знаменитости и пресса.
На меня это подействовало, как на спринтера -- хлопок стартового
пистолета. Через неделю я прошел таможенный контроль пасконжакского
космодрома с чемоданом в руке и удостоверением репортера ведущего агентства
новостей в кармане. Армия вооруженных охранников и уймища защитных устройств
не охладили мою психопатическую одержимость. С таким чемоданом я мог не
бояться никаких датчиков -- чем ты его ни просвечивай, он все равно будет
демонстрировать ложное содержимое. Оттого-то поступь моя была воздушна, а
улыбка -- широка.
Но теперь мое лицо обзавелось пепельным оттенком, а ноги предательски
дрожали, когда я заставил себя встать на них.
"Ты должен выглядеть спокойным и собранным, -- проговорил я в уме. -- И
думать о чем-нибудь невинном".
Я проглотил успокаивающе-собирающую таблетку мгновенного действия и
направился к двери. Шаг, другой, третий... И вот глаза лучатся
самоуверенностью, походка обретает чинность, а сознание -- чистоту. Надеваю
очки в оправе, густо усаженной "алмазами", и гляжу сквозь дверь.
Ультразвуковое изображение идеально четким не назовешь, но можно разглядеть
силуэты спешащих мимо людей, а больше ничего и не требуется. Когда
промелькнул последний силуэт, я отпер дверь, проскользнул в нее и позволил
ей затвориться за моей спиной.
Невдалеке охранники, вопя и размахивая оружием, гнали по коридору толпу
моих коллег-журналистов. Я отвернулся и твердым шагом двинулся в
противоположном направлении. Свернул за угол... Постовой опустил ружье, дуло
уперлось в пряжку моего пояса.
-- La necesejo estas ci tie? -- Я изобразил чарующую улыбку.
-- Че ты вякнул? Ты че тут делаешь?
-- Вот как? -- Я фыркнул распяленными ноздрями. -- Весьма низкий
уровень образования. В частности, знание эсперанто оставляет желать лучшего.
Правильно?
-- Пра-ально. А ну, вали отсюдова!
-- О, вы так любезны!
Я повернулся и скромненько удалился на три шага, прежде чем смысл
ситуации проник в его вялые синапсы.
-- Эй, ты! А ну назад!
Я остановился, повернулся и показал мимо него.
-- Что, туда?
Газовый баллончик, спрятанный у меня в ладони, коротко прошипел.
Охранник закрыл глаза и повалился на пол. Я выхватил ружье из его
обессилевших рук... и сразу положил на мерно вздымающуюся грудь. На что оно
мне? Я отошел от охранника, открыл дверь на аварийную лестницу, закрыл ее за
собой, привалился спиной к створкам и очень глубоко вдохнул. Затем извлек из
репортерского бювара карту и водрузил палец на значок, отмечающий лестницу.
Так. Теперь вниз, в кладовку... Но внизу кто-то ходит! Значит, вверх.
Тихо-тихо, благо подошвы мягкие. Все нормально, в плане есть и такой
вариант. Конечно, лучше всего -- двигаться к выходу вместе с толпой, но раз
уж выбирать не приходится, можно и вверх... на пять или шесть маршей, на
последнюю площадку перед дверью с табличкой "КРОВ", что на языке туземцев,
вероятно, означает "крыша". Непростая дверка, целых три охранных
устройства... Обезвредив их, я раздвинул створки и проскочил между ними.
Огляделся. Крыша как крыша, со всем, что положено крыше: резервуарами для
воды, вентиляционными шахтами, кондиционерами и солидной дымовой трубой,
выдыхающей грязь. Лучше и быть не может.
Я со звоном ссыпал деньги в мешок, а следом за ними побросал все
снасти, способные меня скомпрометировать. Переломил пряжку ремня, извлек
катушку с моторчиком и молекусвязной фишкой. Сунул ее в мешок, вытянул фишку
наружу, затянул горловину мешка и завязал. Опустил его в дымоход на глубину
руки и прикрепил изнутри к трубе подъемное устройство.
Готово! Остается лишь выждать, пока уляжется суматоха, и вернуться за
добычей. Можно, если хотите, назвать это вкладом до востребования.
Затем, вооруженный одной невинностью, я вернулся к лестнице и спустился
на первый этаж.
Дверные створки медленно и беззвучно раздвинулись и сошлись. За ними
стоял охранник -- спиной ко мне и так близко, что можно дотянуться рукой.
Что я и сделал, да еще похлопал его во плечу. Он с визгом отскочил,
развернулся и вскинул ружье.
-- Простите, не хотел вас побеспокоить, -- вежливо сказал я, -- но
боюсь, я потерял своих коллег. Вы не знаете, где сейчас все журналисты?
-- Сержант, я тут сцапал одного, -- пробормотал он в микрофон,
укрепленный на плече. -- Ага, это я, рядовой Измет, одиннадцатый пост. Так
точно. Есть задержать. -- Он навел на меня ствол. -- Не вздумай рыпаться!
-- Уверяю вас, это совершенно не входит в мои намерения!
Я полюбовался ногтями, снял с пиджака несколько пылинок и засвистал
веселый мотивчик, стараясь не обращать внимание на подрагивающее дуло.
Наконец раздался частый топот множества ног, и нас атаковал взвод под
предводительством мрачного сержанта.
-- Добрый день, сержант. Вас не затруднит объяснить, почему в меня
целится этот солдат? Нет, лучше скажите, почему вы все в меня целитесь?
-- Изъять "дипломат"! Надеть наручники! Увести! Немногословный он
парень, этот сержант. На картах, розданных журналистам, не был отмечен лифт,
в который меня затолкали. Как и не было на них даже намека на многочисленные
ярусы под первым этажом. Подземелье Бог знает на какую глубину уходило в
планетное чрево. По моим барабанным перепонкам шарахнуло давлением. Мы
проезжали ярус за ярусом, и вскоре я сбился со счета, но их числу
определенно позавидовал бы любой небоскреб. От мысли, что я откусил гораздо
больше, чем способен прожевать, мой желудок съежился. Наконец меня
вышвырнули из лифта, провели по коридору, перегороженному на каждом шагу
решетчатыми воротами, и втолкнули в помещение особенно мрачного вида -- с
традиционно голыми стенами, лампами без абажуров и жесткой табуреткой. Я
тяжко вздохнул и сел. Мои попытки завязать разговор остались без внимания,
как и предъявление репортерского пропуска. Впрочем, его у меня забрали
вместе с ботинками, а следом за ними отправилась и одежда. Я накинул халат
из черной колючей мешковины и более не старался разговорить охранников.
Честно говоря, мой боевой дух в те минуты пребывал не на высоте и падал
все ниже по мере того, как слабело действие успокаивающе-собирающей
таблетки. Как раз в тот миг, когда он шлепнулся на самое дно,
громкоговоритель неразборчиво пробулькал несколько приказов, и меня в спешке
препроводили по коридору в другой кабинет -- с точно такими же голыми
лампами и табуретом. Но здесь обстановку дополнял металлический стол, и еще
больше металла было в глазах офицера, который восседал за ним. Вперив в меня
весьма красноречивый взгляд, он указал на мою расчлененную одежду,
"дипломат" и обувь.
-- Меня зовут полковник Неуредан, и я тебе не завидую.
-- Вы со всеми журналистами-межпланетниками обращаетесь подобным
образом?
-- Никакой ты не журналист, -- изрек он с теплотой двух жерновов,
трущихся друг о друга.
-- Документы липовые. Кроме того, у тебя в ботинках молекусвязные
генераторы.
-- Разве их ношение запрещено законом?
-- Здесь, на Пасконжаке, запрещено. Наш закон карает за все, что
угрожает безопасности Монетного Двора и выпускаемых им межпланетных
кредитов.
-- Но ведь я ничего плохого не сделал!
-- Все, что ты сделал, плохо. Подделка документов -- раз. Нелегальное
проникновение на охраняемую территорию -- два. Усыпление охранника -- три.
Любое из этих преступлений учтено нашим уголовным кодексом. Четырнадцать
пожизненных сроков -- вот что тебе светит! -- От его голоса, и без того
угрюмого, повеяло могильной жутью. -- И даже кое-что похуже.
-- Шутите? Что может быть хуже четырнадцати пожизненных сроков?
Как ни силился я держать себя в руках, голос мой прозвучал надтреснуто.
-- Смертная казнь. Кража на Монетном Дворе карается смертью.
-- Но ведь я ничего не украл! Проклятый голос! Дрожит, чтоб его!
-- Очень скоро мы это выясним. Приняв решение чеканить пятисоттысячные
монеты, мы надлежащим образом позаботились об их защите. Подсыпали в
материал микроскопические приемники, улавливающие особый сигнал на особой
частоте. А еще -- звуковые устройства, выдающие их местонахождение.
-- Ну и глупо! --заявил я с ничем не обоснованной бравадой. -- Здесь
это не сработает. Столько монет...
-- Все они уже в надежном хранилище под десятью футами свинца. Если
хоть одна монета -- снаружи, мы ее услышим.
Будто в подтверждение его слов вдали раздался колокольный звон.
Железную физиономию моего инквизитора украсила ледяная улыбка.
-- Это они, -- вымолвил он.
Мы просидели в молчании несколько долгих минут. Наконец раскрылась
дверь и знакомые охранники бросили на стол знакомый мешок. Офицер взял его
за уголок, медленно приподнял, и на стол со звоном посыпались монеты.
-- Так вот они какие! А я и не...
-- Молчать! -- громыхнул полковник. -- Они похищены из чеканного цеха.
Найдены в трубе плавильной печи вместе с орудиями преступления.
-- Ничего не доказывает.
-- Все доказывает!
Он метнулся ко мне с проворством змеи, схватил за руки и хлопнул ими по
прозрачной пластине на столе. Над ней тотчас возникла голограмма моих
отпечатков.
-- На монетах нашлись "пальчики"? -- спросил он, оглядываясь через
плечо.
-- Сколько угодно, -- ответил призрачный голос. На столе отъехала
крышка ящичка, явив нашим глазам что-то вроде фотоснимков. Полковник
рассмотрел снимки и, опуская их в щель возле пластины, снова согрел меня
улыбкой айсберга. В воздухе образовалась вторая голограмма. Подчиняясь
прикосновению офицерского пальца к пульту управления, она подплыла к первой
и наложилась на нее.
Изображения померцали и слились воедино.
-- Совпадают! -- торжественно заключил Неуредан. -- Если хочешь, можешь
представиться, чтобы мы правильно высекли на обелиске твое имя.
-- При чем тут обелиск?! И при чем тут смертная казнь? Это противоречит
галактическим законам!
-- Здесь галактические законы не действуют, - произнес он назидательным
тоном кладбищенского сторожа. -- Здесь действуют только законы Монетного
Двора. Его приговор обжалованию не подлежит.
-- А как же суд... -- промямлил я, и в голове заплясали видения:
адвокаты, присяжные, кассации, апелляции...
В его голосе не было и тени сочувствия, а с яйца бесследно исчезла даже
улыбка айсберга.
-- На Монетном Дворе кража карается на месте преступления. Суд
проводится после исполнения приговора.
Глава 2
Я еще совсем молод но вряд ли состарюсь. Вступая на преступную стезю,
человек подчас здорово сокращает свой жизненный срок.
...И вот я здесь, и хотя мне нет и двадцати, я успел повоевать на двух
войнах, побывать в плену и под ружьем, пережить трагическую кончину моего
лучшего друга Слона и познакомиться с впечатляющей личностью -- великим
искусственным разумом по имени Марк Четвертый. Неужели это все? Неужели в
моей жизни больше ничего не случится?
-- Черта с два! -- выкрикнул я.
Два охранника еще крепче сжали мои руки и поволокли меня по коридору.
Третий вооруженный конвоир прошел вперед и отпер камеру, а тот, что замыкал
шествие, двинул меня стволом по почкам. Они были хорошо натасканы и не
считали ворон. И смотрелись весьма внушительно -- рослые такие, упитанные. А
я был невысок и худощав и вдобавок съежился от страха.
Как только отворилась дверь камеры, охранник с ключами повернулся ко
мне и отомкнул наручники. И крякнул, когда я двинул его коленом в живот. Он
