положила папку на стол перед собой и открыла
ее: - Эти кадры - только немногие образцы. Их гораздо больше -
полдиска мелкозернистого видео, но эти - лучшие. Съемки вел в
Шоу Лоу в прошлом году мистер Като Нокури. Хобби мистера Нокури,
очевидно, было видео. Однажды он выглянул в окно, вероятно
услышал шум на улице, и увидел это. - Доктор Обама пододвинула
фотографии.
Я осторожно взял их. Цветные снимки 8х10. На них улица
небольшого городка - торговый центр, увиденный в окно третьего
этажа. Я медленно просмотрел кадры: на первом червеобразный
кторр, большой, красный, с оранжевыми пятнами на боках, подняв
голову, всматривался в автомобиль. На следующем темные очертания
другого просовывались в окно аптеки; стекла еще сыпались вокруг
него. На третьем самый большой кторр делал что-то... это
выглядело, как тело...
- Я хочу, чтобы вы посмотрели на последнюю фотографию, -
сказала доктор Обама. Я достал ее: - Мальчику было около
тринадцати.
Я взглянул. И в ужасе почти выронил снимок. Ошеломленный, я
посмотрел на доктора Обама, потом снова на фотографию. Это не
помогло: желудок скрутила внезапная тошнота.
- Качество фотографий очень хорошее, - заметила она. -
Особенно, если учесть положение вещей. Я не знаю, как этот человек
сохранил присутствие духа делать снимки, но этот телеснимок -
лучший из тех, что мы имеем о питании кторров.
Питание! Он разодрал ребенка почти пополам! Зияющая пасть
застыла, полосуя и разрывая бьющееся тело. Длинные руки кторра
были с двумя суставами. Жесткие, черные, насекомоподобные, они
держали мальчика металлической хваткой и толкали его в
отвратительную, усеянную зубами дыру. Камера схватила струю крови
из груди, застывшую в воздухе алыми брызгами.
Я едва мог дышать: - Они едят свою... добычу живой?
Доктор Обама кивнула: - А теперь представьте, что это ваша
мать. Или сестра. Или племянница.
О, чудовище - я пытался уклониться, но образы сверкали перед
глазами. Мама. Мэгги. Энни - и Марк с Тимом, хотя они уже семь
месяцев мертвы. Я представил остолбеневшее выражение на лицах
мальчиков, рот открытый в беззвучном крике ужаса: почему я? Я
представил, как это выражение искажает лицо сестры, и
содрогнулся.
Я посмотрел на доктора Обама. Комок стоял в горле: - Я... я
не знал.
- Немногие знают, - сказала она.
Я был потрясен и обескуражен - и, наверное, был белый, как
мороженое. Я отодвинул снимки. Доктор Обама положила их в папку,
не взглянув; ее глаза изучали меня. Она наклонилась над столом и
