от основания ограды. Рабы возились у рычагов, чуть подняли рамы. Следующий
залп двадцатифутовых камней уничтожил ограду на протяжении в двадцать
футов. Гутмунд решил не ждать еще одного залпа. Его армия бегом
устремилась в брешь. Изумленные франки, в основном лучники, с бесполезными
отсыревшими тетивами, увидели тысячу опытных воинов, готовых сражаться в
рукопашной, повернули и бежали все до одного.
Через два часа после высадки на берег Гутмунд выглядывал из ворот
франкского лагеря. Весь его опыт подсказывал: разделить добычу, бросить
бесполезные машины и уходить в море, пока не пришли мстители. Но тут он
увидел возвращавшуюся армию. Она удивительно похожа на армию побежденную.
А если это так...
Он повернулся, выкрикивая приказы. Его переводчик Скальдфинн, жрец
Хеймдалля, удивленно посмотрел на него.
- Ты рискуешь, - сказал он.
- Ничего не могу сделать. Помню, что говорил мне дедушка. Всегда
пинай лежачего.
Когда его люди увидели знак молота над своим казавшимся им безопасным
лагерем, Карл Лысый понял, что армия его дрогнула. Все солдаты и лошади
промокли, замерзли, устали. Они выбирались из рощ и изгородей, снова
выстраиваясь, и видели, что половина осталась лежать на мокрых полях.
Мертвыми или ждущими смерти от ножа крестьян. Лучники весь день были
только пассивной целью. Даже сердце армии, тяжелые кавалеристы, потеряли
треть состава на скользких склонах и в трясине, а у них так и не было
возможности проявить свое мастерство. Ограда перед ними казалась
невредимой, и на ней множество людей. Никто не хотел идти на приступ.
Чтобы сократить потери, Карл встал в седле, поднял копье и указал на
корабли, вытащенные на берег или стоящие на якоре. Его люди мрачно
изменили направление движения, пошли к берегу, на который высадились
несколько недель назад.
Но когда они один за другим выходили на берег, из-за поворота
показались драккары, на которые вернулись экипажи. Выстроились,
повернулись, преградили выход в море. А с ограды один из онагров сделал
пробный выстрел. Камень упал в серую воду рядом с королевским кораблем
"Dieu Aide". Онагры начали разворачиваться.
Глядя на заполненный людьми берег. Шеф понял, что насколько франкская
армия сократилась, настолько его выросла. Толкатели и самострелы, как он и
ожидал, все на месте, их вряд ли меньше, чем было вначале. Подходили
тяжелые кидатели с того места, где их оставили франки. Они не повреждены,
их торопливо снабдили новой оснасткой и теперь тащат руки сотен
добровольцев. Только алебардисты потеряли некоторое количество людей. Но
на их место пришли тысячи, буквально тысячи разгневанных крестьян,
сжимающих топоры, серпы и копья. И если франки нападут, им придется идти
вверх по холму. На уставших лошадях. Под непрерывным огнем.
Шеф неожиданно вспомнил свой поединок с гадгедларом Фланном. Если
хочешь отправить человека - или армию - на Настронд, Берег Мертвецов,
брось над головой копье в знак того, что эти люди отданы Отину. Тогда
пленников брать не будут. И в сознании его прозвучал голос, ледяной голос
Отина из его видений.
- Начинай, - сказал этот голос. - Заплати мне долг. Ты все еще не
носишь мой знак, но разве тебе не говорили, что ты принадлежишь мне?
Как во сне, Шеф подошел к катапульте Осви - "Точно в цель", -
заряженной и нацеленной в центр франкской армии, толпящейся в смятении
внизу. Посмотрел на кресты на щитах, вспомнил орм-гарт. Несчастного раба
Мерлу. Свои собственные муки от рук Вульфгара. Спину Годивы. Сиббу и
Вилфи, превратившихся в пепел. Распятия. Руки его действовали сами,
готовясь выпустить снаряд на головы франков.
Снова заговорил голос внутри, голос холодный, как ледник.
- Начинай. Отдай мне христиан.
Неожиданно рядом с ним оказалась Годива, положила руку ему на рукав.
Она ничего не сказала. Но он взглянул на нее и вспомнил отца Андреаса,
который сохранил ему жизнь. Своего друга Альфреда. Отца Бонифация. Бедную
женщину на лесной поляне. Осмотрелся, как в тумане, увидел, что вокруг,
словно ниоткуда, появились все жрецы Пути, все смотрят на него с
серьезными и внимательными лицами.
Глубоко вздохнув, отошел от катапульты.
- Скальдфинн, - сказал он. - Ты переводчик. Спустись вниз и предложи
франкскому королю сдаться под угрозой смерти. Я сохраню им жизнь и дам
возможность вернуться домой. Но не больше.
И снова услышал голос, но на этот раз заинтересованный голос путника
в горах, этот голос он впервые услышал над шахматной доской богов.
- Хорошо сделано, - сказал этот голос. - Ты победил искушение Отина.
Может, ты и правда мой сын. Но кто знает собственного отца?
12
- Он подвергался искушению, - сказал Скальдфинн. - Что бы ты ни
говорил, Торвин, в нем есть что-то от Отина.
- Это было бы величайшей бойней с тех пор, как люди появились на этих
островах, - добавил Гейрульф. - Франки на берегу устали и были беспомощны.
А английские крестьяне не знали бы милосердия.
Жрецы Пути снова сидели в своем священном круге, вокруг костра и
копья, за увешанными рябиной нитями. Торвин нарвал большие охапки свежих
осенних гроздьев. Яркий алый цвет ягод перекликался с рассветом.
- Такое дело принесло бы нам величайшее зло, - сказал Фарман. - От
такой жертвы нельзя получать добычу. Но англичане не послушали бы нас. Они
ограбили бы мертвых. И тогда против нас были бы и христианский бог, и гнев
Всеобщего Отца.
- Но он не бросил копье, - сказал Торвин. - Сдержался. Поэтому я и
говорю, что он не создание Отина. Когда-то я тоже так считал. Но сейчас
знаю больше.
- Расскажи нам, что ты узнал от его матери, - предложил Скальдфинн.
- Вот что, - начал Торвин. - Нашел я ее легко. В деревне ее мужа,
хеймнара. Она бы не стала со мной разговаривать, но она любит девушку,
хоть та и дочь любовницы. В конце концов она мне все рассказала.
- В основном все было, как рассказывал Сигварт. Хотя он говорил, что
ей нравилось его внимание, а она... Ну, после пережитого неудивительно,
что она говорила о нем только с ненавистью. Но она подтверждает его
рассказ вплоть до того, как они лежали на песке, потом он посадил ее в
лодку, оставил и вернулся к своим людям и к женщинам на берегу.
- А потом, она говорит, это и случилось. За бортом лодки скрипнуло.
Она увидела в темноте маленькую шлюпку, всего лишь скиф, и человека в ней.
Я расспрашивал ее об этом человеке, но она ничего не могла вспомнить.
Средних лет, среднего роста, одет не роскошно, но и не бедно. Она
подумала, что ей пришел на выручку рыбак, поэтому пересела в его шлюпку.
Он отвез ее далеко от берега и потом начал грести вдоль берега, не говоря
ни слова. Она вышла, пошла домой, вернулась к мужу.
- Может, это и был рыбак, - вмешался Фарман. - Точно так же, как морж
был моржом, а лиса - лисой, испугавшей глупого парня.
- Я спрашивал ее - просил ли он награду? Он мог сам отвести ее домой.
Ее родственники заплатили бы ему, даже если бы не заплатил муж. Она
сказала, что он просто оставил ее. Я настаивал, просил ее вспомнить все
подробности. И она сказала еще одно.
- Когда незнакомец подвел лодку к берегу, сказала она, он вытащил
лодку на песок, потом посмотрел на женщину. Она вдруг почувствовала
страшную усталость, легла на водоросли. А когда проснулась, его не было.
Торвин огляделся.
- Так вот, мы не знаем, что произошло, пока она спала. Я сказал бы,
что женщина по каким-то признакам могла бы понять, если ею овладели во
сне, но кто знает? Незадолго до этого с нею был Сигварт. И если бы она
даже что-то заподозрила, то ничего бы не добилась своим рассказом. Но этот
сон заставляет меня задуматься. Скажи мне теперь, - обратился Торвин к
Фарману, - ты, самый мудрый из нас, сколько богов в Асгарде?
Фарман беспокойно заерзал.
- Ты знаешь, Торвин, это неразумный вопрос. Отин, Тор, Фрей, Бальдер,
Хеймдалль, Ньорт, Идунн, Тюр, Локи - о них мы говорим чаще всего. Но в
легендах есть и много других: Витар, Сигун, Улль...
- А Риг? - осторожно спросил Торвин. - Что мы знаем о Риге?
- Это другое имя Хеймдалля, - сказал Скальдфинн.
- Имя, - размышлял Торвин. - Два имени, одни личность. Так мы
слышали. Так вот. Я бы не стал об этом говорить за пределами круга, но
иногда мне кажется, что христиане правы. Существует только один бог. - Он
оглядел удивленные лица. - Но он... принимает разные облики. Или состоит
из частей. И части эти соперничают друг с другом. Так человек может играть
в шахматы сам с собой для забавы. Отин против Локи, Ньорт против Скати,
асы против ванов. Но только вражда между всеми частями, между богами,
гигантами и чудовищами приведет нас к Рагнароку.
- У Отина есть свои способы делать людей сильнее, чтобы однажды они
могли помочь богам в борьбе в гигантами. С этой целью он предает воинов,
избирает самых сильных из них и посылает на смерть. И они ждут в его залах
прихода гигантов.
- Но, может, у Рига тоже есть свой способ. Вы знаете священную
историю? Как Риг прошел через горы, встретил Аи и Эдду, и Эдда зачала от
него тролла. Встретил Афи и Амму, и Амма зачала от него карла. Встретил
Фатира и Мотир, и Мотир зачала ярла. Этот наш ярл тоже был троллом и
карлом. А кто же такой сын ярла?
- Кон Молодой, - ответил Фарман.
- На нашем языке это Kong ungr, то есть конунг.
- Это значит "король", - заметил Фарман.
- Кто может отрицать, что наш ярл сейчас в полном расцвете сил? Он
претворяет в своей жизни историю Рига. Рига в его взаимоотношениях с
человечеством.
- Но зачем Риг делал все это? - спросил Вестмунд, жрец Ньорта. - И в
чем его сила? Признаюсь, я ничего о нем не знаю, кроме рассказанной тобой
истории.
- Он бог идущих вверх, - ответил Торвин. - А сила его в том, что он
делает людей лучше. Не войной, как Отин, а мастерством. Есть еще один
древний рассказ - о Скейфе, отце Скьольда - так сказать, Шиф, Сноп, и сын
его Шильд, Щит. Короли Дании называют себя сыновьями Скьольда, короля
воинов. Но и они помнят, что до короля войны Скьольда был король мира,
который научил людей сеять и жать, а не жить, как животные, охотой. Я
считаю, что сейчас пришел новый Шиф, как бы ни произносить его имя, чтобы
освободить нас от занятий только пахотой и жатвой и от голода между
урожаями.
- И это "тот, кто приходит с Севера", - с сомнением сказал Фарман. -
Не нашей крови и языка. Заключивший союз с христианами. Не этого мы ждали.
- Боги всегда поступают неожиданно, - ответил Торвин.
Шеф следил, как мрачная процессия безоружных франкских воинов вслед
за королем поднимается на корабли, которые отвезут их домой. Альфред
настоял, чтобы вместе с ними отослали не только папского легата и
франкских священников, но и архиепископа Йоркского, его собственного
епископа Даниэля из Винчестера, дьякона Эркенберта и вообще всех
английских священников, не сопротивлявшихся захватчикам. Даниэль
выкрикивал угрозы вечных мук и отречения, но Альфред оставался неумолим.
- Если ты изгоняешь меня из своего стада, - сказал он, - я заведу
собственное. С лучшими пастырями. И с собаками с острыми зубами.
- Они будут вечно ненавидеть тебя, - сказал ему Шеф.
- Еще одно общее у нас, - ответил Альфред.
Так они и договорились.
Оба одиночки, ни у кого нет наследников. Они станут соправителями,
Альфред правит к югу от Темзы, Шеф - к северу до самого Хамбера, за
которым все еще Рагнарсоны с их притязаниями. Каждый назвал другого своим
