него от деда.
-- Здравствуйте, -- сказал Аурелиано Второй.
-- Здравствуй, юноша, -- сказал Мелькиадес.
С тех пор, в течение нескольких лет, они виделись почти
каждый вечер. Мелькиадес рассказывал мальчику о мире, пытался
передать ему свою устаревшую мудрость, но не захотел
растолковать свои манускрипты. "Никто не должен знать, что
здесь написано, пока манускриптам не исполнится сто лет", --
объяснил он. Аурелиано Второй навеки сохранил тайну этих
встреч. Однажды Урсула вошла в комнату как раз в то время,
когда в ней был Мелькиадес, и испуганный Аурелиано решил, что
его обособленный мир сейчас рухнет. Но Урсула не увидела
цыгана.
-- С кем это ты толкуешь? -- спросила она.
-- Ни с кем, -- ответил Аурелиано Второй.
-- Такой же был твой прадедушка, -- сказала Урсула. --
Тоже все сам с собой разговаривал.
Тем временем Хосе Аркадио Второй осуществил свою мечту --
поглядеть, как расстреливают. До конца жизни будет он помнить
синеватую вспышку шести одновременных выстрелов, раскатившееся
по горам эхо, грустную улыбку и растерянный взгляд осужденного,
и как он все еще стоит, хотя рубаха его уже залита кровью, и
все еще продолжает улыбаться, хотя его уже отвязывают от столба
и кладут в большой ящик, полный извести. "Он живой, -- подумал
тогда Хосе Аркадио Второй. -- Они похоронят его живым". Это
произвело на мальчика такое впечатление, что с тех пор он
возненавидел все военное и войну -- не за казни, а за страшный
обычай хоронить расстрелянных живыми. Никто не заметил, как
Хосе Аркадио Второй стал звонить в колокола на колокольне и
помогать падре Антонио Исабелю, преемнику Ворчуна, служить
мессу и ухаживать за бойцовыми петухами во дворе приходского
дома. Когда же это обнаружилось, полковник Геринельдо Маркес
крепко отругал Хосе Аркадио Второго за то, что он занимается
делами, которые у всякого порядочного либерала могут вызвать
только отвращение. "Видите ли, -- ответил Хосе Аркадио Второй,
-- мне кажется, что из меня получился консерватор". И он верил,
что так уж ему на роду было написано. Полковник Геринельдо
Маркес поделился своим возмущением с Урсулой.
-- Тем лучше, -- одобрила она поведение правнука. -- Ах,
хоть бы он стал священником, может, тогда благодать Господня
осенит наконец наш дом.
Вскоре она узнала, что падре Антонио Исабель готовит
своего подопечного к первому причастию. Подбривая шеи петухам,
священнослужитель учил его катехизису, а пока они вместе
рассаживали по гнездам наседок, объяснил ему на простых
примерах, как случилось, что Бог на второй день творения решил
выращивать цыплят в яйцах. Уже тогда падре Антонио Исабель
начал проявлять первые признаки старческого слабоумия, которое
через несколько лет заставило его сказать, что, вероятно,
дьявол одержал победу в своем мятеже против Бога и воссел на
престоле небесном, никому не открывая, кто он такой на самом
деле, дабы завлекать в свои сети неосторожных. Под руководством
столь отважного воспитателя Хосе Аркадио Второй за несколько
месяцев стал не только знатоком теологических хитростей,
направленных на то, чтобы сбить с толку дьявола, но и
специалистом по петушиным боям. Амаранта сшила ему полотняный
костюм с воротником и галстуком, купила пару белых туфель и
вывела золотом его имя на банте для свечи. За две ночи до
первого причастия падре Антонио Исабель заперся с ним в
ризнице, чтобы исповедовать его с помощью свода грехов. Список
их был таким длинным, что престарелый священнослужитель,
привыкший ложиться спать в шесть часов, заснул в своем кресле,
прежде чем дошел до конца. Допрос этот раскрыл глаза Хосе
Аркадио Второму. Его не удивило, когда падре спросил, не
занимался ли он дурными делами с женщинами, и он честно
ответил, что нет; в недоумение поверг его вопрос, а не
занимался ли он этим с животными. Мальчик причастился в первую
пятницу мая и, сгорая от любопытства, прибежал за разъяснениями
к Петронио, хворому пономарю, который жил на колокольне и, по
слухам, питался летучими мышами. Петронио ответил ему: "Дело в
том, что есть такие распутные христиане, которые занимаются
этим с ослицами". Любопытство Хосе Аркадио Второго не было
удовлетворено, и он продолжал засыпать Петронио вопросами до
тех пор, пока тот не потерял терпение.
-- Я хожу по вторникам ночью, -- признался он. -- Если ты
обещаешь, что никому не проболтаешься, я возьму тебя с собой в
следующий вторник.
И правда, в следующий вторник Петронио спустился с
колокольни, держа в руках маленькую скамеечку, назначение
которой до сих пор никому не было известно, и повел Хосе
Аркадио Второго в ближайший загон для скота. Эти ночные вылазки
так полюбились мальчику, что прошло немало времени, прежде чем
его увидели в заведении Катарино. Он сделался заядлым
петуховодом. "Неси этих птиц в другое место, -- приказала ему
Урсула, когда он в первый раз появился в доме со своими
отборными питомцами. -- Достаточно горя было нашему роду от
петухов". Хосе Аркадио Второй не стал спорить и унес своих
драчунов, но продолжал натаскивать их в доме Пилар Тернеры --
она предоставила ему для этого все необходимое, лишь бы держать
внука при себе. Вскоре, успешно применив хитрости, которым
обучил его падре Антонио Исабель, он стал выручать на петушиных
боях так много денег, что их хватало не только на пополнение
его птичника, но и на удовлетворение его мужских потребностей.
Сравнивая в ту пору Хосе Аркадио Второго с его братом, Урсула
была не в силах понять, как из двух совершенно одинаковых
близнецов могли получиться такие разные люди. Ей недолго
пришлось мучиться этими размышлениями, потому что немного
погодя и Аурелиано Второй тоже стал проявлять склонность к
лодырничанью и распущенности. Пока он сидел затворником в
комнате Мелькиадеса, это был такой же замкнутый, погруженный в
свои мысли человек, как полковник Аурелиано Буэндиа в юности.
Но незадолго до Неерландского соглашения одно случайное
происшествие извлекло его из уединенной кельи и столкнуло лицом
к лицу с жизнью. Молодая женщина, продававшая билеты лотереи, в
которой разыгрывался аккордеон, вдруг поздоровалась с Аурелиано
Вторым, как со своим близким знакомым. Он не был удивлен -- его
и раньше нередко путали с братом. Но он не открыл девушке ее
ошибки ни тогда, когда она попыталась смягчить его сердце
хныканьем, ни тогда, когда привела его в свою комнату. Она
сильно привязалась к нему после этой первой встречи и начала
даже подтасовывать билеты, чтобы аккордеон достался ему. Через
две недели Аурелиано Второй обнаружил, что девушка спит
попеременно то с ним, то с его братом, принимая их за одного
человека, но не стал выяснять отношения, а, напротив, изо всех
сил старался скрыть правду. В комнату Мелькиадеса он больше не
вернулся -- целыми днями сидел теперь во дворе и по слуху
учился играть на аккордеоне, пропуская мимо ушей ворчание
Урсулы, которая в то время запретила дома музыку из-за траура,
да, кроме того, и вообще презирала аккордеон как инструмент
бродячих музыкантов, наследников Франсиско Человека. В конце
концов Аурелиано Второму удалось сделаться
аккордеонистом-виртуозом, и он продолжал оставаться им даже
после того, как завел жену и детей и стал одним из самых
уважаемых людей Макондо.
В течение почти двух месяцев он делил женщину со своим
братом. Следил за ним, расстраивал его планы и, когда
убеждался, что Хосе Аркадио Второй не посетит этой ночью их
общую любовницу, отправлялся к ней сам. В одно прекрасное утро
он обнаружил, что болен. А через два дня налетел в купальне на
брата, который стоял, уткнувшись лицом в стену, весь мокрый от
пота, и заливался горючими слезами; тогда Аурелиано Второй все
понял. Брат признался, что заразил женщину дурной болезнью, так
она это назвала, и его выгнали. Рассказал, как пытается лечить
его Пилар Тернера. Аурелиано Второй стал втихомолку применять
промывание горячей марганцовкой и разные мочегонные средства, и
после трех месяцев тайных страданий оба они излечились. Хосе
Аркадио Второй больше не виделся с женщиной. Аурелиано Второй
вымолил у нее прощение и остался с ней до самой смерти.
Ее звали Петра Котес. Она приехала в Макондо во время
войны вместе со случайным мужем, жившим на доход от лотерей, и,
когда он умер, продолжала вести его дело. Это была очень
чистоплотная молодая мулатка с желтыми миндалевидными глазами,
придававшими ее лицу жестокое, как у пантеры, выражение, но у
нее было щедрое сердце и настоящее призвание к любви. Когда до
Урсулы дошел слух, что Хосе Аркадио Второй разводит бойцовых
петухов, а Аурелиано Второй играет на аккордеоне во время
шумных пиршеств у своей любовницы, она чуть не сошла с ума от
стыда. Эти двое близнецов как будто собрали в себе все семейные
пороки, не унаследовав ни одной семейной добродетели. Урсула
решила, что никто в ее роду не получит больше имен Аурелиано и
Хосе Аркадио. Однако когда у Аурелиано Второго родился
первенец, она не посмела воспротивиться желанию отца.
-- Я согласна, -- сказала Урсула, -- но с одним условием:
воспитывать его я буду сама.
Хотя Урсуле уже исполнилось сто лет и глаза ее почти не
видели из-за катаракты, она сохранила свою кипучую энергию,
цельный характер и трезвый склад ума. Она была уверена, что
никто лучше ее не может вырастить ребенка так, чтобы он стал
добродетельным человеком, -- человеком, который восстановит
престиж их фамилии и ничего не будет знать о войне, бойцовых
петухах, дурных женщинах и бредовых затеях -- четырех
бедствиях, обусловивших, по мнению Урсулы, упадок ее рода.
"Этот будет священником, -- торжественно пообещала она. -- И
если Господь продлит мои дни, он станет папой". Ее слова
вызвали смех не только в спальне, где они были сказаны, но и во
всем доме, куда собрались в тот день шумливые дружки Аурелиано
Второго. Война, давно уже заброшенная на тот чердак памяти, где
хранятся дурные воспоминания, на короткие мгновения напоминала
о себе, когда захлопали пробки от шампанского.
-- За здоровье папы, -- воскликнул Аурелиано Второй.
Гости хором повторили тост. Потом хозяин дома играл на
аккордеоне, в воздух взлетали ракеты, а для собравшихся у дома
людей были заказаны праздничные барабаны. С рассветом опившиеся
шампанским гости закололи шесть телок и отправили туши на улицу
-- в распоряжение толпы. Никого из домашних это не возмутило. С
тех пор как Аурелиано Второй взял на себя заботы о доме,
подобные пиршества являлись обычным делом, даже когда для них
не было столь уважительного повода, как рождение папы. За
несколько лет -- без всяких усилий с его стороны, благодаря
лишь чистейшему везению -- Аурелиано Второй, скот и домашняя
птица которого отличались сверхъестественной плодовитостью,
стал одним из самых богатых жителей долины. Кобылы приносили
ему тройни, куры неслись два раза в день, а свиньи так быстро
прибавляли в весе, что никто не мог объяснить это иначе как
колдовством. "Откладывай деньги, -- твердила Урсула своему
легкомысленному правнуку, -- такое везение не может
продолжаться вечно". Но Аурелиано Второй не обращал внимания на
ее слова. Чем больше бутылок шампанского раскупоривал он,
угощая своих друзей, чем безудержнее плодилась его скотина, тем
больше он убеждался, что поразительная удача, выпавшая на его
долю, зависит не от его поведения, что все дело в его наложнице
