Запрограммировала тебя, чтобы ты отвез меня в райский сад. И посмотри,
куда ты привез меня!
Из ее микрофона послышался презрительный смех.
Я посмотрел на нее - она в инвалидном кресле, в бесполезном теле,
неспособная двигаться, совершенно уничтоженная. А еще через несколько дней
- я знал это - Гарсон заключит ее в кимех, а этого она боится больше
всего. Все ее хитрые планы ничего ей не дали. Она сказала:
- Итак. Ты можешь не убивать меня. Ты уже отомстил.
Все мои добрые намерения не привели ее ни к чему. Это правда - теперь
она попала в свой худший кошмар.
- Да, я отомстил, - ответил я. - Ты больная и жалкая женщина. С того
времени, как мы встретились, ты считала, что смерть - ответ на все
проблемы. Какая ограниченность! Какая тупость!
- Ты не понимаешь, что может сделать со мной Гарсон. Не понимаешь,
что означает для меня киборгизирование! - воскликнула Тамара.
- Я встречался и раньше с пуристами тела. Твои страхи не оправданы.
Тебя поместят в клетку, где ты никому не сможешь вредить, - ответил я и
повернулся, собираясь уходить.
- Ты ошибаешься! - сказала Тамара. - Я не хотела вредить тебе. Я была
испугана, больна, не знала, что делать. Но клянусь, я никогда не хотела
причинить тебе вред!
Я вспомнил нашу встречу в симуляторе, когда она показала мне, что
значит жить. И понял, что она пыталась загладить свою вину. Я остановился.
Она продолжала:
- Тебе никогда не приходилось испытывать воспоминания другого
человека. - Ты никогда не сживался с чужими мыслями. Считал, что все
думают так же, как ты. Но я побывала во многих сознаниях, была свидетелем
такого образа мыслей, который привел бы тебя в ужас. Я побывала в мозгу
военных киборгов. Военные хирурги удалили часть их гипоталамуса, химически
прекратили выделение определенных гормонов, полностью отрезали их от мира
эмоций. И так как они не способны чувствовать, не могут сочувствовать, они
утрачивают всякое сходство с человеком.
Я повернулся к ней. Слишком часто я был близок к социопатии, чтобы ее
слова не встревожили меня. Я неожиданно понял, почему перспектива
заключения в кимехе приводит ее в такой ужас, почему она так отчаянно
бросилась бежать от Джафари, почему параноидально обвиняла меня в том, что
я киборг.
- Это правда, - сказала Тамара. - Военные предпочитают такой способ.
Это позволяет им легче выполнять работу. Когда ты доставил меня Гарсону,
он пообещал мне свободу. Пообещал отпустить меня, если я ему помогу. Но ты
видишь, как он держится за меня. Он меня никогда не отпустит. И постоянно
ворчит из-за сохранившихся у меня остатков морали. Я слишком часто
отказывалась от его предложений. Если он поместит меня в кимех, то
превратит в военную модель. И постепенно мне станет все равно.
Человеческое сознание, эмоции людей для меня станут только объектами
манипулирования. Я стану бесконечно более злой и сильной, чем кажусь тебе
сейчас.
Я обдумал ее слова. Военная тренировка Мотоки подействовала на мою
хрупкую мораль. Всего две недели тренировок, и я понял, что навсегда теряю
способность к сочувствию. А что произойдет, если эта способность будет
ликвидирована хирургическим путем? Сколько продержится Тамара? Вообще
любой человек?
- Значит, я должен найти способ освободить тебя, - сказал я.
- Если не сможешь, - ответила Тамара, - я предпочитаю умереть.
- Понимаю, - сказал я, зная, что в таком случае я должен буду убить
ее. - Сколько человек знают о твоей роли в разведке? - Тамара назвала мне
шесть имен, все ближайшие советники Гарсона. Я направился к выходу. И тут
мне пришла в голову еще одна мысль. Я понял, кто еще оказался ее жертвой.
- В обмен ты должна вернуть воспоминания Абрайре Сифуэнтес!
Тамара удивленно мигнула, но больше никак не показала, что поняла
меня. Я подумал, что она отрицает, будто что-то отбирала у Абрайры. Она
спросила:
- А зачем?
Я крикнул:
- Какое право ты имеешь отбирать ее прошлое?
- Я убрала только болезненные воспоминания, воспоминания о насилии, -
защищаясь, сказала Тамара. - Сняла боль! Если у тебя пациент с раком, ты
вырезаешь опухоль. Эти воспоминания пожирали ее, как рак. Никто не должен
страдать так, как страдала она!
- Ты и Гарсон - вы не отличаетесь друг от друга! Ты хочешь играть
роль Бога!
Тамара мягко ответила:
- Тогда позволь мне быть добрым Богом. Подумай, о чем ты просишь!
Хочешь, чтобы я вернула ей боль? Хочешь, чтобы это было ценой моей
свободы? Тогда освобождай меня! Давай! Но тебе придется увидеть, как она
умирает внутренне!
Я вышел из помещения и пошел по улицам Хотоке но За. Права ли Тамара?
Надо ли возвращать Абрайре воспоминания, которые убьют ее? Я не знал. Это
будет жестоко. Даже трудно представить себе, насколько жестоко.
Небо потемнело, затянутое красными облаками пыли. Мне нужен план
освобождения Тамара. И нужна уверенность, что этот план сработает. Самое
простое решение - убить Гарсона и техников, знающих о способностях Тамары.
На моих руках и так много крови. А я предан жизни. Потребовалось несколько
часов размышлений, пока страх Гарсона перед Тамарой не подсказал более
трудное, но морально более правильное решение. Я видел, что может сделать
его страх перед Тамарой, и подумал: "Почему не лишить Гарсона и его
советников способности передвигаться и не дать Тамаре возможности убрать
из их сознания все воспоминания о ней?" Тогда никого не нужно будет
убивать, никто не пострадает.
Я взглянул на часы. Тамара работала со мной быстро. Вся операция
займет у нее всего несколько часов. Может, даже меньше. И тогда Тамара
сможет жить на Пекаре, как все остальные.
Я вернулся в больницу, позвонил на "Харон" и запросил все медицинские
данные о Тамаре. Как я и думал, они загадочно исчезли незадолго до нашего
прибытия на Пекарь. Но сохранился ее генотип и индекс клеточных структур.
Я пошел в отдел генетической инженерии больницы, ввел данные в
генетический синтезатор и начал создание клона. Если хочу, чтобы к ней
вернулась способность ходить, нужно ввести новые клетки в мозг, взятые у
клона, понадобится стимулятор роста нервных клеток. Все это займет время,
вероятно, несколько недель.
Я запросил данные о тех, кто знает о роли Тамары в разведке, и
постарался запомнить их лица. Изготовил партию слабого нейротоксина,
который парализует человека, попадая ему в кровь. Их шестеро, и я знал,
что мне потребуется помощь. Я принялся обдумывать свои возможности. Нужны
такие, кто не станет задавать вопросов. И очень сильные. Четверо химер
привязались ко мне. Мигель жив; он побывал в больнице с большой раной и
целый день, лежа на кровати, не отрывал от меня взгляда. Об остальных я
ничего не знал. Но по вечерам на холме у костров сидят люди. А я теперь
знаю, как привязывать к себе химер. Мысль эта вызывала во мне отвращение,
но я знал теперь, как получить помощь.
В этот вечер я отправился к лагерным кострам. Как обычно, вокруг них
собралась тысяча наемников. Они сидели вокруг костров, разговаривали о
сражениях, рассказывали анекдоты и пели песни. Я встретил Мавро и немного
посидел с ним. Он был угнетен и печален. Сказал:
- Мне так и не удалось стать офицером, а теперь война кончена. Что же
мне делать?
У меня не было ответа на это.
Появился Гарсон, вместе в ним везли в коляске Тамару. Гарсон тоже
знал, что нужно сесть так, чтобы в темноте сзади освещались его седые
волосы. Он хотел, чтобы как можно больше химер привязалось к нему. Он
казался очень спокойным, расслабленным. Я старался не смотреть в его
сторону.
Подошла Абрайра, принесла мясного бульона и села рядом со мной.
Говорила мало. Я слушал пение. Абрайра вымыла волосы, и от них хорошо
пахло.
- Я тебя теперь редко вижу, - сказала она.
- Я работал в генетической лаборатории, делал клон Перфекто.
- Весь день? Ты собираешься создать целую армию? Сколько копий тебе
нужно?
Я рассмеялся.
- Просто следил, как растут зиготы, хотел убедиться, что все идет
нормально. Вероятно, две. Я сделаю близнецов.
- Ты знаешь, в больнице есть целое крыло с инкубационными камерами.
Оно запечатано уже восемьдесят лет, но оборудование действует.
- Знаю, - ответил я.
- Если тебе понадобится помощь в выращивании детей, я готова, -
сказала она. Она сидела очень близко, вступила на мою телесную территорию.
Я понимал, каково химере вступать в такую близость. Взял ее за руку, и она
сжала ее.
Этим же вечером я встретился с Мигелем и еще двумя привязавшимися ко
мне химерами, но не говорил о своих планах относительно Гарсона. Мы
говорили о прошлом и еще больше подружились.
Мне не нравилось то, что я делаю, планируя освобождение Тамары. Я был
смущен. Не понимал до конца, почему пытался спасти женщину ябадзинку,
почему вообще заботился обо всех них. Если я делал это только из-за
программы Тамары, тогда моя мораль ничего не стоит. Убивая Эйриша, я делал
это из-за Флако. Когда я убил Хуана Карлоса, то сделал это ради себя
самого. А когда спасал женщину, то думал, что делаю это потому, что она
человек. Это совсем не связано с программой Тамары. Лишь однажды я пытался
убить из-за женщины - это случай с Люсио. И я понял, что нечто другое
подействовало на мою решимость убивать: радикальная программа Тамары
убедила меня, что до некоторого предела мы программируем себя сами. В
течение жизни мы вырабатываем образ мыслей. И не потому ли я убивал, что
тренировался в насилии, как сказала она? И прекратил тренироваться в
насилии, когда понял, как оно действует на меня.
Я поклялся упражняться в сочувствии, создать глубокую программу,
которая изменит всю мою жизнь; так слабак в пятьдесят килограммов начинает
наращивать мышцы, чтобы стать самым сильным человеком в мире. На примере
Абрайры я видел, что эта способность к сочувствию не обязательно должна
быть врожденной. Ее можно выработать. Я чувствовал себя так, словно стою
на вершине холма, от него вперед уходит золотая дорога, и я вижу на ней
человека, каким когда-нибудь стану.
Наше общество в Панаме прославляло противоречивого человека -
человека из стали и бархата. Я знавал людей, которые пытались быть тем и
другим. И насколько мне известно, это никому не удавалось. Я видел также,
что тренировки в симуляторе, тренировки в насилии заставили меня потерять
способность сочувствовать. Я знал, что если продолжил бы тренироваться с
самураями, вообще потерял бы такую способность. Образ жизни воина -
смерть. Я стал бы таким же опустошенным, как рефуджиадос, как Мавро, как
сами самураи. И если я сохранил какое-то подобие человечности, то из-за
того, что мне повезло, а не по своему выбору. Мне повезло, что после
мятежа меня поместили в криотанк, повезло, что у меня оказались друзья,
которые помогли мне стать лучше. Тамара считала, что я действую в
соответствии с ее программой, и до некоторой степени она права. Но такой
ответ слишком упрощен и не объясняет всего.
Я провел день, размышляя над этими проблемами и приводя в порядок
свои воспоминания о семье. Записывал их, чтобы больше никогда не забыть.
Связался с кораблями на орбите и убедился, что могу получить место в жилых
помещениях экипажа "Харона", тем самым риск встречи с японцами будет
невелик.
Я решил навсегда оставить Пекарь.
Я думал о Викториано и Татьяне, о своем отце и о возможности встречи
с другими членами семьи, и меня тянуло к ним. Я не мог вынести мысли о
том, что мне придется остаться на Пекаре, и дело не в плохих
