мир, в котором это больше никогда бы не случилось. Он прожил всего
несколько недель, но его мужество спасло много жизней. Он тоже видел зло
общества, но служил не ему, а будущему.
И я понял правду ее слов. Если я последую учению дона Хосе Миранды, я
буду служить обществу ради наград, которые оно может мне дать. И вся
мораль при этом ни к чему. Но если я служу еще не существующему обществу,
какую награду я могу надеяться получить? Единственная награда - надежда на
то, что когда-нибудь такое общество возникнет. Выбор Абрайры -
единственный правильный выбор.
- О, я вижу, ты улыбаешься. Тебе понравилась моя мысль?
- Si.
- Значит ты останешься? Нам понадобятся такие люди. Нужен человек в
серебряными волосами, к которому привязались бы дети Перфекто. У нас будет
свой дом, усадьба, и ты будешь пользоваться большим влиянием... - И она
продолжала говорить, сочиняя планы на мое будущее.
"Нет, ты морфогенетический фармаколог, - подумал я, - и можешь
отыскать ген, управляющий этим свойством химер - способностью
привязываться. И через неделю по всей планете распространится вирус,
который уничтожит этот ген. И ты создашь вирус, который уничтожит
социопатические склонности химер и даст им возможность жить в мире. И ты
будешь жить на планете, удаленной от других, и сможешь создавать на ней
общество по своему выбору. - Не знаю, кто я: Анжело из сновидений Тамары,
Анжело, убивший Эйриша. Не знаю, смогу ли я стать таким человеком, каким
хочу быть. Но знаю одно. Каковы бы ни были источники зла в обществе:
генетическая предрасположенность к территориализму, химизм мыслительных
процессов, глубокое программирование, закладываемое в нас, когда мы учимся
думать, - у меня есть средства уничтожить их. Но возникает вопрос морали.
Изменять сознание других средствами социальной инженерии, как это делалось
на Пекаре, - сама эта мысль вызывала во мне отвращение. Я подумал, почему
это так, и тут же вспомнил теорию Перфекто о природе зла. Попытка навязать
другим свои мысли - это нарушение территории мозга. - Но никто не
советовался с тобой, создавая твой деформированный мир, - подумал я. - И
ты не можешь спросить у нерожденных, каковы их желания. Ты должен
поступать так, как считаешь правильным".
Мы миновали последнюю песчаную дюну и посмотрели на джунгли. В
удалении виднелась белая гора, словно вырубленная из соли, а за ней ряд
пурпурных гор. И я понял, что вижу ту самую белую гору, которую видел на
маленькой голограмме, когда в шаттле летел на станцию Сол с Земли. И стою
точно на том месте, откуда была сделана фотография!
- Абрайра, покидая Землю, я видел изображение этой белой горы! Я
тогда с ума сходил от страха и шока. Бормотал что-то. Сказал Тамаре, что
увезу ее туда, и верил, что мы отправляемся в рай!
Абрайра ответила:
- На всех рекламных афишах изображают эту белую гору. От нее город
Хотоке но За получил свое название - гора Хотоке но За, Трон Будды. Если
хочешь, можем пойти в земельное управление и затребовать участок. Ты
имеешь право на большой участок, и сейчас еще только начало, так что ты
получишь все, что хочешь.
Меня возбуждал вид этой горы. И я почувствовал, что на самом деле
стою на пороге рая. И внутренний голос сказал мне: "Помни, помни: что бы с
тобой ни случилось, лучшее еще впереди". Волосы мои встали дыбом, я
почувствовал сильнейшее возбуждение и понял, что, может быть, это правда.
Сердце забилось сильно, и я достиг состояния Мгновенности - такого
состояния, когда за мгновение проживаешь целую жизнь. Я увидел все свои
планы, все мечты, увидел долгую извилистую дорогу, по которой придется
пройти, чтобы стать человеком сочувствия, жить жизнью страсти и изменить
мир, а в конце это тропы старик Анжело, человек, которым мне еще предстоит
стать. Когда-нибудь наступит мир. Когда-нибудь я прощу себя. Когда-нибудь
вернется страсть.
Мы стояли на холме, и Абрайра указала вниз, на основание дюны. Здесь
в океан впадала река, был прилив. Множество скал, покрытых густым голубым
мхом, и среди мха тысячи гигантских голубых полночных крабов с панцирем
длиной в метр. Я узнал в них manesuru onna, дразнящих женщин. Абрайра
рассмеялась и сказала: "Позволь мне первой произнести слово", и мы
побежали по песку к дразнящим женщинам, спустились к ним. Они щелкали
клешнями подбирая обрывки водорослей и держа их перед собой, словно
прятались от нас.
Абрайра закричала:
- Счастлива!
И тысячи дразнящих женщин повторили:
- Счастлива! Счастлива! Счастлива! - и с треском, шорохом и щелканьем
ушли в море.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА. О "МОЕМ ПУТИ В РАЙ"
Я начал писать "Мой путь в рай" весной 1986 года после того, как
увидел сон: мне снилась пыльная улица рынка, ярко светит солнце, вокруг
толпятся крестьяне в белой одежде, и ко мне идет ужасающе худая женщина,
ее темные глаза сверлят меня, и на правой руке у нее окровавленная культя.
Мне отчаянно хочется помочь ей, дать ей что-нибудь. И когда я проснулся,
этот сон преследовал меня, пока я не решил написать рассказ, в котором
дать ей новую руку.
Действие я решил развернуть в Панаме, хотя сам там никогда не был.
Всю свою жизнь я знаю латиноамериканцев - как соседей, товарищей по
комнате в колледже, подруг, сослуживцев, когда я работал в тюремной
охране. Я изучал карты Панамы, разглядывал фотографии и пытался
представить себе, каково там жить. Однажды, рассматривая карту района
озера Гатун, я заметил, что на южном берегу озера никто не живет. Я
представил себе, что там живут обезьяны, и, когда гудит проезжающий мимо
поезд, обезьяны начинают кричать. Через несколько дней я встретился с
человеком, который только что вернулся после двухлетнего пребывания в
Панаме, и спросил его, был ли он когда-нибудь на Гатуне. Он проезжал
однажды поездом из Панама-сити в Колон и помнил только, что когда они
подъехали к Гатуну, машинист засвистел, и на южной стороне озера в страхе
закричали тысячи обезьян. И я понял, что готов начать писать.
На той же неделе я встретил друга, который рассказал о своем
племяннике в Португалии, который только что пошел в первый класс. В первый
день он отказался надеть белую школьную форму, и другие дети так его
преследовали, что он потом вообще никуда не хотел выходить без формы. Мне
показалось интересным, что дети так отчетливо проявляют инстинкт
территориализма, и поэтому решил в своем рассказе рассмотреть проблему
территориализма. И так как мой рассказчик должен был быть панамцем, я
хотел использовать стилистические приемы, которые могли бы быть для него
характерны, и написал рассказ, сочетая стиль киберпанка и
латиноамериканского реализма. И послал рассказ на конкурс "Писателей
будущего".
Но пока я ожидал результатов конкурса, мне начали сниться сны об
Анжело: наемники в защитной броне под чуждым небом рассказывают анекдоты и
случаи из прошлых сражений. Гигантские крабы в окутанном туманом лесу
шепчутся женскими голосами. Пустынный владыка, похожий на гигантского
богомола, выползает из своей песчаной норы и бросает камни. И я решил
превратить рассказ в роман.
В одном из журналов я прочел статью "Почему я ненавижу японцев". Я
удивился, зачем печатают такие статьи. Может, Америка еще не избавилась от
чувства ненависти времен второй мировой войны? Я решил ввести в свой роман
японцев и сделать их достойными противниками. С пятнадцати лет я изучал
древнюю литературу, пытаясь понять, как возникают и развиваются идеи в
различных культурах и субкультурах. Никто не писал книг на эту тему,
поэтому я занимался совершенно самостоятельно, читал религиозные книги,
поэзию, народные сказки, изучал законы общества. Хотел понять чуждый
взгляд на мир. Начал изучать японцев, встречался с людьми, жившими в
Японии, читал японско-английский словарь, изучал также психологические
отчеты, написанные по заказу военных и в деловых интересах. И разработал
специальную психология общества корпорации Мотоки. Придуманное я проверял,
расспрашивая нескольких великодушных японских профессоров (они не хотят,
чтобы их имена тут упоминались, потому что научили меня браниться
по-японски). Я начинал задумываться о сути конфликта. Мне хотелось, чтобы
столкновение латиноамериканцев с японцами было не просто конфликтом
личностей - я хотел показать конфликт цивилизаций, а с этими двумя
группами такой конфликт изобразить нетрудно.
Держа в памяти эту цель, я начал писать и разработал сюжет, который
позволил мне поиграть с интересовавшими меня идеями и конфликтами. Я делал
это как интеллектуальное упражнение - таким образом, перед вами скорее не
роман, а результат такого упражнения. Начиная писать "Рай", я
сформулировал свыше сорока целей, которые должен был достичь. Вот
некоторые из них.
Так как я хорошо знал, как меняются идеалы от одного века к другому,
от культуры к культуре, я хотел показать, что наши потомки будут мыслить
иначе, чем мы, что они для нас будут чужаками. То есть хотел написать
роман, где современный моральный кодекс будет экстраполирован в будущее, -
ничего подобного я еще не встречал.
Поскольку я убежден, что наши тела сконструированы плохо, я хотел
написать о генетически преобразованных людях, но это преобразование должно
быть не просто косметическим; я хотел показать людей, стоящих на грани
утраты своей человечности.
Я хотел написать роман, который можно читать на разных уровнях. Если
вы будете читать его, как простой приключенческий роман, он должен вам
понравиться. Хотя я искренне надеюсь, что читатели заглянут и глубже.
Поскольку я знаю, что фантастика разделилась на множество жанров, я
хотел объединить многое, что мне нравится в фантастике: социальную
фантастику, киберпанк, романтическую фантастику, сотворение мира. Я хотел
также написать то, что называю "биофантастикой", - внимательно рассмотреть
биологические потенциалы и мотивы человека в случае гипотетических
изменений его сущности. Я считаю, что это один из способов понять, что же
такое человек.
В 1985 году я начал создавать теорию писательства, которую называю
теорией "усиления/ослабления стресса". Она основана на предположении, что
в развлечениях мы ищем не угрожающий нам стресс, чтобы повысить
вероятность выдержать настоящий стресс в реальной жизни; и я хотел
применить некоторые приемы, выработанные в ходе создания теории. Например,
прием, который я называю "Нападение на аудиторию". Он заключается в том,
что писатель вызывает у читателя стресс, опровергая его врожденные
представления или чувства. Эта техника оказалась очень полезной при
написании романа.
Я хотел написать роман о солдате, который начинает понимать, что
лучший способ выиграть войну - это отказаться от оружия. Я не думаю, что
наш современный мир продержится долго, если мы будем продолжать вести
войны.
Я хотел написать о проблемах, общих для всего человечества. Особенно
о той эмоциональной смерти, которой подвергаются молодые люди, когда они
учатся сдерживать свои эмоции и постепенно вообще забывают, что такое
чувство.
Я хотел написать о собственных усилиях сохранить способность
чувствовать в обществе, где редко вознаграждается мужская чувствительность
и где Конан-варвар представляется идеальным героем в субботних утренних
мультфильмах.
Сформулировав эти цели, я начал писать. Но по мере того, как я писал
