попытался перескочить через баррикаду; в другом случае три гуна
объединенными усилиями навалились на нее, они разбегались и бились о
столбы, а пилигримы изнутри в страхе смотрели на них.
Кьюджел подошел, коснулся горящей веткой одной из налегающих фигур и
вызвал крик боли; просунулась огромная серая рука. Кьюджел отпрыгнул.
Баррикада выдержала, звери скоро начали ссориться и ушли.
Вечером третьего дня пилигримы подошли к слиянию Аска с большой
медленной рекой, которую Гарстанг назвал Скамандер. Поблизости росли
большие бальдамы, сосны и дубы. С помощью местных дровосеков свалили
деревья, обрубили ветви и стащили к воде, где соорудили плот. Все
пилигримы взошли на него, плот шестами направили в течение, и он спокойно
и молча поплыл вниз.
Пять дней плот плыл по широкому Скамандеру, иногда берегов почти не
было видно, иногда плот проходил мимо зарослей тростника вблизи берега.
Делать было нечего, и пилигримы затевали долгие споры, и различие мнений
по любому вопросу было значительным. Часто разговор касался метафизических
тайн или тонкостей принципов гилфигизма.
Субукул, наиболее ревностный пилигрим, в подробностях объяснял свое
кредо. В основном он разделял ортодоксальную гилфигитскую теософию, в
которой Зо Зам, восьмиголовый бог, создав космос, отрубил себе палец на
ноге, и из него возник Гилфиг, а из капель крови возникли восемь рас
человечества. Родемаунд, скептик, нападал на эту доктрину:
- А кто создал этого твоего предполагаемого "создателя"? Другой
"создатель"? Гораздо проще предполагать конечный продукт: в данном случае
гаснущее солнце и умирающую землю.
На что Субукул в сокрушительном опровержении цитировал гилфигитский
текст.
Некто по имени Бланер стойко проповедовал собственную веру. Он
считал, что солнце - это клетка в теле гигантского божества, которое
создало космос в процессе, аналогичном росту лишайника на камне.
Субукул считал это положение слишком усложненным.
- Если солнце клетка, то какова тогда природа земли?
- Крошечное животное, извлекающее пропитание, - ответил Бланер. -
Такие взаимоотношения известны повсюду и не должны вызывать удивления.
- Но что тогда нападает на солнце? - презрительно спросил Витц. -
Другое маленькое животное?
Бланер начал подробное объяснение своей веры, но вскоре был прерван
Праликсусом, высоким худым человеком с пронзительными зелеными глазами.
- Послушайте меня: я все знаю. Моя доктрина - сама простота. Возможно
огромное количество условий и еще больше существует возможностей. Наш
космос - это возможное состояние: он существует. Почему? Время бесконечно,
и поэтому любое возможное состояние должно осуществиться. Поскольку мы
живем в данной возможности и о других ничего не знаем, мы дерзко и
высокомерно приписываем себе свойства исключительности. По правде говоря,
любая возможная вселенная существует, и не единожды.
- Я склоняюсь к аналогичной доктрине, хотя и являюсь убежденным
гилфигитом, - заявил теоретик Гасмайр. - Моя философия предполагает
последовательность создателей, причем каждый абсолютен в пределах своих
прав. Перефразируя ученого собрата Праликсуса, если божество возможно, оно
должно существовать! Только невозможные божества не существуют!
Восьмиголовый Зо Зам, отрубивший Свой Божественный Мизинец, возможен,
следовательно, он существует, что и подтверждается гилфигитским текстом!
Субукул замигал, открыл рот, собираясь возразить, но снова закрыл.
Скептик Родемаунд отвернулся и стал смотреть на воды Скамандера.
Гарстанг, сидя в стороне, задумчиво улыбнулся.
- А ты, Кьюджел Умник, на этот раз ты молчалив. Какова твоя вера?
- Я новичок, - признался Кьюджел. - Я усвоил множество точек зрения,
и каждая по-своему истинна: у жрецов в Храме Теологии, у волшебной птицы,
достающей сообщение из ящика, у постящегося отшельника, который выпил
бутылку розового эликсира, которую я ему дал в шутку. В результате
получились противоречивые версии, но все исключительной глубины. Мой
взгляд на мир, таким образом, синкретичен.
- Интересно, - сказал Гарстанг. - Лодермюльх, а ты?
- Ха! - проворчал Лодермюльх. - Видишь дыру в моей одежде? Я не могу
объяснить, как она появилась. Еще меньше я могу объяснить существование
вселенной.
Заговорили другие. Колдун Войонд определил известный космос как тень
мира, которым правят призраки, сами в своем существовании зависящие от
психической энергии людей. Набожный Субукул отверг эту схему, как
противоречащую Протоколам Гилфига.
Спор продолжался бесконечно. Кьюджел и еще несколько человек, включая
Лодермюльха, соскучились и начали играть на деньги, используя кости, карты
и фишки. Ставки, вначале номинальные, начали расти. Лодермюльх сначала
немного выигрывал, потом проиграл гораздо большую сумму, а Кьюджел между
тем выигрывал ставку за ставкой. Вскоре Лодермюльх бросил кости, схватил
Кьюджела за руку, потряс ее, и из рукава вывалилось несколько аналогичных
костей.
- Ну, - взревел Лодермюльх, - что у нас здесь? Я заметил
мошенничество, и вот доказательство! Немедленно верни мои деньги!
- Как ты можешь так говорить? - возмутился Кьюджел. - Почему ты ко
мне придираешься? Я ношу кости - ну и что? Или мне нужно было бросить свою
собственность в Скамандер, прежде чем приниматься за игру? Ты унижаешь мою
репутацию.
- Что мне до этого? - возразил Лодермюльх. - Я хочу вернуть свои
деньги.
- Невозможно, - ответил Кьюджел. - Несмотря на всю твою болтовню, ты
ничего не доказал.
- Доказательства? - взревел Лодермюльх. - А разве нужны еще
доказательства? Посмотрите на эти кости, на одних одинаковые обозначения
на трех сторонах, другие катятся с большим усилием, потому что отяжелены с
одного конца.
- Всего лишь любопытные редкости, - объяснил Кьюджел. Он указал на
колдуна Войонда, который внимательно слушал. - Вот человек с острым глазом
и умом; спроси у него, видел ли он какие-нибудь незаконные действия.
- Ничего не видел, - объявил Войонд. - По моему мнению, Лодермюльх
поторопился со своими обвинениями.
Гарстанг, слушавший спор, вышел вперед. Он заговорил голосом,
одновременно рассудительным и умиротворяющим:
- В такой группе, как наша, очень важно взаимное доверие, мы ведь все
гилфигиты. Не может быть и речи о злобе и обмане. Разумеется, друг
Лодермюльх, ты неправильно оценил действия нашего друга Кьюджела.
Лодермюльх хрипло рассмеялся.
- Если такое поведение отличает особо набожных, я рад, что не
отношусь к таким! - С этими словами он отошел в угол плота, сел и с
отвращением и злобой посмотрел на Кьюджела.
Гарстанг расстроенно покачал головой.
- Боюсь, Лодермюльх чувствует себя оскорбленным. Вероятно, Кьюджел,
чтобы восстановить дружеские отношения между вами, ты вернешь золото...
Кьюджел резко отказался.
- Это вопрос принципа. Лодермюльх покусился на самое ценное мое
достояние - на мою честь.
- Такое отношение похвально, - сказал Гарстанг, - а Лодермюльх повел
себя бестактно. Но ради дружбы... нет? Ну, что ж, не могу спорить. Гм.
Всегда возникают неприятности. - Качая головой, он удалился.
Кьюджел собрал свой выигрыш, подобрал кости, которые Лодермюльх
вытряс у него из рукава.
- Неприятный инцидент, - сказал он Войонду. - Деревенщина, этот
Лодермюльх! Всех оскорбил; все прекратили игру.
- Вероятно, потому, что к тебе перешли все деньги, - предположил
Войонд.
Кьюджел с удивленным видом рассматривал свой выигрыш.
- Никогда не думал, что выиграю так много! Может, примешь часть
суммы, чтобы мне было легче нести?
Войонд согласился, и деньги перешли из рук в руки.
Вскоре после этого, когда плот спокойно плыл по реке, солнце тревожно
вздрогнуло. Пурпурная пленка, похожая на тусклое пятно, возникла на его
поверхности, потом исчезла. Некоторые пилигримы в тревоге и страхе с
криками забегали по плоту.
- Солнце темнеет! Готовьтесь к холоду!
Гарстанг, однако, успокаивающе поднял руки.
- Успокойтесь все! Дрожь прошла, солнце прежнее!
- Подумайте! - с жаром сказал Субукул. - Неужели Гилфиг позволит
совершиться катастрофе как раз в то время, как мы плывем на поклонение
Черному Обелиску?
Все успокоились, хотя каждый по-своему интерпретировал это событие.
Смотритель Витц увидел в этом аналогию с временным отказом зрения;
проходит, когда несколько раз мигнешь. Войонд объявил:
- Если мы благополучно доберемся до Эрзы Дамат, я обещаю следующие
четыре года посвятить планам восстановления прежней силы солнца! -
Лодермюльх мрачно заметил, что ему все равно: пусть солнце темнеет и
пилигримы ощупью добираются на Светлый обряд.
Но солнце светило, как и прежде. Плот спокойно плыл по великому
Скамандеру; берега стали такими низкими и лишенными растительности, что
казались темными линиями на горизонте. День прошел, и солнце, казалось,
опускается прямо в реку, испуская темно-багровый свет, который постепенно
тускнел и темнел по мере исчезновения солнца.
В сумерках разожгли костер, вокруг него собрались пилигримы и
поужинали. Говорили о потемнении солнца, много было рассуждений
эсхатологического характера. Субукул считал, что вся ответственность за
жизнь, смерть и будущее принадлежит Гилфигу. Хакст, однако, заявил, что
чувствовал бы себя спокойнее, если бы Гилфиг прежде проявлял больше
искусства в управлении делами мира. На какое-то время разговор стал
оживленнее. Субукул обвинил Хакста в поверхностности, а Хакст использовал
такие слова, как "слепая вера" и "унижение". Гарстанг вмешался, заявив,
что никому не известны все факты и что Светлый обряд у Черного Обелиска
может прояснить вопрос.
На следующее утро впереди заметили большую плотину - ряд прочных
столбов перегораживал реку и не давал плыть дальше. В одном месте был
проход, но его перекрывала тяжелая железная цепь. Пилигримы подвели плот к
этому проходу и бросили камень, который служил им якорем. Из расположенной
поблизости хижины появился фанатик, тощий, длинноволосый, в изорванной
черной одежде; он размахивал железным посохом. С плотины он угрожающе
посмотрел на пилигримов.
- Возвращайтесь! - закричал он. - Проход по реке в моей власти: я
никому не позволяю пройти!
Вперед выступил Гарстанг.
- Прошу о снисходительности! Мы пилигримы, направляемся на Светлый
обряд в Эрзу Дамат. Если необходимо, мы заплатим за право прохода, хотя
надеемся на твое великодушие.
Фанатик хрипло рассмеялся и взмахнул своим железным посохом.
- Мою плату нельзя уменьшить! Я требую жизни самого злого в вашем
обществе, и вы все должны продемонстрировать свои достоинства! - Расставив
ноги, в развевающемся на ветру плаще, он сверху вниз смотрел на плот.
Пилигримы забеспокоились, украдкой поглядывали друг на друга.
Поднялся ропот, превратившийся в конце концов в смесь заявлений и
требований. Громче всех слышался скрипучий голос Гасмайра:
- Я не могу быть самым злым! Жизнь моя полна милосердия и аскетизма,
и во время игры я не участвовал в этом низком развлечении.
Другой голос:
- Я еще более добродетелен, я питаюсь только сухими бобами, чтобы не
отнимать ни у кого жизнь.
Третий:
- Я еще более благочестив, я ем только кожуру от бобов и упавшую с
деревьев кору, чтобы не уничтожать даже растительную жизнь.
Еще один:
- Мой желудок отказывается принимать овощи, но я провозглашаю те же
благородные идеи и позволяю только мясу погибших животных касаться своих
