- Ты предал их всех.
- Меня самого предали - у меня ведь был договор с этим надирским вождем,
Бутасо.
- Ты меня поражаешь. Путники заплатили тебе и рассчитывали на твою
верность, а ты продал их надирам.
- Без этого нельзя - иначе надиры не пропустили бы нас через свою землю.
- Скажи это мертвым.
- Мертвые не услышат.
Она отодвинулась от него, забрав с собой одеяло.
- Их смерть, я вижу, тебя не трогает?
- А с чего она должна меня трогать? Друзей у меня там не было. Все мы
умрем - просто их срок пришел чуть раньше.
- Там были женщины, дети. Они доверили тебе свою жизнь.
- Ты кто, моя совесть?
- А тебе известно, что это такое?
- Язык у тебя такой же острый, как и нож. Они заплатили мне, чтобы я
привел их в нужное место, - чем же я виноват, если какой-то надирский
собакоед нарушил свое слово?
- Ну а меня ты зачем спасал в таком случае?
- Хотел, чтобы ты со мной спала. Это что, тоже преступление?
- Нет, только для меня это не слишком лестно.
- Боги, женщина, - оставайся при своем Нездешнем! Неудивительно, что он
так изменился - ты разъедаешь душу, словно кислота. Ладно, дай укрыться.
На следующий день они ехали молча, пока не добрались до последнего ряда
холмов у реки.
Дурмаст, остановившись, указал на северо-запад, где виднелись синие горы.
- Самая высокая гора там - это Рабоас, Священный Великан. Река течет
оттуда и впадает в море на сотню миль севернее Пурдола. Называется она
Ростриас - Река Мертвых.
- Что ты намерен делать?
- Тут есть город - найму в нем лодку, и мы поплывем к Рабоасу.
- А как же Нездешний?
- Если он жив, встретимся с ним у горы.
- А почему бы не подождать его в городе?
- Он туда не поедет - сразу двинется на северо-запад. Мы с тобой
отклонились на северо-восток, чтобы избежать погони. Бутасо - вождь Копья,
западного племени, а здесь земли Волчьей Головы.
- Я думала, мы едем только до Гульготира.
- Я решил иначе.
- Почему?
- Я дренай, и мой прямой долг помочь Нездешнему добыть бронзовые доспехи.
- Какая тебе от этого выгода?
- Ну хватит, поехали! - буркнул он, пришпоривая коня.
Спрятав лошадей, они взобрались на вершину холма над городом. Там
насчитывалось около двадцати домов, и вдоль крепкого деревянного причала
было выстроено семь складов. За складами виднелось длинное узкое здание с
верандой.
- Это гостиница, - сказал Дурмаст, - а заодно и хранилище товаров.
Надиров вроде бы не видать.
- А эти люди разве не надиры? - спросила Даниаль, указывая на кучку
мужчин у причала.
- Нет, это нотасы - не имеющие племени. Прежде они были отщепенцами, но
теперь возделывают землю и плавают по реке, а надиры ездят к ним за
железными изделиями, оружием, одеялами и прочим.
- Тебя здесь знают?
- Меня знают почти везде, Даниаль. Они въехали в город и оставили лошадей
у гостиничной коновязи. Внутри было темно и разило потом, прокисшим пивом и
прогорклым салом. Даниаль села у закрытого окна и, вздумав открыть ставни,
толкнула ими человека, стоявшего снаружи.
- Ты, корова! - завопил он. Даниаль отвернулась от него, но он ворвался в
дом, не переставая вопить, и она достала меч. Мужчина застыл как вкопанный.
Он был крепок на вид и одет в меховой полушубок с широким черным поясом, на
котором висели два длинных ножа.
- Убирайся, не то я убью тебя, - рявкнула Даниаль.
Сзади возник Дурмаст - он ухватил мужчину за пояс и понес к открытому
окну.
- Слыхал, что сказала дама? Убирайся! - Он выбросил бедолагу в окно, и
тот шлепнулся в пыль за несколько футов от деревянной пешеходной дорожки.
Дурмаст с широкой ухмылкой обернулся к Даниаль.
- Ты и здесь поддерживаешь репутацию милой, приятной женщины?
- Я обошлась бы и без тебя.
- Не сомневаюсь. Я оказал услугу не тебе, а ему. В лучшем случае ты бы
его зарезала, а в худшем пустила бы в ход свой язычок - уж от этого он
никогда бы не оправился.
- Очень смешно.
- Как посмотреть. Я купил нам места на судне, которое отправляется завтра
утром, и заказал комнату... с двумя кроватями.
Глава 16
Бутасо сидел в своей юрте, угрюмо глядя на присевшего перед ним старого
шамана. Старик разостлал на земле кусок дубленой козьей шкуры и высыпал на
нее дюжину костяшек. Кости были выточены в виде грубых кубиков, на каждой
грани вырезаны таинственные знаки. Поглядев на них некоторое время, шаман
обратил к вождю искрящиеся злобным весельем темные раскосые глаза.
- Твое предательство погубило тебя, Бутасо.
- Объясни.
- Разве и так не ясно? Ты обречен. Темная тень уже легла на твою душу.
- Я силен, как никогда, - заявил Бутасо, поднимаясь на ноги. - Ничто не
может повредить мне.
- Зачем ты нарушил слово, данное Ледяным Глазам?
- Мне было видение. Мне часто даются видения. Дух Хаоса не оставляет меня
- он руководит мною.
- У надиров он зовется Духом Черных Дел, Бутасо. Почему ты зовешь его
по-другому? Он лжец.
- Это ты так говоришь - а он дал мне власть, богатство и множество жен.
- Он принес тебе смерть. Чего он потребовал от тебя?
- Истребить караван Ледяных Глаз.
- Однако Ледяные Глаза жив - и жив его друг, Похититель Душ.
- А мне-то что до этого?
- Думаешь, ты один обладаешь властью, а я нет? Глупый смертный! С того
дня, как Похититель Душ вселил в твое сердце страх, подарив тебе жизнь, ты
сгорал от желания отомстить ему, Теперь ты перебил его друзей, и он охотится
за тобой. Ты понял?
- Сотня моих людей рыщет по степи, разыскивая его. К рассвету они
доставят мне его голову.
- Этот человек - Князь Убийц. Твои охотники не найдут его.
- Тебя это только порадовало бы, верно ведь, Кеса-хан? Ты всегда меня
ненавидел, - Твое самомнение чересчур велико, Бутасо. Я не питаю к тебе
ненависти. Разве что презрение, но теперь не о том речь. Этого человека
нужно остановить.
- И ты мне поможешь?
- Он представляет собой угрозу для будущего надиров. Он ищет бронзовые
доспехи - это Пагуба Надиров, и он не должен найти их.
- Прибегни тогда к перевертням - пусть они выследят его.
- Это крайнее средство, - отрезал Кеса-хан, поднимаясь на ноги. - Я
должен подумать.
Ссыпав костяшки в кожаный мешочек, он вышел наружу и обратил взор к
звездам. Вокруг было тихо - лишь восемь часовых, окружавших юрту Бутасо,
переминались время от времени с ноги на ногу от холода.
Кеса-хан вернулся в свою юрту. Его молодая рабыня Вольтис приготовила
жаровню с горячими углями, налила чашу лиррда и положила шаману в постель
три нагретых камня. Улыбнувшись рабыне, он залпом осушил чашу, чувствуя, как
хмель огнем расходится по жилам.
- Ты славная девушка, Вольтис, и слишком хороша для меня.
- Ты всегда был добр ко мне, - с поклоном ответила рабыня.
- Тебе хотелось бы вернуться домой?
- Нет, господин. Я хочу одного - служить тебе.
Тронутый ее искренностью, он взял ее за подбородок - и вдруг замер.
Восемь часовых!
Но у юрты Бутасо всегда стояло семеро!
***
В юрту вошел часовой. Бутасо обернулся:
- Чего тебе?
- Пришел забрать свой подарок, - отвечал Нездешний.
В горле у Бутасо заклокотал вопль, но в шею ему вонзились шесть дюймов
стали и прервали крик. Схватившись за клинок, Бутасо выкатил в агонии глаза
и упал на колени. Его стекленеющий взгляд остановился на высокой неподвижной
фигуре.
Последнее, что он услышал, был лязг мечей ворвавшихся в юрту часовых.
Нездешний, обернувшись, отразил рубящий удар и поворотом запястья вышиб
клинок из руки противника. Тот схватился за нож, но не успел - меч
Нездешнего вошел ему между ребер. Другие воины напирали, тесня убийцу вождя
к середине юрты.
- Положи меч, - прошипел с порога Кеса-хан. Нездешний хладнокровно
оглядел смыкающееся вокруг него кольцо стали.
- Возьмите его сами, коли охота. Надиры рванулись вперед, и еще один воин
с криком повалился наземь. Чей-то клинок плашмя ударил Нездешнего по голове.
Он упал. Град кулаков обрушился на него, и он погрузился во тьму...
Очнулся он от боли, острой и непрерывной. Пальцы у него распухли, солнце
немилосердно жгло обнаженное тело. Его подвесили за руки к столбу посреди
надирского стана; сорвали с него надирскую одежду, и солнце уже покрыло
ожогами его мраморно-белую кожу. Лицу и рукам, загоревшим дочерна, не
грозило ничего, но грудь и плечи страдали невыносимо. Он попытался открыть
глаза, но преуспел только с левым: правый опух и открываться не желал. Во
рту пересохло, язык был точно деревянный. Опухшие, багровые руки терзала
острая боль.
Нездешний уперся ногами в землю и тут же получил удар кулаком в живот. Он
сморщился, прикусив раздувшуюся губу так сильно, что выступила кровь.
- Мы тут много чего приберегли для тебя, круглоглазый ублюдок.
С трудом повернув голову, он увидел молодого надира с сальными волосами,
связанными в хвост и посыпанными пеплом в знак скорби. Нездешний отвернулся,
и надир ударил его опять.
- Оставь его! - приказал Кеса-хан.
- Он мой.
- Делай, что я говорю, Горкай.
- Он должен умереть в муках и затем служить моему отцу в Пустоте! -
бросил, уходя, молодой надир.
Старик подошел к Нездешнему:
- Ты хорошо поступил, Похититель Душ, - ты отнял жизнь у глупца, который
привел бы нас к гибели.
Нездешний промолчал - рот у него был полон крови, которая приятно
увлажняла пересохший язык и горло.
- Кровь тебя не спасет, - улыбнулся Кеса-хан. - Нынче мы отвезем тебя в
пустыню и увидим, как раскаленный песок вберет в себя твою душу.
***
День тянулся без конца. Боль нарастала. Нездешний, как мог, отгораживался
от нее. Он заставлял себя сохранять спокойствие и дышал глубоко и ровно,
приберегая все силы для того мига, когда его отвяжут от столба. Тогда он
бросится на них и вынудит их убить его.
Блуждая мыслями в прошлом, он снова видел себя молодым идеалистом
Дакейрасом, мечтавшим служить в армии Ориена, Бронзового Короля-Воина. Ему
вспомнился день, когда король провел свои победоносные войска по улицам
Дренана, и толпа с восторженными криками бросала солдатам цветы. Король
казался десятилетнему Дакейрасу великаном, его броня сияла на полуденном
солнце. Он нес на руках своего трехлетнего сына, и малыш, испуганный уличным
шумом, плакал. Король поднял его высоко и поцеловал, и это умилило
Дакейраса. И тут же в памяти возник образ короля Ниаллада, как тот упал,
сраженный стрелой Нездешнего в спину. Это воспоминание вернуло его к
действительности, и боль возобновилась. Как мог мальчик, полный возвышенных
чувств, превратиться в бездушного убийцу? Запястье жгло как огнем, ноги
подкосились.
Нездешний заставил себя выпрямиться и открыть здоровый глаз. Надирские
ребятишки присели перед ним на корточках, а один тыкал его в ногу палкой.
Подошел воин и пинком отшвырнул мальчишку прочь.
Он снова закрыл глаза и снова, с глубокой печалью, увидел ребенка на
руках у любящего отца. Поцелуй успокоил малыша - он засмеялся и в подражание
отцу принялся махать ручонкой. Маленький Ниаллад, надежда государства.
"Когда-нибудь, - думал тогда Дакейрас, - я буду служить ему, как мой отец -
Ориону".
- Нездешний, - позвал чей-то голос, и он открыл глаз. Рядом никого не
было - голос звучал у него в голове. - Закрой глаза и успокойся.
Он закрыл глаза. Боль исчезла, и он погрузился в глубокий сон. Он увидел
себя на голом холме под незнакомыми звездами - яркими, близкими и совершенно
круглыми. В небе светили две луны - одна серебристая, другая
зеленовато-голубая, как мрамор. На склоне сидел Ориен, помолодевший, гораздо
больше похожий на того короля, из воспоминаний.
