по холму одновременно взорвались три купола. Ябадзины взрывали свой город.
Я слишком отстал. Передо мной никаких живых целей. Чтобы их отыскать,
нужно бежать вперед. Ни у кого из ябадзинов нет защитных костюмов. Я
нащупал регулятор и уменьшил энергию луча лазера. Пробежал мимо Абрайры и
здания, в котором скрылся Мавро. Абрайра что-то крикнула и побежала за
мной.
Я пробежал по улице мимо десятка компадрес в зеленой броне, которые
методично обстреливали два горящих здания, словно там скрываются ябадзины,
мимо полных наемниками машин, поливавших город на полкилометра плазмой.
Я пробежал два квартала делового района, царапая голые ноги. Три
молодых японца выбежали из здания, я выстрелил им в спины и повернулся,
чтобы взглянуть, где мои компадрес. И вдруг понял, что рядом со мной
никого из компадрес нет: я на передней линии, и впереди улицы залиты
плазмой. Я могу перебить всех.
Я закричал, взглянул вверх по холму, и вдруг из двери купола выбежала
женщина. На ней синий костюм, как у чиновника, кожа светло-желтая,
усеянная кровавыми точками, под глазами темные круги. Глазные складки
сильно подчеркнуты, черные волосы зачесаны назад. Она опустила взгляд и
посмотрела на лазерное ружье. Потом принялась возиться с собственным
лазером, нацеливая его на меня.
Я выстрелил и провел огненную полосу по ее грудной клетке. Она
удивленно открыла рот и смотрела на меня, словно знала, что она уже
мертва. Потом упала, уступая мне дорогу, вытянулась. И в этот момент у
меня закружилась голова, сердце гулко забилось, и я достиг состояния
Мгновенности. Женщина падала, глаза ее в последний раз закатились, ружье
она отбросила и оно повисло в воздухе. По улицам катились волны дыма, они
изгибались вокруг куполов, и все похоже было на ад. Небо почти
расчистилось от oparu no tako, сильный ветер разогнал грозовые тучи. Я
видел только одну желто-зеленую полоску, плывущую по небу; а на фоне
утреннего горизонта видны были миллионы и миллионы отдельных oparu no
tako, они золотом и белизной сверкали на солнце, как кусочки слюды. Больше
ничего чуждого. Орхидеи на крошечных газонах, приземистые пальмы и
гигантские папоротники во дворах - это я видел всю свою жизнь. Купола, как
женские груди, поднимающиеся в воздух, - это всего лишь дома. А умирающая
женщина, лежащая на земле с искаженным лицом, с бледной кожей в розовых
пятнах, - простая женщина, я таких видел миллионы. И каким-то образом она
соответствует окружению. Словно дым, катящийся по улицам, завивающийся
вокруг куполов, небо, блестящее осколками слюды, умирающая женщина с
бледной кожей - все это части огромного холста, пейзаж, нарисованный
искусным художником. И я испытал чувство, которое можно было бы назвать
совпадением. Эта женщина, эта планета - это совсем не Земля. Но я
почувствовал, что готов их принять. Я стал частью Пекаря.
Женщина, в которую я выстрелил, любила, ей были дороги незнакомые мне
люди. Она не ябадзин. Она человек. Она человек не из-за своего сходства со
мной, а вопреки отличиям. Я огляделся, пораженный этим ощущением, и
увидел, что все вокруг чужое, более чуждое, чем я себе представлял. И
одновременно все это принадлежит мне.
Я больше не в Панаме. Я посмотрел на улицы, на холм. Мои компадрес
бежали за ябадзинами, стреляли в них. Ябадзины не очень сопротивлялись.
Никаких трех тысяч самураев, о которых нас предупреждали, нет. На
дирижаблях, должно быть, прилетело всего несколько сот человек. И все они
как будто погибли. Большинство зданий горит и разрушено. Только немногие
ябадзины решили жить и сражаться. Подобно жителям Мотоки, ябадзины
предпочли покончить самоубийством. Они не верили, что могут победить нас.
Мало кто сражался, и ни у кого не было оружия, способного пробить нашу
броню. Они были обречены. Но мои companeros словно не понимало этого.
Выше по холму из дома выбежала девушка. Двое наемников обернулись и
автоматически выстрелили. Девушка закричала и поскользнулась в луже
собственной крови. Те же два наемника медленно направились к куполу, из
которого она выбежала, как будто в нем десятки самураев. Они совершенно не
понимали, что бой окончен, война выиграна.
У меня не было стремления бросить оружие, как во время убийства
Люсио. Просто не было и сил нести его дальше. Я подбежал к женщине,
которую застрелил. Она лежала на земле, дышала с трудом, но дышала. "Она
дышит! Я могу спасти ее, - подумал я, - могу спасти ее!" И тут я понял,
что с самого убийства Эйриша ищу человека, которого смог бы спасти, как-то
оправдаться. Я тащил полуживую Тамару на станцию Сол. Во время эпидемии я
изо всех сил старался спасти хоть одного человека. Даже когда Перфекто
убил Бруто, что-то во мне кричало: "Надо его спасти!" Но все время мне не
удавалось спасти. И я подумал: "Если я сумею спасти по одному человеку за
каждого убитого, счет сравняется. И я буду свободен".
Я расстегнул костюм женщины и прикрыл ее рану. Кожа у нее бледная,
женщина в шоке. Я подложил ей под ноги свой лазер, приподняв их. Оглядел
улицу. Мне нужна медицинская сумка, перевязочные материалы, болеутоляющее
и средства для сокращения сосудов. Я осматривал улицу, словно где-то
здесь, в укрытии, сидят медики. Интересно, где здесь больница. Но на
зданиях только японские иероглифы. Я увидел машину, медленно спускающуюся
с холма по направлению ко мне. Поднял руки и закричал, потом побежал вверх
к своим компадрес.
- Мне нужна медицинская сумка! - кричал я на бегу. Артиллерист
спросил в свой микрофон:
- Что ты здесь делаешь без защиты?
- Мне она не нужна. Ябадзины не сопротивляются, - сказал я, словно
это все объясняет. Один из наемников порылся в машине, достал медицинскую
сумку и бросил мне.
- Graciac, - крикнул я и побежал назад.
Женщину я нашел на прежнем месте. Проверил раны и обнаружил разрыв
одного легкого и повреждение кровеносных сосудов под грудиной. Запечатал
дыры в легких пневматической пеной, а кровеносные сосуды просто перекрыл.
Наложил повязку и дал диалилфталат, чтобы вывести ее из шока.
Когда я оканчивал работу, за спиной у меня появилась Абрайра.
- Что ты делаешь? - крикнула она.
- Спасаю людей. Они не сопротивляются. Помоги мне! Раздобудь еще одну
медицинскую сумку, - крикнул я в ответ, и она, отбросив ружье, побежала
вверх по холму. Я прошел по улице и нашел старика с остекленевшими
глазами, девочку лет двенадцати, спасти которую было уже невозможно,
полную женщину с очень широкими бедрами: похоже, она родила множество
детей. Она лежала, и с ноге ее торчало множество метательных стрел. Одно
колено отрезано. Из раны била кровь. Женщина тяжело дышала, как раненое
животное, и цеплялась пальцами за землю, пытаясь уползти от меня.
Я наложил ей турникет на ногу и сделал инъекцию болеутоляющего. Она
покорно смотрела на меня, не мешая работать. Трудно спасти ей ногу,
времени на это нет. Лучше стабилизировать ее положение, сохранить
турникет, хотя при этом она ногу потеряет. Но всегда можно отрастить
новую.
Подошла Абрайра с новой медицинской сумкой. Она крикнула:
- Там внизу! Целая толпа! - И указала в сторону берега.
Мы побежали к берегу и на углу одной улицы обнаружили человек
тридцать. Десять были еще живы. Я начал лихорадочно работать, один случай
за другим: мальчик с развороченным бедром, старик со стрелой в спине,
девочка, которой плазма попала в грудь и у которой хватило ума упасть и
дать плазме стечь. Я быстро работал, вокруг стреляли, но ни разу не
выстрелили по мне. Казалось чудом, что можно заниматься медицинской
работой посреди боя, но ябадзины на нас не нападали, а из наших компадрес
никто не выстрелил по ошибке.
Время замедлилось, мгновение тянулось бесконечно. Я работал, а
Абрайра бегала от машины к машине и приносила медикаменты. Один раз я
поднял голову и увидел, что стрельба почти прекратилась. Не знаю, сколько
времени я работал: минуты или часы. Подсчитал, что помог примерно
двадцати, в среднем на одного уходило две минуты. Но не может быть, чтобы
я работал меньше часа. Земля подо мной дрогнула, взорвалось соседнее
здание.
И всякий раз как я поднимал голову, чтобы перевести дыхание, Абрайра
указывала на нового раненого, и я хватал свои вещи и бежал к нему.
Постепенно мы приблизились к какому-то складу, здесь грудой лежали десятки
раненых. Я занялся молодой девушкой, услышал скрежет и поднял голову.
Кто-то в зеленой защитной броне тащил раненую женщину в угол. Наемник
уложил женщину и побежал в поисках других раненых. Подошел еще один
компадрес, снял шлем. Химера с деформированными ушами. Он порылся в моей
сумке. Сказал, что его зовут Фаустино, и бегло объяснил, что работал
санитаром в полевом госпитале в Перу. Он работал очень хорошо. У него
оказались быстрые и искусные руки.
Еще двое компадрес, неразличимые в защитной броне, стали подтаскивать
раненых. Меня это очень удивило. Я вдруг понял, что создается что-то вроде
военно-полевого госпиталя, и скоро нас завалят ранеными.
Я слышал настойчивое "бум-бум-бум" в здании всего за три двери от нас
по улице. Это было единственное место поблизости, где еще стреляли.
Абрайра несла на плечах старика. Я подумал, что стреляющий добавляет нам
много ненужной работы, и рассердился.
Я побежал к дому, откуда доносилась стрельба. Абрайра в это время
вошла под арку большого промышленного здания, и неожиданно все это здание
вздрогнуло от взрыва. Подпрыгнуло на дециметр в воздух, и все его стены
рухнули. На Абрайру обрушилась груда кирпичей и изогнутых стальных балок.
Я побежал к ней. Под камнями Абрайры не видно. Я стоял потрясенный,
глядя на эту груду, потом начал растаскивать кирпичи. Посчитал, что они
покрывают ее слоем толщиной в метр, и старался убирать их как можно
быстрее. Поблизости продолжали стрелять.
"Когда откопаешь, она будет раздавлена, - подумал я. - Нужно спасать
людей. Спасать миллионы". Я знал, что от Абрайры ничего не осталось под
камнями.
Побежал к большому куполу, откуда раздавались выстрелы, и даже
снаружи услышал женские крики. Я вбежал внутрь. Купол оказался театром.
Сквозь круглые окна под самой крышей лился свет, впереди располагалась
сцена. В здании укрылась сотня женщин, и один человек в броне стоял у
входа и стрелял в женщин из самострела, а они прятались за сидениями. У
меня на глазах одна из женщин метнулась к запасному выходу, человек
повернулся и выстрелил в нее. Действовал он с удивительной скоростью и
уравновешенностью, точно и изысканно, погруженный в состояние munen,
одновременно достигнув Мгновенности и Полного Контроля. Он стрелял по
своим жертвам, словно это учебные цели, и делал это исключительно точно.
Он символизировал все то, чему научили нас самураи. Женщины отчаянно
кричали.
Я крикнул "Muchacho!" и подбежал к этому человеку сзади. Он
повернулся ко мне - я увидел, что это латиноамериканец, - потом снова
принялся стрелять в женщин. Я выбил самострел у него из рук и закричал:
"Не нужно!" Он взглянул на меня, потом на ружье, словно хотел подобрать
его.
Я стал расстегивать его шлем, кричал "Не нужно!", хотел посмотреть,
узнаю ли я его. Темноглазый человек средних лет. Для меня он безымянный.
Лицо может принадлежать любому из тысяч знакомых мне рефуджиадос. Глаза
его горели, он был покрыт потом munen.
Он ошеломленно смотрел на меня, не понимая, почему я на него кричу,
как человек, очнувшийся от сна. Лицо его сияло восторгом. Неожиданно его
