обеспокоился. "Когда я увидел его живым и невредимым, то подумал, что все
это пустая болтовня",- сказал он мне. Никто даже не задался вопросом: а
предупредили ли Сантьяго Насара,- всем казалось просто невероятным, чтобы
его не предупредили.
Моя сестра Маргот была одной из немногих, кто еще не слышал, что его
собираются убить. "Знай я такое дело, я бы увела его домой хоть на аркане",-
заявила она следователю. Удивительно, что она ничего не знала, но еще
удивительнее, что того не знала моя мать, обычно она обо всем узнавала
раньше других в доме, хотя уже много лет никуда не выходила, даже в церковь.
Я оценил эту ее способность, когда начал ходить в школу и стал подниматься
рано утром. Я заставал ее мертвенно-бледную и таинственную в пепельном
рассветном воздухе: она мела двор метлой; а потом, отхлебывая кофе,
принималась рассказывать мне, что произошло в мире, пока мы спали. Ее словно
бы связывали потаенные нити со всем городком, и особенно - с людьми ее
возраста; порой она удивляла нас, сообщая о том, что должно совершиться и о
чем она не могла узнать иначе, как благодаря искусству провидения. В то
утро, однако, она не предчувствовала трагедии, которая назревала уже с трех
часов ночи. Она спокойно домела двор; сестра Маргот, уходя встречать
епископа, видела, как мать молола юкку для кариманьолас. "Кричали петухи",-
говорит обычно мать, вспоминая тот день. Однако она не связывала
доносившийся гомон с прибытием епископа, а считала его отголоском свадебного
гулянья. Наш дом стоял далеко от большой площади, у самой реки, в зарослях
манговых деревьев. Сестра Маргот шла к порту берегом реки, а люди были
слишком взбудоражены предстоящим прибытием епископа, чтобы обращать внимание
на какие-то другие события. Лежачих больных вытаскивали на улицу, к дверям
домов, чтобы они восприняли Господне исцеление, женщины выбегали со дворов,
таща индюшек, поросят и разного рода съестное, от противоположного берега
плыли украшенные цветами лодки. Но когда епископ проплыл мимо, не оставив на
нашей земле и следа, другая новость, до поры находившаяся под спудом, со
скандальным размахом вырвалась на простор. Вот тут-то моя сестра Маргот
узнала обо всем разом и без прикрас: Анхела Викарио, красивая девушка,
вышедшая замуж вчера, была возвращена в дом своих родителей, поскольку муж
обнаружил, что она не девственна. "Я почувствовала себя так, будто это я
должна умереть.- сказала мне сестра.- Но как ни перетряхивали, как ни
мусолили сплетню, никто не мог объяснить, как несчастный Сантьяго Насар влип
в эту историю". Наверняка знали только одно: братья Анхелы Викарио караулили
его, собираясь убить.
Сестра вернулась домой, кусая губы, чтобы не заплакать. Она застала
мать в столовой: на ней было воскресное платье в голубой цветочек, на тот
случай, если бы епископу вздумалось зайти к нам поздороваться, она накрывала
на стол и пела фадо о потаенной любви. Сестра заметила, что на столе было
одним прибором больше, чем обычно.
- Это для Сантьяго Насара,- ответила мать.- Мне передали, что ты
пригласила его к завтраку.
- Убери прибор,- сказала сестра.
И выложила все. "Но она будто все знала наперед,- сказала мне сестра.-
Вечно так: ей начинают рассказывать что-нибудь, не успеют дойти до половины,
а она уже знает, чем кончится". Дурная эта весть для моей матери оказалась
еще и каверзной. Насара назвали Сантьяго в честь нее, она была его крестной,
но она же состояла в кровном родстве и с Пурой Викарио, матерью возвращенной
назад невесты. Однако, не успев дослушать новости, мать надела туфли на
каблуке и парадную мантилью, которую доставала, лишь отправляясь выражать
соболезнование. Мой отец слышал все, лежа в постели, и, выйдя в столовую в
пижаме, встревоженно спросил, куда она собралась.
- Предупредить куму Пласиду Линеро,- ответила мать.- Несправедливо: все
вокруг знают, что хотят убить ее сына, одна она не знает- не ведает.
- Мы с ней в родстве, как и с семьей Викарио,- сказал отец.
- Всегда надо брать сторону мертвого,- ответила мать.
Из комнат один за другим появились мои младшие братья. Самые маленькие,
почуяв дыхание трагедии, заплакали. Мать единственный раз в жизни не
обратила на них внимания и пропустила мимо ушей слова мужа.
- Подожди меня, я одеваюсь,- сказал он.
Но мать уже была на улице. Один только Хайме, мой брат, которому тогда
не сравнялось еще и семи, был одет - он собирался в школу.
- Пойди с ней,- велел ему отец.
Хайме побежал за матерью, не понимая, что происходит и куда она спешит,
догнал и ухватился за ее руку. "Она шла и разговаривала сама с собой",-
рассказал мне Хайме. "Закона нет на этих мужчин,- приговаривала она,- скоты
поганые, на одно только способны - беды творить". Она даже не замечала, что
тащит за руку ребенка. "Подумали, верно, что я умом тронулась,- сказала она
мне.- Одно помню, слышно было, как далеко где-то шумел народ, будто опять
началось свадебное гулянье, и все бежали на площадь". Она прибавила шагу,
собрав всю решимость, на какую была способна, коль скоро речь шла о
человеческой жизни, но тут кто-то, бежавший навстречу, сжалился над ней,
несшейся, как в бреду.
- Не спешите так, Луиса Сантьяго,- прокричал он ей на бегу.- Его уже
убили.
Байардо Сан Роман, человек, вернувший жену в родительский дом, впервые
приехал в городок в августе прошлого года: за шесть месяцев до свадьбы. Он
прибыл на ходившем раз в неделю пароходе, при нем были дорожные сумки,
украшенные серебряными пряжками, и точно такие же пряжки сверкали на его
ремне и башмаках. Ему было за тридцать, но возраст скрадывался стройным, как
у молодого тореро, станом, золотистыми глазами, кожей, словно подрумяненной
на медленном селитряном огне... Он приехал в коротком пиджаке и очень узких
брюках - то и другое из кожи молодого бычка, а на руках - перчатки овечьей
кожи такого же цвета, что и костюм. Магдалена Оливер, приплывшая на одном с
ним пароходе, не могла оторвать от него глаз всю дорогу. "Не поймешь, парень
или девушка,- сказала она мне.- А жаль,- до того хорош, прямо съела бы с
маслом". Не одна она так подумала, и не последней ей пришло в голову, что
Байардо Сан Роман из тех, кого с первого взгляда не раскусишь.
Моя мать в конце августа прислала мне в колледж письмо, где вскользь
заметила: "Сюда приехал один необычный человек". В следующем письме она
написала мне: "Этого необычного человека зовут Байардо Сан Роман, и все от
него в восторге, но я его еще не видела". Никто не знал, зачем он приехал.
Кому-то, не устоявшему перед искушением задать этот вопрос, незадолго до
свадьбы он ответил: "Ездил с места на место, искал, на ком бы жениться".
Может, это была и правда, но точно так же он мог бы ответить что угодно -
такая у него была манера разговаривать: слова, скорее, скрывали суть, чем
проясняли ее.
В первый же вечер, в кино, Байардо Сан Роман дал понять, что он -
инженер-путеец, и заговорил о том, что надо проложить железную дорогу в
глубь страны, чтобы мы тут не зависели от непостоянства реки. На следующий
день ему надо было послать телеграмму, и он сам передал ее на аппарате да
еще научил телеграфиста собственному способу работать на садящихся
батарейках. Так же естественно и со знанием дела говорил он с военным
врачом, который находился в те месяцы у нас на вербовке рекрутов, о болезнях
в приграничных областях. Ему нравились долгие и шумные праздники, но сам он
пил с умом, толково разрешал споры и не любил, когда пускали в ход кулаки.
Однажды в воскресенье, после мессы, он вызвал на соревнование самых лучших
пловцов, а таких было немало, и переплыл реку туда и обратно, каждый раз
опережая самых сильных на два десятка взмахов. Моя мать написала мне об этом
в письме, а в конце заметила в очень характерной для нее манере: "Похоже, он
привык купаться не только в реке, но и в золоте". Это соответствовало уже
облетевшему город слуху, что Байардо Сан Роман не только умеет все на свете
и умеет по-настоящему, но и что средства его беспредельны.
Окончательно мать благословила его в октябрьском письме. "Людям он
очень нравится,- писала она мне,- потому что он честный и добрый, в прошлое
воскресенье он причащался коленопреклоненным и помогал служить мессу на
латыни". В те времена не разрешалось причащаться стоя, и церковная служба
отправлялась только на латыни, но моей матери свойственно иногда делать
некоторые натяжки, чтобы добраться до сути вещей. Однако после этого
освящающего приговора она написала мне целых два письма, в которых ни слова
не говорилось о Байардо Сан Романе, хотя к тому времени уже стало известно,
что он собирается жениться на Анхеле Викарио. И лишь когда прошло довольно
много времени после незадавшейся свадьбы, она призналась, что познакомилась
с ним, когда уже поздно было исправлять октябрьское письмо, к тому же взгляд
его золотистых глаз заставил ее содрогнуться от ужаса.
- Мне почудилось, это - дьявол,- сказала она,- но ты сам говорил мне,
что такие вещи писать на бумаге не следует.
Я познакомился с ним чуть позже матери, когда приехал на рождественские
каникулы, и мне он не показался таким необыкновенным, как о нем говорили. Он
произвел на меня впечатление симпатичного человека, но вовсе не столь
идиллическое, какое произвел на Магдалену Оливер. Я нашел, что он гораздо
серьезнее, чем можно было подумать, судя по его склонности к развлечениям, и
заметил в нем внутреннее напряжение, плохо спрятанное за излишним
острословием. Но главное - он показался мне очень грустным. А помолвка их с
Анхелой Викарио уже состоялась.
Никто толком не знал, как они познакомились. Хозяйка пансиона для
холостых мужчин, где жил Байардо Сан Роман, рассказывала: он отдыхал во
время сиесты в зале, в качалке,- дело было в конце сентября,- а в это время
Анхела Викарио с матерью шли через площадь с корзинами, полными
искусственных цветов. Байардо Сан Роман проснулся вполглаза, увидел двух
женщин, с ног до головы в черном, казавшихся единственными живыми существами
в вымершем на полуденную сиесту городке, и спросил, кто та, молодая. Хозяйка
ответила, что это младшая дочь той женщины, с которой она идет, и что ее
зовут Анхела Викарио. Байардо Сан Роман проводил их взглядом до конца
площади.
- Имя ей подходит,- сказал он.
Потом откинул голову на спинку качалки и снова прикрыл глаза.
- Когда проснусь,- сказал он,- напомните мне, что я хочу на ней
жениться.
Анхела Викарио призналась, что хозяйка пансиона рассказывала ей об этом
случае еще до того, как Байардо Сан Роман обнаружил свою к ней страстную
любовь. "Я ужасно испугалась",- сказала она мне. Три человека, жившие в то
время в пансионе, подтвердили, что такой случай был, но четверо других не
очень в это верят. Однако же все в один голос заявляют, что Анхела Викарио и
Байардо Сан Роман в первый раз встретились во время октябрьских национальных
празднеств, на благотворительном вечере, где ей было поручено разыгрывать
лотерею. Байардо Сан Роман, как только вошел, направился прямиком к
лотерейщице и спросил, сколько стоит граммофон с перламутровой инкрустацией,
который должен был стать главной приманкой вечера. Она ответила, что
граммофон не продается, а разыгрывается.
- Еще лучше,- сказал он,- так его легче получить и дешевле обойдется.
Анхела призналась мне, что ему удалось произвести на нее впечатление,
однако далекое от того, какое рождает любовь. "Терпеть не могу надменных
мужчин, а такого тщеславного, как он, в жизни не видела,- сказала она мне,
