Гарри Гаррисон.
Стальная крыса поет блюз
Гарри Гаррисон. "Стальная Крыса поет блюз."
Harry Harrison "The Stainless Steel Rat Sings the Blues."
(c) 1994 by Harry Harrison
перевод 1997 Г.Л. Корчагин
Глава 1
Непростое это занятие - ходить по стенам, а уж прогулка по потолку
казалась и вовсе невозможной. До тех пор, пока я не сообразил, что выбрал не
тот способ. Стоило чуточку пошевелить извилинами, и все прояснилось. Держась
руками за потолок, я не мог передвигать ноги, а посему отключил
молекусвязные перчатки и свесился макушкой вниз. Теперь только подошвы
ботинок притягивали меня к штукатурке. В голову сей же момент с напором
хлынула кровь, и сопутствовали ей тошнота и ощущение превеликого неудобства.
Что я тут делаю, зачем свисаю с потолка вниз головой, наблюдая, как
станок подо мной штампует монеты в пятьсот тысяч кредитов, и внимая их
упоительному позвякиванью при падении в корзины? По-моему, ответ
самоочевиден. Я чуть не свалился на станок, когда отключил питание на одном
ботинке. Взмахнув ногой в великанском шаге, я снова грохнул подошвой о
потолок и тотчас включил питание; поле, испускаемое генератором в ботинке -
то самое поле, что соединяет молекулы труг с другом, - превратило мою ногу
в часть потолка. Разумеется, на время работы генератора.
Еще несколько огромных шагов - и я над корзинами. Тщетно не замечая
головокружения, я ощупал громадный до безобразия пояс и вытянул из пряжки
бечеву с фишкой на конце. Сложившись пополам, дотянулся до потолка рукой,
прижал фишку к штукатурке, включил. Молекусвязное поле вцепилось в потолок
бульдожьей хваткой и позволило мне освободить ногу - чтобы повисеть,
качаясь, правым боком вверх, и дождаться, пока от багровой физиономии
оттечет кровь.
- Действуй, Джим, - посоветовал я себе, - нечего тут болтаться. В
любую секунду может подняться тревога.
Словно уловив намек, засверкали лампы, и стены затряслись от рева
сирены, которому позавидовал бы Гаргантюа. Я не объяснял себе, что и как
надо делать - не было времени. Палец сам вдавил кнопку на пряжке, и
невероятно прочная, практически невидимая мономолекулярная леска быстро
опустила меня к корзине. Как только мои загребущие лапы со звоном утонули в
монетах, я застыл в воздухе, распахнул атташе-кейс и зачерпнул им, точно
ковшом экскаватора, целую гору кругленьких сияющих милашек. Пока крошечный
мотор выбирал леску, поднимая меня к потолку, я захлопнул "дипломат" и
щелкнул замком. Наконец моя подошва снова намертво прилипла к штукатурке, и
я отключил подъемное устройство. В этот момент внизу отворилась дверь.
- Сюда кто-то совался! - закричал охранник, тыча оружием перед собой.
- На двери сигнализация вырублена!
- Может, ты и прав, да только я никого не вижу, - изрек его напарник.
Они глянули под ноги и по сторонам. Но не вверх. Я надеялся на лучшее и
готовился к худшему, ощущая, как от подбородка ко лбу струится пот. И с
ужасом смотрел, как о шлем охранника разбиваются капли.
- В другой цех! - выкрикнул он, заглушив щелчок очередной капли пота.
Они рванули вон, дверь хлопнула, я прошел по потолку, съехал по стене и
обмяк в изнеможении на полу.
- Десять секунд, - предупредил я себя.
Выживание - суровая школа. Идея, показавшаяся мне в свое время
недурной, возможно, и впрямь была недурной. В свое время. Но сейчас я
испытывал раскаяние - дернула же меня нелегкая посмотреть те новости!
Торжественное открытие нового монетного двора на Пасконжаке -
планете, частенько именуемой Монетным Двором... Первые в истории
человечества монеты достоинством в полмиллиона кредитов... Приглашены
знаменитости и пресса.
На меня это подействовало, как на спринтера - хлопок стартового
пистолета. Через неделю я прошел таможенный контроль пасконжакского
космодрома с чемоданом в руке и удостоверением репортера ведущего агентства
новостей в кармане. Армия вооруженных охранников и уймища защитных устройств
не охладили мою психопатическую одержимость. С таким чемоданом я мог не
бояться никаких датчиков - чем ты его ни просвечивай, он все равно будет
демонстрировать ложное содержимое. Оттого-то поступь моя была воздушна, а
улыбка - широка.
Но теперь мое лицо обзавелось пепельным оттенком, а ноги предательски
дрожали, когда я заставил себя встать на них.
"Ты должен выглядеть спокойным и собранным, - проговорил я в уме. - И
думать о чем-нибудь невинном".
Я проглотил успокаивающе-собирающую таблетку мгновенного действия и
направился к двери. Шаг, другой, третий... И вот глаза лучатся
самоуверенностью, походка обретает чинность, а сознание - чистоту. Надеваю
очки в оправе, густо усаженной "алмазами", и гляжу сквозь дверь.
Ультразвуковое изображение идеально четким не назовешь, но можно разглядеть
силуэты спешащих мимо людей, а больше ничего и не требуется. Когда
промелькнул последний силуэт, я отпер дверь, проскользнул в нее и позволил
ей затвориться за моей спиной.
Невдалеке охранники, вопя и размахивая оружием, гнали по коридору толпу
моих коллег-журналистов. Я отвернулся и твердым шагом двинулся в
противоположном направлении. Свернул за угол... Постовой опустил ружье, дуло
уперлось в пряжку моего пояса.
- La necesejo estas ci tie? - Я изобразил чарующую улыбку.
- Че ты вякнул? Ты че тут делаешь?
- Вот как? - Я фыркнул распяленными ноздрями. - Весьма низкий
уровень образования. В частности, знание эсперанто оставляет желать лучшего.
Правильно?
- Пра-ально. А ну, вали отсюдова!
- О, вы так любезны!
Я повернулся и скромненько удалился на три шага, прежде чем смысл
ситуации проник в его вялые синапсы.
- Эй, ты! А ну назад!
Я остановился, повернулся и показал мимо него.
- Что, туда?
Газовый баллончик, спрятанный у меня в ладони, коротко прошипел.
Охранник закрыл глаза и повалился на пол. Я выхватил ружье из его
обессилевших рук... и сразу положил на мерно вздымающуюся грудь. На что оно
мне? Я отошел от охранника, открыл дверь на аварийную лестницу, закрыл ее за
собой, привалился спиной к створкам и очень глубоко вдохнул. Затем извлек из
репортерского бювара карту и водрузил палец на значок, отмечающий лестницу.
Так. Теперь вниз, в кладовку... Но внизу кто-то ходит! Значит, вверх.
Тихо-тихо, благо подошвы мягкие. Все нормально, в плане есть и такой
вариант. Конечно, лучше всего - двигаться к выходу вместе с толпой, но раз
уж выбирать не приходится, можно и вверх... на пять или шесть маршей, на
последнюю площадку перед дверью с табличкой "КРОВ", что на языке туземцев,
вероятно, означает "крыша". Непростая дверка, целых три охранных
устройства... Обезвредив их, я раздвинул створки и проскочил между ними.
Огляделся. Крыша как крыша, со всем, что положено крыше: резервуарами для
воды, вентиляционными шахтами, кондиционерами и солидной дымовой трубой,
выдыхающей грязь. Лучше и быть не может.
Я со звоном ссыпал деньги в мешок, а следом за ними побросал все
снасти, способные меня скомпрометировать. Переломил пряжку ремня, извлек
катушку с моторчиком и молекусвязной фишкой. Сунул ее в мешок, вытянул фишку
наружу, затянул горловину мешка и завязал. Опустил его в дымоход на глубину
руки и прикрепил изнутри к трубе подъемное устройство.
Готово! Остается лишь выждать, пока уляжется суматоха, и вернуться за
добычей. Можно, если хотите, назвать это вкладом до востребования.
Затем, вооруженный одной невинностью, я вернулся к лестнице и спустился
на первый этаж.
Дверные створки медленно и беззвучно раздвинулись и сошлись. За ними
стоял охранник - спиной ко мне и так близко, что можно дотянуться рукой.
Что я и сделал, да еще похлопал его во плечу. Он с визгом отскочил,
развернулся и вскинул ружье.
- Простите, не хотел вас побеспокоить, - вежливо сказал я, - но
боюсь, я потерял своих коллег. Вы не знаете, где сейчас все журналисты?
- Сержант, я тут сцапал одного, - пробормотал он в микрофон,
укрепленный на плече. - Ага, это я, рядовой Измет, одиннадцатый пост. Так
точно. Есть задержать. - Он навел на меня ствол. - Не вздумай рыпаться!
- Уверяю вас, это совершенно не входит в мои намерения!
Я полюбовался ногтями, снял с пиджака несколько пылинок и засвистал
веселый мотивчик, стараясь не обращать внимание на подрагивающее дуло.
Наконец раздался частый топот множества ног, и нас атаковал взвод под
предводительством мрачного сержанта.
- Добрый день, сержант. Вас не затруднит объяснить, почему в меня
целится этот солдат? Нет, лучше скажите, почему вы все в меня целитесь?
- Изъять "дипломат"! Надеть наручники! Увести! Немногословный он
парень, этот сержант. На картах, розданных журналистам, не был отмечен лифт,
в который меня затолкали. Как и не было на них даже намека на многочисленные
ярусы под первым этажом. Подземелье Бог знает на какую глубину уходило в
планетное чрево. По моим барабанным перепонкам шарахнуло давлением. Мы
проезжали ярус за ярусом, и вскоре я сбился со счета, но их числу
определенно позавидовал бы любой небоскреб. От мысли, что я откусил гораздо
больше, чем способен прожевать, мой желудок съежился. Наконец меня
вышвырнули из лифта, провели по коридору, перегороженному на каждом шагу
решетчатыми воротами, и втолкнули в помещение особенно мрачного вида - с
традиционно голыми стенами, лампами без абажуров и жесткой табуреткой. Я
тяжко вздохнул и сел. Мои попытки завязать разговор остались без внимания,
как и предъявление репортерского пропуска. Впрочем, его у меня забрали
вместе с ботинками, а следом за ними отправилась и одежда. Я накинул халат
из черной колючей мешковины и более не старался разговорить охранников.
Честно говоря, мой боевой дух в те минуты пребывал не на высоте и падал
все ниже по мере того, как слабело действие успокаивающе-собирающей
таблетки. Как раз в тот миг, когда он шлепнулся на самое дно,
громкоговоритель неразборчиво пробулькал несколько приказов, и меня в спешке
препроводили по коридору в другой кабинет - с точно такими же голыми
лампами и табуретом. Но здесь обстановку дополнял металлический стол, и еще
больше металла было в глазах офицера, который восседал за ним. Вперив в меня
весьма красноречивый взгляд, он указал на мою расчлененную одежду,
"дипломат" и обувь.
- Меня зовут полковник Неуредан, и я тебе не завидую.
- Вы со всеми журналистами-межпланетниками обращаетесь подобным
образом?
- Никакой ты не журналист, - изрек он с теплотой двух жерновов,
трущихся друг о друга.
- Документы липовые. Кроме того, у тебя в ботинках молекусвязные
генераторы.
- Разве их ношение запрещено законом?
- Здесь, на Пасконжаке, запрещено. Наш закон карает за все, что
угрожает безопасности Монетного Двора и выпускаемых им межпланетных
кредитов.
- Но ведь я ничего плохого не сделал!
- Все, что ты сделал, плохо. Подделка документов - раз. Нелегальное
проникновение на охраняемую территорию - два. Усыпление охранника - три.
Любое из этих преступлений учтено нашим уголовным кодексом. Четырнадцать
пожизненных сроков - вот что тебе светит! - От его голоса, и без того
угрюмого, повеяло могильной жутью. - И даже кое-что похуже.
- Шутите? Что может быть хуже четырнадцати пожизненных сроков?
Как ни силился я держать себя в руках, голос мой прозвучал надтреснуто.
- Смертная казнь. Кража на Монетном Дворе карается смертью.
- Но ведь я ничего не украл! Проклятый голос! Дрожит, чтоб его!
