с силой отчаяния.
На мгновение оба вынырнули на поверхность, и Шеф умудрился прочистить
легкие. Потом Айвар снова потянул его вниз.
И вдруг холодное внутренне отвращение, которое почти парализовало
Шефа с самого начала схватки - страх перед драконом - вдруг исчезло.
Никаких чешуй, ни брони, ни страшных глаз. Всего лишь человек. Даже не
мужчина, послышался торжествующий крик в сознании Шефа.
Яростно извиваясь в воде, как угорь, Шеф приблизился к противнику.
Нагнул голову, ударил вперед краем шлема. Ободок шлема он сам наточил
остро, как бритву. Хруст, что-то подалось, впервые Айвар попытался отойти.
С берега послышался рев: зрители увидели, как вода окрасилась кровью. Шеф
бил снова и снова, но вдруг понял, что Айвар сменил хватку, что он его
душит, тянет под воду. Теперь Айвар над ним и мрачно сосредоточился на
том, чтобы не дать противнику вынырнуть. Он силен и с каждым вздохом
становится все сильнее.
Шеф, яростно отбиваясь, правой рукой задел колено Айвара. Никакого
drengskrarp, подумал он. Бранд устыдится за меня. Но Айвар взял бы Годиву
и разрезал ее на куски, как зайца.
Он твердо сунул правую руку под рубашку Айвару, схватил его за
промежность. Конвульсивно сжал у основания мужской сути Айвара, сжимал и
крутил всеми силами, какие приобрел, работая у горна. Где-то над собой
услышал вопль смертельной боли. Но Уза заглушила его, мутный потом полился
в кричащее горло. Легкие Шефа наконец сдались, и он тоже впустил в горло
холодную, захватывающую сердце воду, и в голове у него оставалась только
одна мысль: жать. Жать. Не отпускать...
9
У его постели сидел Хунд. Шеф резко сел, ощутил укол страха глубоко
внутри и спросил:
- Айвар?..
- Спокойно, спокойно, - ответил Хунд, заставляя его снова лечь. -
Айвар мертв. Мертв и превращен в пепел.
Казалось, язык Шефа так распух, что он не может им управлять. С
усилием он умудрился выдохнуть:
- Как?
- Трудный вопрос, - рассудительно ответил Хунд. - Возможно, он
утонул. Или умер от потери крови. Ты на куски разрубил его лицо краем
шлема. Но я лично считаю, что он умер от боли. Понимаешь, ты его не
выпустил. В конце концов пришлось отрубать. Ну, если бы он до того не
умер, то умер бы тогда.
- Странно, - все так же задумчиво добавил Хунд. - Он был совершенно
нормален - телесно. Что там у него было с женщинами - а Ингульф много
рассказов об этом слышал, - это все у него в голове.
Медленно, с трудом Шеф сумел сформулировать следующий вопрос.
- Кто меня вытащил?
- А! Квикка и его товарищи. Викинги просто стояли и смотрели - обе
стороны. Очевидно, люди, старающиеся утопить друг друга, - это обычная
забава у них дома, никто не хотел вмешиваться, пока не станет совершенно
ясно, кто победитель. Иначе сочтут очень дурными манерами. К счастью,
Квикка не обладает хорошими манерами.
Шеф вспомнил, как стоял лицом к Айвару на раскачивающемся трапе.
Вспомнил ошеломляющее зрелище: Бранд, рывком сползающий с меча Айвара.
- Как Бранд?
На лице Хунда появилось выражение профессиональной озабоченности.
- Может, выживет. Он человек огромной силы. Но меч пробил ему
внутренности. Кишки разрезаны. Я сам давал ему есть чеснок, а потом
принюхивался. Пахнет. Обычно это означает смерть.
- А в этот раз?
- Ингульф проделал то, что делал и раньше. Разрезал ему живот, сшил
кишки, уложил назад. Но даже с маком и настойкой белены, которую мы тогда
давали Альфгару, это было трудно, очень трудно. Бранд не потерял сознание.
У него мышцы живота толстые, как канаты. Если яд начнет действовать в
них...
Шеф спустил ноги с кровати, попытался встать, снова упал от слабости.
Но остатками сил отразил попытку Хунда снова уложить его.
- Я должен увидеть Бранда. Особенно если он умрет. Он должен
рассказать мне... рассказать о франках.
Много миль южнее уставший и отчаявшийся человек сидел у очага
полуразвалившейся хижины. Мало кто узнал бы в нем принца Вессекса,
будущего короля. Золотая корона с головы исчезла - ее сбили ударом копья.
Кольчуга и щит, украшенный изображением животных, исчезли, брошенные во
время отчаянного бегства. Даже оружия не было. Пояс с ножнами он перерезал
и оставил, когда в конце тяжелого дня у него не оставалось иного выхода,
кроме как бежать или умереть - или сдаться франкам. Меч он пронес еще
несколько миль, отбиваясь время от времени вместе со своими последними
телохранителями, уходя от преследующей легкой кавалерии франков. Потом
лошадь под ним пала, он упал вместе с ней и откатился в сторону. Когда
топот стих, он огляделся: никого не было. Альфред углубился в долгожданные
сумерки густого леса Кентского нагорья с пустыми руками, как нищий. Ему
повезло: еще до наступления ночи он увидел блеск огня. И вот теперь сидит
в жалком крестьянском жилище и смотрит, как не очень обрадовавшиеся ему
хозяева загоняют на ночь коз. И может, заодно обсуждают, как его выдать.
Альфред не думал, что они его выдадут. Даже беднейшие жители Кента и
Сассекса знали, что смертельно опасно даже приближаться к этим носителям
креста из-за моря. Они даже хуже говорили по-английски, чем викинги, а
вреда причиняли гораздо больше язычников. Не страх за себя согнул плечи
Альфреда, вызвал слезы, которые так не по-мужски наворачивались на глаза.
Страх перед чем-то необычным, действующим в мире. Дважды уже он
сталкивается с этим одноглазым молодым человеком - Шефом. В первый раз тот
был у него в руках: он, Альфред, принц и командующий свежей непобежденной
армией, и тот, другой, Шеф, истративший почти все резервы, вот-вот будет
разгромлен армией Марки. В тот раз принц спас карла, возвысил его до
олдермена - ярла, как его называют последователи Пути. Во второй раз у
ярла Шефа была непобежденная армия; а он, Альфред, оказался беглецом и
просителем. Но тогда все же он был просителем не без надежд и резервов.
А как сейчас обстоят дела? Одноглазый отправил его на юг, сказал, что
каждый будет сражаться в своей битве. Альфред сражался, он собрал всех,
кто смог прийти к нему со всего королевства, прийти добровольно, чтобы
отразить захватчиков. И их разбросали, как листья на ветру, они не смогли
выдержать ужасный натиск бронированных всадников. В глубине души Альфред
был уверен, что в битве, которую должен был вести его союзник и соперник,
дела обстояли совсем по-другому. Шеф победит.
Христианство не сумело полностью подавить в Альфреде и его
соотечественниках веру в нечто более древнее, чем любые боги: христианские
или языческие - веру в удачу, везение, судьбу. Удачу отдельного человека.
Удачу семьи, рода. Что-то такое, что не меняется с годами, либо оно есть у
тебя, либо его нет. Огромный авторитет королевского рода Альфреда,
потомков великого Седрика, зависел от этой невысказанной, но глубокой веры
в семейную удачу, и эта вера четыреста лет продержала род у власти.
Беглецу, сидящему и очага в жалкой хижине, казалось, что счастье его
и его рода кончилось. Нет. Его перекрыла удача более сильная - удача
одноглазого, который начинал как раб, тролл на языческом языке, который на
площади для казней и пыток вырвал право стать карлом Великой Армии Севера,
а потом и ярлом. Какое еще доказательство удачи нужно? Если ее столько у
одного человека, может ли она быть у его союзников? Его соперников?
Альфред почувствовал отчаяние. Как человек, легкомысленно отдавший
преимущество в сражении, вдруг видит, как это отданное преимущество все
увеличивается и увеличивается и инициатива навсегда переходит в руки
соперника. В эти мрачные моменты ему казалось, что для него все кончено -
для него, для его семьи, для всего королевства. Для Англии. Он с трудом
сдерживал слезы.
Ощутил запах горелого хлеба. Виновато протянул руку к решетке, чтобы
перевернуть овсяные лепешки на другую сторону. Поздно. Прогорели насквозь.
Есть невозможно. И тут же у Альфреда свело живот от сознания, что после
шестнадцати часов отчаянного напряжения сил ему нечего, совершенно нечего
есть. Дверь открылась, пропустив крестьянина и его жену, полных гнева и
обвинений. Им тоже нечего есть. Испорчены последние остатки их еды. Их
сжег этот бездельник. Бродяга, слишком трусливый, чтобы умереть в битве.
Слишком гордый, чтобы заплатить хоть чем-то за еду и ночлег, которые они
ему предложили.
И пока они его проклинали, худшим наказанием для Альфреда было
сознание, что они правы. Он не мог даже представить себе, что ему удастся
оправиться. После такого падения невозможно подняться. Будущее не для него
и не для таких, как он, - христиан Англии. Оно будет определяться в споре
франков и норвежцев, крестоносцев и Пути. И Альфред ушел в ночь, лишенный
убежища, с разрывающимся от отчаяния сердцем.
На этот раз Шеф сидел у его постели. Бранд еле заметно повернул
голову, взглянул на него, лицо его под бородой посерело. Шеф видел, что
даже малейшие движения приносят ему боль: яд, занесенный в полость тела
Бранда мечом Айвара, боролся со все еще могучим организмом.
- Мне нужно знать о франках, - сказал Шеф. - Всех остальных мы
разбили. Ты уверен, что они разобьют Альфреда?
Бранд еле заметно кивнул.
- Почему же они так опасны? Как мне с ними сражаться? Я должен
спросить тебя, потому что нет в армии человека, который встречался бы с
ними в битве и остался жив. Ты скажешь, что вы многие годы грабили
Франкское королевство. Как они могли позволять грабить себя и все же
оставаться врагом, с которым вы предпочитаете не встречаться?
Шеф видел, что Бранд пытается ответить, но так, чтобы затратить как
можно меньше слов. Наконец он хриплым шепотом произнес:
- Они сражаются друг с другом. Это всегда нас выручало. Они не
моряки. И у них мало рождается воинов. У нас: копье, меч, щит - и ты воин.
А у них нужна целая деревня, чтобы вооружить одного воина. Кольчуга, меч,
копье, шлем. Но больше всего лошадь. Большие кони. Человек их с трудом
сдерживает. Надо научиться ездить на них, держа щит в одной руке, а копье
- в другой. Начинают учиться еще в детстве. Единственный путь.
- Один франкский всадник - никаких проблем. Зайди сзади, подруби
сухожилия коня. Пятьдесят всадников - проблема. Тысяча...
- А десять тысяч? - спросил Шеф.
- Не могу в это поверить. Столько их вообще нет. Большинство - легкие
всадники. Опасны, потому что быстры, нападают, когда не ждешь.
Собрав угасающие силы, Бранд закончил:
- Они тебя раздавят, если допустишь. Или разгромят на марше. Держись
рек. Или оставайся за оградой.
- А можно их победить в открытой битве на поле?
Бранд слегка покачал головой. Шеф не понял, что он имел в виду:
"невозможно" или "не знаю". Ингульф положил руку ему на плечо и заставил
выйти.
Шеф, мигая, вышел из палатки на дневной свет. И тут же на него
обрушилось множество проблем. Распоряжения по поводу взятой добычи. Судьба
пленников: среди них есть и палачи Айвара, и простые рядовые солдаты. Надо
получать и отправлять сообщения. И все время в глубине сознания Шефа
оставался вопрос: Годива. Почему она уехала с Торвином? И что такого
важного случилось у Торвина, что он не мог ждать?
Но теперь перед Шефом стоял отец Бонифаций, священник, ставший его
собственным писцом, и рядом с ним маленький человек в церковной черной
одежде со злобным и враждебным выражением лица. Шеф понял, что видел его
уже однажды, хоть и на удалении. В Йорке.
- Это дьякон Эркенберт, - сказал Бонифаций. - Мы взяли его на корабле
